То, что был такой человек Чарльз Бойкот, знают не все.

Имя Ричарда Гира общеизвестно.

Именем Бойкота назван бойкот — «одна из принудительных мер несилового воздействия во имя поддержания мира».

Именем Гира пока ничего не названо.

Вряд ли кто помнит, что мистер Бойкот в 1880 году управлял имением в Ирландии и отказался повысить плату работникам, собиравшим в имении урожай, из-за чего они договорились к нему больше не идти.

Но все агентства цитируют Ричарда Гира, который, наблюдая, как в Сан-Франциско убивают олимпийский огонь, заявил: «Похоже, что весь мир отреагировал на ситуацию в Китае. Все поняли, что Олимпийские игры не являются для китайских властей спортивным событием. Пекин использует игры, чтобы добиться как бы косвенного одобрения происходящих в стране репрессий и нарушений прав человека».

Интересно, если бы Олимпиада намечалась в Америке и ряженые были бы за бойкот из-за войны в Ираке, Гир бы его поддержал?

Каждое слово во фразе Гира — полный абсурд.

Во-первых, отреагировал не мир. Мир только осмысляет происходящий позор. Но, как и водится, первой отреагировала пацанва, которой плевать на любые идеалы. Пользуясь отсутствием границ, шенгеном и скидками на авиарейсы, западные «nashy» кидаются под ноги спортсменам, пытаясь выдрать из их рук олимпийскую горелку. Только вчера они услышали о Тибете, до сих пор путают Далай-ламу с Джеки Чаном, но, уже, нарисовав на лицах «Free Tibet», ждут спортсмена с факелом, чтобы сбить его с ног.

Что касается мира, то только сейчас к его лидерам приходит осознание, что придуманный в Олимпии вселенский праздник используется как дешевый повод для флешмоба. И что нужно решать не только вопрос с правами тибетцев, но и то, как оградить олимпийский огонь от тех, кто на улице выдирает олимпийский огонь из рук спортсмена, но — потом — будет торчать у телевизора и под пиво и орешки ожидать новых спортивных рекордов.

Это как в фильмах, где киллер убивает певца, а потом дома обкапывает розы под его музыку. И у него все сходится.

Вторая фраза Гира не менее абсурдна, чем первая.

Кто эти «все», кто понял, что для властей Китая олимпиада не спортивное событие?

Я, например, не понял.

И не потому что глуп, а потому что не вижу специальной лакмусовой бумажки, помогающей определять олимпиаду как спорт или как пропаганду. Этот определитель только в голове у Гира, который, по всей видимости, представляет себе, что к Олимпиаде Китай должен дать независимость Тибету, забыть о Тайване и перестать массово рожать детей. И, главное, убедить свой растущий средний класс прекратить пить вкусное молоко, кушать хлеб и вернуться к плошке риса. А еще перестать усиленно потреблять нефть и газ. Ведь, как известно, именно по этой причине наблюдается мировой рост цен.

Возможно, Гиру важнее тибетцы.

А для меня, например, важнее все остальные.

Значит ли это, что, если я буду бегать за факелом по Сан-Франциско, в знак протеста против того, что китайцы начали усиленно пить молоко, я буду правозащитником?

И что значит «не являются спортивным событием»?

Я, конечно, понимаю, что можно построить стадион по-чилийски, для последующего содержания на нем политических оппонентов. Более того, китайцы, как люди расчетливые, возможно, решили совместить приятное с полезным. И все будущие олимпийские объекты построены как общий тюремный комплекс.

Например, стадион — место сбора и фильтрации, беговая дорожка — место для прогулок по кругу.

Кольца и брусья — пыточные, для подвешивания любителей свободы и демократии.

 А олимпийский бассейн — место казни. Можно в нем людей топить, а можно предлагать прыгнуть с десятиметровой вышки, забыв налить в него воду.

Возможно, есть такой замысел, но если он и существует, то только в  сознании самого Гира.

Третий абсурд любителя Тибета вытекает из первых двух.

Разве любые Олимпийские игры не используются как политический фактор?

