В конце 1950-х — начале 1960-х годов отчетливо обозначился спад темпов экономического развития СССР. Замедлился рост национального дохода, за 1961–1965 годы он вырос лишь на 5,7% — намного меньше, чем в предыдущую пятилетку. Этого было явно недостаточно для решения обостряющихся социально-экономических проблем. По официальной статистике за счет роста производительности труда было получено 62% прироста промышленной продукции, а 38% — за счет быстро возраставшей численности работников. Так как статистика производительности труда рассчитывалась в денежном выражении на основе валовых показателей выпуска, а цены на выпускаемую продукцию Госкомцен пересматривал в сторону увеличения при любых косметических нововведениях, то понятно, что реальный рост производительности труда был намного меньше. Предприятия не были заинтересованы в эффективном использовании основных и оборотных фондов, во внедрении достижений научно-технического прогресса.

Экономисты вели поиски новой хозяйственной модели с начала 1960-х годов, когда обнаружились первые признаки снижения темпов экономического роста. Необходимость перемен ощущало и советское руководство. Венгерское восстание и польские события 1956 года недвусмысленно предостерегали против бездействия.

Н. С. Хрущев искал схему, способную обеспечить функционирование советской экономики без окриков сверху. Не имея общего плана реформирования экономики за исключением некоторых идей по сельскому хозяйству, Хрущев хотел остановить нарастание негативных тенденций административными методами. Его действия определялись в основном реакцией на возникающие кризисы и ходы оппонентов. Начатая им в 1957 году реформа управления народным хозяйством принципиально не улучшила положения, а только породила конфликты в партийно-хозяйственной элите. Ресурсоемкость экономики нарастала, а ее эффективность падала. Серьезных структурных изменений также не произошло. Главными экспортными товарами СССР по-прежнему оставались нефть и другое сырье.

Столкнувшись с нарастающими трудностями в экономике, проявлениями социального протеста, Хрущев был близок к тому, чтобы признать ситуацию тупиковой[91]. Он пытался спасти положение коммунистической риторикой, обещая, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В сентябре 1962 года Хрущев обратил внимание на харьковского экономиста Е. Г. Либермана, который опубликовал в «Правде» статью «План, прибыль, премия»[92] (с дополнением «Правда» опубликовала ее 20 октября 1964 года под названием «Еще раз о плане, прибыли и премии»). Либерман первым открыто заявил в прессе о негативных последствиях плана-закона и нарушил табу на обсуждение роли прибыли. Впрочем, как и другие советские экономисты, он не сумел всерьез обосновать ее значение, потому что политическая цензура не позволяла затрагивать тему частной собственности. Видимо, по той же причине он обошел и проблему рыночного ценообразования, то есть «недооценил цены, цена должна определяться не абстрактной схемой, а на рынке»[93]. Тем не менее статьи Либермана сыграли исключительную роль в формировании общественного мнения. Для подавляющего большинства советских экономистов его идеи были революционными.

Развернулась активная дискуссия по экономическим проблемам, бросившая вызов многим «священным коровам» советской системы[94]. Авторы публикаций избегали прямых выпадов против системы, но они легко просматривались за безобидными формулировками. Академик В. С. Немчинов в журнале «Коммунист» доказывал, что система материально-техническогоснабжения в СССР препятствует экономическому развитию страны. И одним из первых в 1965 году сказал, что «система, которая настолько скована сверху донизу, опутывает узами технологическое и социальное развитие… рано или поздно сломается под давлением реальных процессов экономической жизни»[95].Некоторые ученые доказывали необходимость перехода к экономическим методам управления, активизации товарно-денежных отношений.

