Дело было на конференции в европейской столице, расположенной гораздо южнее Москвы. Вместо надоевшего за зиму льда и грязной жижи под ногами — цветущие дрок, камелия и вишня. Небо голубое, солнышко сияет. Хочется верить в лучшее. А конференция, черт бы ее побрал, посвящена проблемам безопасности и российским подходам к ней. И всем участникам совершенно очевидно, что, сколько бы кнопок с многозначительными надписями ни нажимал Сергей Лавров, политика Москвы не изменится. Никакого нового договора с США по стратегическим вооружениям не будет. Как не будет и предложенного Медведевым нового договора по европейской безопасности, который, с точки зрения Кремля, должен представлять собой список односторонних обязательств западных государств. При этом всем столь же очевидно, что от войны в Грузии и одностороннего признания Абхазии и Южной Осетии Москва только выиграла. Напуганный Запад не просто вернулся к пресловутому business as usual, но уже даже готов вести разговор о гарантиях соблюдения неких особых российских интересов (которые на деле сводятся к тому, чтобы «держать и не пущать») на постсоветском пространстве.

И при этом очевидный, из всех щелей лезущий запрос организаторов конференции к российским участникам: ну, пожалуйста, ну сообщите нам что-нибудь позитивное. Например, что из-за разразившего экономического кризиса Владимир Путин будет вынужден поумерить амбиции, станет белым и пушистым. Или — что Медведев как есть тайный либерал и стоит ему избавиться от опеки «старшего царя», как он немедленно станет в ряд главных скрипок «общеевропейского оркестра». Ведущий сурово обрывал тех, кто пытался говорить, что ничего особенно позитивного не предвидится вовсе. Вместо этого он с видимым удовольствием обсуждал «инициативы», смысл которых сводился к тому, что хорошо бы организовать еще один западно-российский «совет мудрецов», который уж точно сможет выработать совместные подходы к безопасности.

Ведущего можно было понять: институт финансируется правительством. А оно ждет чего угодно, только не перечисления собственных ошибок, допущенных на российском направлении (хорошо помню, как года четыре назад дипломаты из этой страны убеждали меня, что как раз Владимир Путин обеспечит интеграцию России в общеевропейское пространство).

Честно сказать, выглядели эти поиски позитива если не глупо, то как-то уж очень беспомощно. И российские участники стали периодически сбегать из зала, дабы и на солнышке постоять, и чувства неловкости не испытывать.

В какой-то момент я оказался вместе с весьма известным и авторитетным нашим экспертом. Поиронизировав вволю по поводу трудностей, с которыми столкнулись организаторы конференции, этот в высшей степени либерально мыслящий человек стал рассказывать, какие замечательные идеи ему удалось просунуть во внешнеполитический доклад, подготовленным для Медведева «ну очень серьезным ведомством». На мой вкус, вся запредельная смелость этих предложений сводилась к вещам очевидным, если не сказать, банальным. Например, к констатации того, что за действиями Запада вовсе необязательно стоит стремление унизить Россию или нанести ущерб ее безопасности. Я и не стал скрывать своего скептицизма.

«А ты, гляжу, на солнышке совсем расслабился, — мгновенно отреагировал мой собеседник. — Забыл, что у нас пока что морозы? И продержаться они могут долго-долго. В этих условиях напоминать власти, что дважды два четыре — уже подвиг. И я его совершил».

С этими словами он заспешил на совершенно бессмысленную конференцию.

Неожиданно я понял, как много его связывает с еврочиновниками, над ограниченностью которых он только что посмеивался. И записной российский либерал, и западные дипломаты отлично понимают, что именно представляет собой путинская «суверенная демократия». Они отдают себе отчет в том, что она может эволюционировать только к еще более жесткому авторитаризму, а вовсе не к нормальной демократии. Просвещать лидеров этого режима относительно того, как действительно устроены международные дела — занятие совершенно бессмысленное. Жить в представлениях real politik 19-го века для обитателей Кремля и российского Белого дома не просто удобно — это чрезвычайно выгодно. Всю свою внешнюю политику они построили на отрицании. «Не трогайте нас», «да пошли вы все» — вот, к чему на самом деле сводятся российские внешнеполитические инициативы. Очевидно, что никакой позитивной программы в них обнаружить не удастся, как ни старайся. Из ничего и выйдет ничего, как говаривал классик.

Но что же делать в таком случае, спрашивают себя и западные чиновники, и отечественные либералы. Нельзя же все время критиковать кровавый режим, говорят они в один голос (как будто действительно только тем и занимались, что подвергали этот режим критике). Посему делается вывод: чтобы помешать скатыванию России к большему авторитаризму, следует всячески привлекать ее к участию в различных важных для всех проектах. А когда таковых нет, их надо специально придумать. Эти-то высосанные из пальца инициативы и называют позитивной программой.

На самом деле в рассуждениях и отечественных либералов, и западных дипломатов есть очевидный изъян. Они считают, что существующий сейчас режим — навсегда. Между тем гнилость этого королевства очевидна — оно неспособно действовать эффективно в период кризиса.

И думать сегодня и западным аналитикам, и отечественным либералам нужно о том, как выстраивать внешнюю политику после Путина. Самое время задуматься над тем, каково место России демократической — не путинской — в мировой политике. Как добиться того, чтобы она стала достойным членом сообщества западных демократических государств. Это, как мне представляется, совсем небанальная задача. Ее так и не удалось решить в 90-е годы еще при Ельцине, когда и в результате эгоизма Запада, и благодаря постимперским комплексам отечественной элиты Россия пошла по дороге, которая привела ее в нынешний тупик. Готов ли будет Запад в условиях экономического кризиса оказать России технологическую и финансовую помощь, сопоставимую по объемам и значению с планом Маршалла? Способна ли Москва найти для себя иную роль, кроме роли вечного оппонента Запада? Способна ли она отказаться ради процветания от роли ядерной сверхдержавы? Способна ли она интегрироваться в североатлантическое сообщество?

Это совсем не преждевременные вопросы. Как показали события начала 90-х, искать на них ответ в условиях нараставшего кризиса оказалось невозможно ни для Москвы, ни для Запада. А честный поиск кажется мне принципиально важным. В конце концов, сугробы стают и в Москве.