Но если по улице пробежит спортсмен с факелом, а потом в Китай приедут туристы, посидят на трибунах и купят, на память, сувенирную пагоду, означает ли это, что Китай злобно использовал этих туристов в своих политических целях?

А если завтра игры буду в Штатах и будет продолжаться иракская война, то означает ли это, что, приехав в Нью-Йорк, поглазев на прыжки с шестом, съев Биг-Мак и выпив колу, я поддержал режим, который свел в могилу четыре тысячи американских солдат, обрушил доллар и сгенерировал мировую рецессию, которую Международный валютный фонд оценивает как повторение Великой депрессии?

Однако довольно предположений.

Я помню бойкот московской Олимпиады: советский режим, пустынная Москва, все неугодные высланы за сто первый километр. В магазины, временно, завезли финский сыр в коробочках, который можно намазывать на хлеб, и соки в пакетиках с трубочками.

Этот сыр и сок исчезли, как только закончилась Олимпиада.

Это был восьмидесятый год.

Лишь через два года умер Брежнев, а до перестройки была еще целая череда престарелых лидеров, которые мусолили бойкот как пример своей национальной обиды и враждебности Запада.

А вот другой пример. Фестиваль молодежи и студентов в пятьдесят седьмом в Москве: толпы народа на улице, рок-н-ролл, жвачка, джинсы.

Изумленные выкрики: «Неужели такое существует?!»

Конечно, были и издержки. Вместе с чернокожими красавцами, которых москвички затаскивали к себе домой, они получали и доселе невиданный сифилис.

Но, в конце концов, не по нему меряют историю.

Признано: именно этот фестиваль, который был чистой пропагандой, дал мощный толчок изменениям.

Любой живой иностранец в деспотичной стране — лучшая контрпропаганда. Когда он вынимает пачку денег или кредитку, чтобы что-то купить, с рассеянным видом сидит на трибуне, а потом, под фонарями, горланит с друзьями песни под местную водку, настоянную на змее, которая болтается внутри бутылки, у местных возникает вопрос: а почему и я так не могу?

Бессмысленность произвольного бойкота Олимпиады очевидна, потому что размыты критерии этого бойкота. Размытость критериев ведет к толпам, бегающим по улицам за олимпийским огнем.

Чтобы вступить в объединенную Европу, нужно десятки лет полировать свою демократию, унифицировать с ЕС законодательство и уладить внутренние конфликты.

Это условие прописано на бумаге.

Но в Олимпийской хартии ничего этого нет, и идея укрощения диктатур вырождается в увлекательную народную забаву.

Может быть, пришло время это прописать?

Опасно, что миллионы зрителей будут собираться у телевизоров не в ожидании спортивных результатов.

Они будут ждать другого.

Сорвут ли пронос огня.

Выбежит ли голый человек с надписью «Free Tibet» на заду во время церемонии открытия.

Как можно будет отличить марафонца от сотен правозащитников, бегущих в майках с призывами рядом с ним.

Прыгнет ли в бассейн с ватерполистами смешной толстяк со спасательным кругом, с той же надписью.

Сколько тысяч сумасшедших присоединятся к этому абсурду, чтобы их, после ареста, показали по телевизору.

Теперь можно устроить любое хулиганство, прикрывшись тибетскими монахами.

Идея «мы китайцев или они нас» бодро пошла в народ, превратившись в идиотизм и выплеснув в мусор благородную идею демократизации через спорт, в чем и есть величие олимпийской идеи.

 В древние времена, как известно, во время Олимпиады, прекращали воины.

Нынешние интеллектуалы типа Гира помогают вести войну со спортом во имя идеи девственно чистой Олимпиады.

Удивительный парадокс нашего времени абсолютных возможностей.

К каждой Олимпиаде придумывают какой-нибудь олимпийский символ.

Нынешней Олимпиаде я бы посвятил свой: Пьер Кубертен с «калашниковым» в руках, обвязанный боеприпасом C4, идет в последнюю атаку за олимпийские идеалы, потому что в Африке грязные туалеты.

Думаю, что Ричарду Гиру эта статуэтка пришлась бы по душе.