Многим экономистам и руководителям производства стало ясно, что действовавший хозяйственный механизм неэффективен в принципе. Практика постоянно ставила под сомнение «фундаментальные» положения официальной политической экономии коммунизма. Жизнь требовала иных методов управления экономикой, иных стимулов к росту. Развитие математических методов оптимизации, появление ЭВМ породили новое направление экономической теории — экономико-математическое моделирование. Математическая школа (Л. В. Канторович, В. С. Немчинов, В. В. Новожилов) сосредоточилась на поиске алгоритмов оптимального планирования народного хозяйства, в научный оборот вернулись ранее отвергнутые понятия «полезность», «предельные издержки».

Но оказалось, что даже теоретически из центра невозможно рассчитать оптимальный план для всего народного хозяйства, так как число возможных вариантов было бы близко к числу атомов во Вселенной. Но главное — директивное оптимальное планирование не учитывало вероятностный характер любых производственных процессов, отвергало инициативу и предприимчивость исполнителей плана не местах. Для ученых становилось понятным, что, управляя с помощью приказов из центра десятками тысяч предприятий и организаций, добиться желаемой экономической эффективности не удастся.

Непоследовательные, хаотичные реформы Н. С. Хрущева не заложили политических и правовых основ для модернизации страны. Но, получив отрицательный результат, «отработав» тупиковые модели совершенствования советской модели, он сделал актуальным поиск иных путей модернизации, включая и выход из социализма. Благодаря хрущевской «оттепели» отечественная экономическая наука получила шанс вырваться из пут коммунистических догматов.

У организаторов смещения Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС не оказалось своей внятной идейно-политической платформы. К ее формулировке приступили только после его отставки. Экономическая дискуссия вызвала творческий взрыв в общественных науках, о необходимости реформ заговорили правоведы и социологи. «Шестидесятники» настаивали на демократизации системы по всем азимутам. По свидетельству А. Е. Бовина, Л. И. Брежнев первое время относился к этой теме серьезно[96]. Судя по недавно рассекреченным документам, он до 1968 года был настроен на перемены, думал о реформах[97]. Брежнев понимал, что советская хозяйственная система работала плохо, на ручном управлении. Но понимал это плохо, на уровне отдельных примеров — «кусками»[98], по его выражению. На Старой площади даже велись разговоры о необходимости подготовки Пленума ЦК КПСС по проблеме «дальнейшей демократизации внутрипартийной жизни, а также демократических норм государства».
Однако события в Чехословакии перечеркнули все надежды на демократизацию[99].

Что касается экономических реформ, то сентябрьский (1965 года) Пленум ЦК КПСС поставил задачу существенно изменить соотношение административных и экономических методов управления в пользу последних. 4 октября 1965 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О совершенствовании планирования и усилениии экономического стимулирования промышленного производства»[100], которое дало старт косыгинской реформе. Председатель Совета Министров А. Н. Косыгин[101] был человеком осторожным и идейно преданным социалистической системе. Он хорошо осознавал необходимость реформ, но его планы не были радикальными[102].

Основная идея концепции реформы совпадала с исходной позицией югославской модели социализма: расширить экономическую самостоятельность промышленных предприятий и одновременно повысить их ответственность за эффективное использование выделенных в их распоряжение финансовых, трудовых и материальных ресурсов[103]. Но если в Югославии главным регулятором экономических связей, пропорций и производства были рынок и конкуренция, то в СССР предполагалось в фундаменте системы оставить пятилетний государственный план. Постановление от 4 октября 1965 года предполагало расширение прав предприятий; увеличение размера средств, оставляемых в их распоряжении для развития производства и поощрения работников; развитие прямых связей между производителями и потребителями; усиление роли прибыли в стимулировании работников.

Однако реформа не затронула основу административно-командной системы, адресное директивное планирование не устранялось. Вместо 30 показателей оставили 9, в том числе объем реализованной продукции, фонд заработной платы, прибыль, рентабельность и др. Выполнение плана теперь выражалось не в валовых показателях, а в объеме реализованной продукции, то есть учитывалось только то, что действительно было продано. Предприятия получали небывалую свободу: они могли самостоятельно планировать темпы роста производительности труда, снижение себестоимости, устанавливать среднюю заработную плату, более свободно распоряжаться прибылью, в частности использовать ее и на повышение зарплаты. Все это должно было, по замыслу разработчиков реформы, усилить заинтересованность предприятий в рентабельной работе и улучшении экономических показателей.

