Руки прочь от Черкизона!
Столь же очевидно, что санитарная, контрафактная, контрабандная и миграционная ситуации на рынке сложились только потому, что соответствующие ведомства этим ситуациям потворствовали, видя в этом свою прямую выгоду, а на прямые обязанности глаза охотно закрывали – как на не приносящие никакой выгоды, кроме беспокойства.
Очевидно также, что история вокруг Черкизона разрешится не в результате устранения неких недостатков, а по причине разруливания и договаривания в совсем других местах и, возможно, по совсем другим вопросам.
Неочевидно во всем этом иное – общественная реакция. Люди судят о происходящем, не вдаваясь в тайные механизмы приводных ремней, а по факту – хорошо или плохо, что рынок закрыли. Довольных немало. Начиная хотя бы с жителей окрестностей, каковых, то есть жителей, тысячи и тысячи в силу огромности Черкизона. Из обитателей тихого московского района они превратились в жителей какого-то шанхая, базара-вокзала. Эти люди судят о происходящем непосредственно, и жизнь на границе клоаки им не нравится.
Опосредованные граждане обращают внимание опять же на разгул криминала, контрабанды, распространение дешевых подделок, пышное цветение нелегалов и на то, что вообще данная форма торговли должна была уйти вместе с «лихими 90-ми» или, по крайней мере, переместиться куда-нибудь за МКАД.
Но ведь немало и сочувствующих крупнейшей – не исключено, что в мире – барахолке. Каковые делятся на два вида. Одни движимы абстрактным экономическим сознанием. Они говорят про тысячи рабочих мест на самом рынке и про сотни тысяч людей по всей стране, с рынком связанных и теперь оставшихся на бобах, о непродуманности действий, в результате которых по Москве шатаются нелегалы, как голодные собаки, о провоцировании социального взрыва.
Другая часть недовольных – люмпен-пролетарии. Они первым делом звонят, скажем, в эфир и начинают жаловаться, что в обычных магазинах и «бутиках» народ грабят, что на Черкизовском хороший товар по приемлемым ценам. Их не волнует, откуда этот товар взялся. Не важно, что он контрабандный и не важно, что поддельный. Главное – дешевый. Логика проста: зачем покупать за 1000 то, что можно купить за 100? Что я дурак, что ли, переплачивать! Говоришь людям, что это – воровство и что они воровству способствуют, а люди отвечают, что легальные производители сами кого-то ограбили, что в магазинах грабеж с наценками и что вообще везде воруют, а все такой товар покупают – почему я не могу?
Еще прекрасно, когда говорят: фирменная вещь прослужит условно два года, а поддельная – два месяца. Но поддельная стоит в десять раз дешевле. Так я лучше каждые два месяца буду «палёное» покупать – на глаз не отличишь, а экономия огромная. Людей, рассуждающих подобным образом, в стране миллионы. Подозреваю, что их вообще большинство. У нас неуважение к чужим правам, к чужому труду, к справедливости сочетается с любовью к халяве, дешёвке, с готовностью спереть то, что плохо лежит. Это еще называют «смекалкой».
Я считаю, что эту особенность национальной психологии ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Потому что она позволяет таможне, милиции, пожарным, санитарам с куда большей легкостью плевать на законы и свои обязанности. Вот есть же продуктовый рынок на Варшавке, где уже целая индустрия развилась по продаже просроченных продуктов. И там чуть не пол-Москвы отоваривается, и едва разносится очередной слух о закрытии этого безобразия, как народ выражает готовность идти на баррикады, лишь бы его не лишали возможности жрать тухлятину. Никто не жалуется, никакая общественность не бдит. А соответствующие службы ограничиваются сбором дани. И именно поэтому, если/когда Черкизовский рынок возобновит работу, с облегчением вздохнут не только те, кто на нем зарабатывал, в том числе торгуя низкопробным продуктом. Обрадуются и так называемые простые граждане, которым вернут товары «по доступным ценам».
