Судя по реакции на очередную попытку России развить свою идею о реформировании системы европейской безопасности, на сей раз предпринятую на высшем, президентском уровне в ходе визита Дмитрия Медведева в Финляндию, ее триумфального продвижения ожидать не приходится. Как и после министерской встречи ОБСЕ в той же Финляндии в прошлом декабре, скорее всего, все закончится дипломатичными обещаниями изучить и проанализировать.

Даже финны, которым, без сомнения, должно нравиться российское намерение назвать новый переговорный процесс «Хельсинки плюс», не спешат встать на сторону Медведева. Финский президент Тарья Халонен на прямой вопрос о том, поддерживает ли она инициативу российского президента, ответила, что сначала об этом следует «поговорить в кругу семьи ЕС и посмотреть, что там нового». В кулуарах же доминировало одно слово – неубедительно.

Из более общего анализа западной дискуссии нетрудно выделить несколько составляющих. Во-первых, мотивация Москвы по-прежнему непонятна. Если Россия обеспокоена тем, чтобы обеспечить форуму максимальное число участников, то для этого есть ОБСЕ. Нет никаких причин для того, чтобы заново не повернуть эту организацию от решения «периферийных», по выражению российского президента, задач – кстати, далеко не факт, что в Европе согласятся с отнесением задачи наблюдения за выборами к числу периферийных – к проблемам военной безопасности. Если же задача состоит в основном в признании Западом, путем запуска новых переговоров, российского вывода о неадекватности нынешней системы безопасности, недейственности НАТО, ОБСЕ и механизмов безопасности ЕС, то с этим далеко не все готовы согласиться. Более того, неочевидна и необходимость концентрации на вопросах военных, когда военные потенциалы на континенте в сравнительных терминах не столь высоки, а безопасность для европейцев в гораздо большей степени ассоциируется с угрозой терроризма, нелегальной миграции и организованной преступности.

Во-вторых, российская инициатива появилась в неоптимальный момент. Сегодня ЕС и США приходят к пониманию относительно того, что именно НАТО вновь становится центром евро-атлантической системы безопасности, наиболее наглядным свидетельством этого стало недавнее возвращение Франции в военную организацию блока. Осознана необходимость одновременного повышения эффективности действий НАТО в Афганистане и поиска «стратегии выхода», новой роли для альянса на случай, если, несмотря ни на что, Афганистан закончится неуспехом. НАТО по-прежнему остается расширяющейся организацией, в нее хотят вступать. В этих условиях любая инициатива, которая хотя бы косвенно ведет к уменьшению веса НАТО, будет наталкиваться на оппозицию.

В-третьих, проведение результативных переговоров по вопросам безопасности, участвовать в которых будет несколько десятков государств, является делом чрезвычайно трудоемким, вполне способным растянуться на десятилетие. Даже в семидесятые годы хельсинкский процесс занял несколько лет, а ведь тогда пришлось согласовывать позиции гораздо меньшего числа участников. А организационные и людские ресурсы всех без исключения западных дипломатий не так беспредельны, как кажется. В том числе и поэтому инстинктивным ответом Запада на констатацию неэффективности тех или иных институтов является желание их реформировать, а не создавать новые.

И, возможно, главное. Кредитоспособность России как партнера Запада в области безопасности, доверие к ней, к сожалению, сегодня находятся на достаточно невысоком уровне, что является следствием многолетнего общего отчуждения в отношениях. Практически не сдвинулось с места создание общего пространства безопасности России и ЕС (посылка Россией нескольких вертолетов в подержку миссии ЕС в Чаде ничего кардинально не меняет). Отношения с НАТО то замораживаются, то размораживаются, но ряд участников альянса неофициально ставят вопрос об отходе от нынешнего формата Совета Россия-НАТО, где все участники выступают в национальном качестве, и возврате к прежнему, при котором НАТО выходила на заседания с единой согласованной позицией. Заключительные документы министерских встреч ОБСЕ слишком часто в последние годы не принимались из-за вето России. Поэтому западный скептицизм неудивителен. Как выразился недавно один крупный политик, нажатие на кнопку «Перезагрузка» не стирает файлы памяти.

Конечно же, и в Европе, и в США достаточно людей, способных понять, что если один из влиятельных участников континентальной системы безопасности чувствует себя в ней некомфортно, система потенциально становится нестабильной. С другой стороны, вес России сегодня не таков, чтобы она без особых усилий, без убедительной конкретизации своих взглядов могла бы формировать переговорную повестку дня.

Если Россия действительно ощущает свое нарастающее стратегическое одиночество, выпадение из всеобъемлющей системы безопасности и действительно хотела бы обрести надежных партнеров в области безопасности, то, возможно, имело бы смысл действовать по-другому. Возможно, стоило бы не уделять столько внимания архитектуре безопасности, поскольку этот вопрос, как никакой другой, отделяет Россию от остальной части континента, объединенной вокруг структур НАТО и ЕС, а вернуться к немодной сегодня идее всеобъемлющей интеграции самой России в Европу на основе вхождения в экономико-правовую систему последней. Есть основания предполагать, что у такой концепции было бы гораздо больше шансов на успех.

Автор – директор исследовательской программы «Россия в глобальном и региональном контексте» Финского института международных отншений, Хельсинки; в 1988 – 2006 годах работал в Институте Европы РАН