Освоение нового хозяйственного механизма затянулось на долгие годы. Осенью 1965 года в порядке эксперимента на новые условия хозяйствования было переведено 43 предприятия легкой и пищевой промышленности. Только к 1972 году удалось перевести на хозрасчет около 90% промышленных предприятий. Но даже медленное и частичное реформирование промышленности дало определенные результаты. Восьмая пятилетка (1965–1970 годы), совпавшая с началом реформы, оказалась лучшей за все послевоенные годы. По официальным (завышенным) данным, валовой общественный продукт увеличился на 43%, национальный доход — на 45, продукция промышленности — на 50%. Правда, наибольший импульс ускорения промышленность получила в первый год массового внедрения новых форм хозяйствования, а затем их воздействие стало ослабевать. Происходившее в течение трех предыдущих пятилеток снижение темпов роста производства было на время приостановлено. С конца 1960-х годов группа ученых и специалистов из Госплана под руководством А. Н. Косыгина занималась проработкой второго этапа реформы, который так и не наступил.

Сначала, стремясь укрепить собственную власть, планы Косыгина поддерживал Брежнев. В одной из записок он даже предложил «не ставить мелкие заплатки, а создать новую систему управления, которая бы полностью соответствовала современному этапу развития экономики»[104]. В дальнейшем, по мере утверждения своего единовластия, генсек, по отзывам окружения, «не любивший» Косыгина, утратил к реформам интерес. Наиболее консервативная часть высшего руководства воспользовалась событиями 1968 года в Чехословакии, чтобы окончательно свернуть экономические реформы, поскольку, как показывал чехословацкий опыт, следующим шагом за либерализацией экономики неизбежно была либерализация политики. С началом болезни Л. И. Брежнева (1976 год) партийные чиновники сняли с повестки дня тему экономических реформ.

Реформа «ушла в песок»,не удалась, потому что покушалась на «основы», подрыв которых тогда был политически неприемлем. Высшее руководство страны интуитивно чувствовало: начнем настоящие реформы, раскачаем систему, все рухнет[105]. Кроме того, даже крайне умеренной, эволюционной реформе противостояли реальные силы — аппарат управления и закосневшее экономическое мышление. У многих хозяйственных руководителей сложилось пренебрежительное отношение к экономической науке вообще и к теории — особенно не столько за схоластическое теоретизирование, умозрительно сконструированные законы, сколько за неспособность ученых найти магическое средство, которое позволило бы все улучшить, ничего не меняя[106]. Официальная наука была в состоянии выполнять лишь единственную функцию — апологию сложившейся модели социализма[107]. Сама постановка вопроса о связи материального стимулирования с действием закона стоимости вызывала возражения традиционных экономистов. Ведь они связывали материальные стимулы только с распределением по труду, с централизованным планированием, но никак не с товарно-денежными отношениями и рынком[108].

Консервативным силам сравнительно легко удалось пустить косыгинскую реформу под откос из-за ее некомплексного характера: пытались изменить микроэкономический механизм, не меняя макроэкономического, оставив в силе громоздкий бюрократический аппарат, многочисленные отраслевые министерства и ведомства[109]. Ограниченность замысла реформы вскоре привела к тому, что предприятия, воспользовавшись даже небольшим расширением самостоятельности, стали занижать плановые задания, выбирали более легкие для себя варианты решений. В итоге рост зарплаты опережал рост производительности труда. А. Н. Косыгину пришлось пойти на временное, как тогда казалось, заимствование средств на покрытие дефицита бюджета из фондов предприятий.

Директора предприятий были заинтересованы в самостоятельности предприятий, когда это касалось определения объема и ассортимента выпускаемой продукции, установления цен на нее, распоряжения прибылью. Но в условиях всеобщего дефицита ратовали за сохранение гарантированных поставок сырья, топлива, электроэнергии и других ресурсов по твердым плановым ценам. Номенклатуру вполне устраивал такой замедленный ход реформы. Министерства и ведомства работали по-старому, их аппарат увеличивался, возникали новые главки.

Обсуждение реформы и общего положения в стране в прессе и научные дискуссии привели к пониманию научным сообществом и активной частью общества того, что возможности советской системы не безграничны. Появились первые соображения о том, как и по каким направлениям ее хорошо бы реформировать. В марте 1970 года в письме советскому руководству физик А. Д. Сахаров, математик В. Ф. Турчин и историк Р. А. Медведев предупреждали, что если надолго задержатся политические реформы, то есть опасность превращения СССР во второстепенное государство. Указывая на угрожающие признаки разлада и застоя в стране, серьезное отставание советской экономики от американской, авторы предлагали при сохранении руководящей роли КПСС и под ее руководством провести коренную демократизацию общества. Своим письмом его авторы хотели «способствовать широкому и открытому обсуждению важнейших проблем»[110]. В те годы в ЦК КПСС приходило много писем о необходимости реформирования советской системы. «Если же эксклюзивные случаи докладывались, — отмечал А. Е. Бовин, — их благие порывы блокировал здоровый инстинкт правящего «класса», понимание, часто интуитивное того, что пытаются лишить власти или существенно ограничить ее. А тут уж насмерть надо стоять. Вплоть до «крайних мер». А против всякого рода реформаторов работал и огромный массив идущей со всех сторон оптимистической информации, на фоне которой все недостатки были исключительно «отдельными», а трудности — «временными»[111]. Поэтому и высшее руководство, и их интеллектуальная «обслуга», даже соглашаясь в принципе с авторами таких писем, не думали о тупике и катастрофе.

В 1960–1970-х годах, несмотря на сопротивление, ученые искали пути совершенствования советской системы, критиковали ее недостатки. В подготовке Комплексной программы научно-технического прогресса участвовали представители всех поколений реформаторов — Н. П. Федоренко, С. С. Шаталин, А. Н. Анчишкин, Н. Я. Петраков, А. Г. Аганбегян, Е. Г. Ясин, Е. Т. Гайдар[112]. В Министерстве приборостроения, в строительном комплексе Москвы, на Сумском машиностроительном заводе и др. проводились «реальные» экономические эксперименты.

Экономисты-«шестидесятники», принимая как данность незыблемость социалистической собственности, видели свою задачу в отработке такого механизма хозяйствования, который бы сочетал централизованное управление экономикой с оперативной хозяйственной самостоятельностью предприятий. Максимум, на что решались некоторые исследователи, так это на постановку вопроса о допустимости при социализме реальной кооперативной собственности.

Логика концепции «совершенствования хозяйственного механизма» опиралась на тезис о невозможности решать все социально-экономические проблемы из «единого центра» и исходила из необходимости стимулирования производителя развивать производство и обновлять продукцию[113]. Предполагалось, что через совершенствование экономического механизма можно выйти на оптимальное сочетание плана и рынка при сохранении фундаментальных основ советской экономической системы. Следовательно, удастся резко ускорить экономический рост и повысить эффективность работы госпредприятий. Согласие на подобный подход давало известную свободу анализа, но и налагало жесткие и потенциально опасные ограничения, которые неизбежно должны были сказаться в будущем[114].

Практика последовавшей позже перестройки показала, что в рамках концепции «совершенствования хозяйственного механизма» действительно невозможно разрешить проблемы социализма. Во-первых, концепция была преимущественно микроэкономической, ограничивалась активизацией деятельности предприятий и работников. Общая макроэкономическая, сбалансированная, своеобразная инерционная устойчивость советской экономики считалась данностью, независимой от микроэкономических и институциональных факторов. Не подвергалась сомнению необходимость Госплана и других директивных органов, административно обеспечивавших эту сбалансированность, от которой никто не собирался отступать. Во-вторых, программа обходила молчанием вопрос о реформе собственности[115].

В 1983 году в Новосибирске прошел закрытый («для служебного пользования») семинар, посвященный социальным механизмам развития экономики, на котором ученые открыто говорили о наболевших проблемах. Наибольший резонанс получил доклад социолога Т. И. Заславской[116], подготовленный в Институте экономики и организации промышленного производства СО АН СССР в Новосибирске. В нем впервые в советской обществоведческой науке был сделан вывод о том, что назревший системный кризис экономики обусловлен не технико-экономическими, а прежде всего социальными причинами — отсталостью общественных отношений, существовавший хозяйственный механизм бесперспективен и необходима кардинальная перестройка социально-экономических отношений.

На семинаре обозначились две достаточно проработанные линии совершенствования системы. Первая — значительное расширение сферы рыночных отношений, тогда оно мыслилось в форме последовательного хозрасчета, экономической ответственности предприятий за результаты, значительно большей свободы в выборе форм и способов оплаты труда и в ценообразовании. О полностью свободном рынке речь, конечно, не шла. Вторая — политическая демократизация общества, уход от единой идеологии, свобода научного поиска, выступлений, свобода печати[117].

Широкую известность доклад получил благодаря публикации в США и Германии под названием «Новосибирский манифест»[118]. Затем он был переиздан во многих странах. Западные ученые назвали его «редким примером применения критического марксизма к функционированию советской системы».

В условиях сползания страны в пропасть, ощущения «тупика» власти были вынуждены прислушиваться к советам ученых, предлагавших «поднапрячься и улучшить хозяйственный механизм»[119]. К началу 1980-х годов для наиболее дальновидной части политической верхушки стала очевидной безотлагательная необходимость серьезных реформ. Но по-прежнемуне было единого понимания их характера и содержания, интеллектуальной и политической основы назревших изменений.

Как свидетельствует запись в «Дневнике двух эпох» А. С. Черняевана следующий день после смерти Л. И. Брежнева (11 ноября 1982 года) партийный аппарат мог предложить новому лидеру страны Ю. В. Андропову, чтобы «накормить народ, восстановить интерес людей к труду и возродить моральные права лидера», очень ограниченный круг административных мер, не идущих далее ликвидации «брежневской инфраструктуры — всех родственников, прихлебателей, любимчиков, всяких притащенных из Молдавии и Днепропетровска и увольнения на пенсию 70–80% министров»[120]. В 1983 году Андропов признал: «Мы не знаем общества, в котором живем»[121].

Фото: Советские агитационные плакаты 1950-е - 1980-е гг. Фото из открытых источников.

_________________________________________

[1] Амальрик А. Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? // Погружение в трясину (Анатомия застоя). М., 1991. С. 646. Автор заменил «круглую» дату 1980 на 1984. Именно так называлась известная книга Дж. Оруэлла.

[2] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. Как отделить собственность от власти и повысить благосостояние россиян. СПб.: Норма, 1997. С. 90.

[3] Согласно ленинской теории в силу «неравномерности развития капитализма» мировая революция могла начаться в самом «слабом звене» в цепи капиталистических стран и лишь потом перекинуться на более развитые страны. После того как развитые страны последуют примеру России, они облегчат победу социализма и в странах «второго эшелона».

[4] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. С. 102.

[5] Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 1917–1920 гг. М., 1998. С. 194–195.

[6] Гимпельсон Е.Г. НЭП и советская политическая система. М., 2000. С. 331.

[7] Коржихина Т.П., Фигатнер Ю.Ю. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории. 1993. № 7. С. 29.

[8] Джилас М. Беседы со Сталиным: Лицо тоталитаризма. М., 2002.

[9] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. Глава IV.

[10] Там же. С. 104.

[11] Сахаров А.Н. 1930: год «коренного перелома» и начала Большого террора // Вопросы истории. 2008. № 9. С. 40–41.

[12] В современной политологии под авторитарным понимается режим с неограниченной властью одного или нескольких лиц, не допускающий политической оппозиции, но сохраняющий автономию личности и общества вне политических сфер. Под тоталитар­ным понимается режим, когда государство стремится подчинить себе все общественные институты и вмешиваться во все мыслимые и немыслимые вопросы общественной жизни.

[13] Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста. Т. 2. М.: Евразия, 1997. С. 383–385.

[14] Экономика переходного периода. Очерки экономической политики посткоммунистической России. 1991–1997. М., 1998. С. 43.

[15] Там же. С. 46.

[16] Ленин В.И. Полн. собр. соч. М.: Политиздат. Т. 34. С. 203–204.

[17] Леше П. Советы // Политология. М., 1995. Вып. 3. С. 39.

[18] Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Становление институтов представительной власти в современной России. М., 2004. С. 62.

[19] Там же.

[20] Леонов С.В. Рождение советской империи. М., 1997. С. 177, 186.

[21] Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Указ соч. С. 62.

[22] Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1997. С. 509.

[23] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 170.

[24] Во время дискуссии о профсоюзах в 1920–1921 годах Ленин резко и определенно поставил вопрос о неспособности рабочих в массе руководить сложными процессами жизни государства, назвав это сказкой // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 253.

[25] Там же. Т. 41. С. 24, 102–103.

[26] Там же. Т. 42. С. 48.

[27] Шишкин. В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия (1917–1928 гг.). СПб., 1997. С. 16.

[28] Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Указ соч. С. 66.

[29] Если Хрущеву еще приходилось вести дипломатическую борьбу – причем без особого успеха – за статус главы государства, то во времена Брежнева Генеральный секретарь ЦК партии признавался таковым независимо от того, занимал он государственный пост соответствующего ранга или нет.

[30] Шестаков В.А Социально-экономическая политика советского государства в 50-е – середине 60-х годов. М.: Наука, 2006. С. 33–36.

[31] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 147. Лл. 82–83.

[32] Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые записи заседаний. С. 511.

[33] Конституция (Основной закон) Союза Советских Социалистических Республик. М., 1988. С. 63.

[34] Сырых В.М. История государства и права России. Советский и современный периоды. Учебное пособие. М.: Юрист, 1999. С. 387.

[35] Найшуль В.А. Высшая и последняя стадия социализма // Погружение в трясину (анатомия застоя). М.: Прогресс, 1991. С. 31.

[36] По справедливому суждению Е.Т. Гайдара, строй был разъеден изнутри его собственным правящим классом. См.: Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. С. 109.

[37] Шкаратан О.И., Фигатнер Ю.Ю. Старые и новые хозяева России (от властных отношений к собственническим) // Мир России. Т. 1. 1992. № 1. С. 72.

[38] Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 1917–1920. С. 198.

[39] В конце 1920-х годов «партмаксимум» был отменен.

[40] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 15–16.

[41] Там же. С. 267, 271.

[42] Там же. С. 209.

[43] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. С. 123–124.

[44] Там же. С. 120.

[45] Брутенц К.Н. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.: Международные отношения, 2005. С. 19.

[46] Сунгуров А.Ю. Функции политической системы: от застоя к постперестройке. СПб., 1998 С. 36–37.

[47] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. С. 132–133.

[48] Брутенц К.Н. Указ. соч. С. 24.

[49] Отменены секретные акты // Известия. 30 ноября 1990 года.

[50] Яковлев А.Н. Записка М.С. Горбачеву «Императив политического развития» о необходимости всестороннего реформирования советского общества // Александр Яковлев. Перестройка: 1985–1991. М., 2008. С. 34.

[51] Всего с 1934 по 1953 год за контрреволюционные преступления в ГУЛАГ НКВД было заключено около 6,9 млн человек. Многие из них были осуждены «тройками» и Особыми совещаниями, помимо органов суда и прокуратуры. (См.: Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург: УрГЮА, 1997. С. 132; Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. М., 2000. С. 305, 346).

[52] А.Н. Шелепин в 1958–1961 годах возглавлял КГБ СССР.

[53] Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 525–526.

[54] Государственная безопасность России: история и современность / Под общ. ред. Р.Н. Байгузина. М.: РОСПЭН, 2004. С. 639.

[55] Общество и власть. Российская провинция. 1917–1980 годы (по материалам нижегородских архивов.) Т. 5. М., Н. Новгород, 2008. С. 75.

[56] Яковлев А.Н. Указ. соч. С. 34.

[57] Сунгуров А.Ю. Указ. соч. С. 75–76.

[58] Государственная безопасность России: история и современность / Под ред. Р.Н. Байгузина. С. 656.

[59] Там же. С. 694.

[60] Государственная безопасность России: история и современность / Под ред. Р.Н. Байгузина. С. 655.

[61] Лубянка. Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ. 1917–1991. Справочник. М., 2003. С. 9.

[62] РГАНИ. Ф. 89. Оп. 33. Д. 16.

[63] Козлов В.А. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953–1985 гг. М., 2006. С. 413.

[64] Там же. С. 427–429.

[65] Козлов В.А. Указ. соч. С. 422.

[66] Там же. С. 434.

[67] Сунгуров А.Ю. Указ. соч. С. 64.

[68] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 232.

[69] Орлов Б.П. Истоки перестройки // ЭКО. 1989. № 5. С. 11.

[70] Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950-е годы. М., 1996. С. 33.

[71] Орлов Б.П. Указ. соч. С. 15.

[72] Гордон Л.А., Кабалина В.И. Заработная плата: вчера, сегодня, завтра // Общество в разных измерениях. Социологи отвечают на вопросы. М., 1990. С. 85.

[73] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 167. Л. 9–10.

[74] Речь Н.С. Хрущева на заседании Генеральной Ассамблеи ООН 18 сентября 1959 г. // Жить в мире и дружбе. Пребывание Председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева в США. 15–27 сентября 1959 г. М., 1959. С. 167.

[75] Хрущев С.Н. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. В 2-х томах. Т. 1. М., 1994. С. 409.

[76] Абрамов Ю.А Основные направления «хрущевской» военной реформы (1953–1964) // Россия в ХХ веке. Реформы и революции. В 2-х томах. Т. 2. М., 2002. С. 496–497.

[77] Симонов Н.С. Указ. соч. С. 295.

[78] Советская социальная политика. Сцены и действующие лица. 1940–1985. М.: Вариант, ЦСПГИ, 2008. С. 18.

[79] Народное хозяйство в СССР в 1980 г. Стат. ежегодник. М., 1981. С. 387.

[80] См.: Замечания Н.С. Хрущева к записке о проекте основных направлений развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 гг. // Источник. 2003. № 6. С. 184.

[81] Хрущев С.Н. Указ соч. Т. 2. С. 427–428.

[82] Капитанец И.М. Битва за мировой океан в «холодной» и будущих войнах. М.: Вече, 2002. С. 200.

[83] Спеклер М., Ожегов А., Малыгин В. Конверсия оборонных предприятий: выбор стратегии // Вопросы экономики. 1991. № 2. С. 13.

[84] Гонтмахер Е. Социальная защищенность: от иллюзий к реализму // СССР: демографический диагноз. М., 1990. С. 471.

[85] Активная социальная политика: поиски, находки, решения. М.: Мысль, 1986. С. 8–9.

[86] ЭКО. 1988. № 7. С. 17.

[87] Лопатников Л.И. Перевал. К 15-летию рыночных реформ в России. М.–СПб.: Норма, 2006. С. 52.

[88] Римашевская Н.М. Народное благосостояние: мифы и реальность // ЭКО. 1988. № 7. С. 17.

[89] Общество и власть. Российская провинция. Т. 5. 1965–1985 гг. (по материалам нижегородских архивов). С. 400–401.

[90]Социальное развитие СССР. Стат. сборник. 1990. М., 1991.

[91] Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. С. 484, 486.

[92] Либерман Г.Е. План, прибыль, премия // Правда. 9 сентября 1962 года.

[93] Бирман И.С. Я – экономист (о себе любимом.) М.: Время, 2001. С. 179–180.

[94] См.: Зверев А. Против схематизма в решении сложных вопросов // Вопросы экономики. 1962. № 1;Федорович М. Надо смотреть вперед // Экономическая газета. 1962. № 45; Федорович М. Не прибыль, а снижениесебестоимости // Правда. 20 сентября 1962 года; Воробьева А. Исходной базой стимулирования может быть только план // Вопросы экономики. 1962. № 11; Бор М.З. Внутренняя противоречивость предложений проф. Е.Г. Либермана // Экономическая газета. 1962. № 46; Гатовский Л. Создать новую систему планирования // Там же; Сухаревский Б. О совершенствовании форм и методов материального стимулирования // Там же. Илюшин С., Рушенбур А. За более эффективные методы хозяйствования // Плановое хозяйство. 1965. № 1; Петраков Н.Я. Некоторые аспекты дискуссии об экономических методах хозяйствования. М. 1966.

[95] Немчинов В.С. О дальнейшем совершенствовании планирования и управления хозяйством. М., 1965. С. 53.

[96] Бовин А. ХХ век как жизнь. Воспоминания. М.: Захаров, 2003. С. 204.

[97] Л.И. Брежнев. 1964–1982 // Вестник Архива Президента РФ. М., 2006.

[98] Там же. С. 130.

[99] Бовин А. Указ соч. С. 204.

[100] Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. М., 1968. Т. 5. С. 658–685.

[101] На Западе эта реформа именуется «либермановской».

[102] По оценке А.Е. Бовина, в понимании политики Косыгин и Брежнев были «два сапога – пара». (См.: Бовин А.Е. Указ. соч. С. 140).

[103] Белоусов Р. Экономическая история. ХХ век. Кн. 5. М.: ИЗДАТ, 2006. С. 39.

[104] Брежнев Л.И. 1964–1982 // Вестник Архива Президента РФ.

[105] Бирман И.С. Указ. соч. С. 254.

[106] Некипелов А.Д. Очерки по экономике посткоммунизма. М.: ЦИСН, 1996. С. 61–62.

[107] Там же.

[108] Медведев В.А. Реформы 1965 и 1987 гг.: борьба за выбор пути // Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. М.: Теис, 2000. С. 75.

[109] Там же. С. 78.

[110] Сахаров А.Д. Воспоминания в 2-х томах. Т. 2. М.: Права человека, 1996. С. 661.

[111] Бовин А.Е. Указ. соч. С. 212–213.

[112] Ольсевич Ю., Грегори П. Указ. соч. С. 74.

[113] Экономика переходного периода. Очерки экономической политики посткоммунистической России. 1991–1997. С. 63.

[114] Мау В.А. Экономика и власть: политическая история экономической реформы в России. 1985–1994. М.: Дело, 1995. С. 11.

[115] Там же. С. 63–64.

[116] http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/articles/zaslavskaya_manifest.html

[117] Заславская Т.И. Мы не знали того общества, в котором жили // Пресса в обществе (1959–2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. М.: Институт социологи РАН, 2000. С. 334.

[118] О совершенствовании производственных отношений социализма и задачах экономической социологии // Заславская Т.И. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри. М., 1997.

[119] Пресса в обществе (1959–2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. М.: Институт социологи РАН, 2000. С. 335.

[120] Черняев А.С. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991. М.: РОСПЭН, 2008. С. 516–517.

[121] Теоретические взгляды Андропова и поныне не очень ясны. Поэтому неизвестно, как далеко он мог пойти в реалистическом переосмыслении коммунистической общественно-экономической формации, даже оставаясь в рамках ортодоксальной марксистской теории.