Какое прошлое нам нужно? Только лишь то, которым можно гордиться, или еще и то, за которое надо стыдиться? Может ли быть память избирательна, а патриотизм лишь позитивным? Что важнее: миф или правда? И всякий ли миф вреден, а правда всегда полезна? Ответственны ли государства и народы за преступления своих предшественников, и в чем выражается эта ответственность?..

В преддверии пышного празднования Дня победы, борьба за прошлое обостряется вновь.      

     «Избыток истории вредит жизни» — об этом предупреждал еще Ницше. Он даже называл этот избыточный интерес к истории «исторической болезнью». Где ею заболели, там люди «не способны больше пользоваться прошлым как здоровой пищей», они или переедают, или травятся.

       Россия нынче — «больная» страна с «горячей памятью». В отличие от «холодной» памяти, хранящей факты, но отрицающей перемены, консервирующей даты, имена, но лишающей их значения для современности, «горячая» пытается вставить в прошлое сегодняшнюю повестку дня. Если «холодная» память ограничивается историей, то «горячая» переходит в политику, поджигая настоящее. Борьба за прошлое приобретает мировоззренческий характер, превращается в столкновение мифов и соревнование проектов будущего. Как же хочется порой «теплой памяти», когда прошлое не обжигает страстью, но и не веет холодом бесчувственного факта…

       Но есть и другая разновидность исторической болезни — «рассеянный» склероз. Пораженная им страна, подобно больному человеку, часто и неожиданно страдает провалами исторической памяти. Многое становится расплывчато и едва различимо, и уже непонятно — было оно или не было. Чем короче историческая память, тем быстрее народ старается избавиться от всего стыдного и болезненного для себя. История же сразу обрастает величественными мифами, порой превращаясь в комиксы. К слову, такое возвеличивание прошлого обычно прямо пропорционально измельчанию настоящего.

       Но сбрасывая, подобно балласту, неприятную правду, мы избавляемся и от совести. Ведь совесть всегда чувствует себя виноватой. В противном случае её нет. И она умирает только вместе с памятью.     

        Профилактика такой бессовестной амнезии — наше умение сопереживать истории и помнить все, что с нами случилось и к каким последствиям это привело.
       Многих наших сограждан трясет при упоминании слова «покаяние». Им кажется, что это задевает их личную гордость, что это несправедливо, более того, вредно, так как порождает комплекс неполноценности, прибивает к земле и лишает созидательной энергии. Они понимают покаяние буквально и задают, казалось бы, резонный вопрос: а мы-то в чем виноваты, если нас еще на свете не было? Получается: если родился в России, то сразу с каиновой печатью вместо родимого пятна?

        В конце концов, коль скоро мы считаем «нашим всем» Пушкина, то волей-неволей придется признать «нашей частью» Бенкендорфа, «нашими» оказываются и Солженицын, и Берия, и так далее. Если основа идентификации современной нации — история, а именно так и происходит со времен Просвещения, то принимать ее придется всякой — героической и греховной. И тут очевидно, что ссылки на «их нравы» не работают: Светоний прекрасно видел, где Нерон — государственный деятель и где Нерон-чудовище, а Карамзин с той же моральной точки зрения подходил к оценке что поступков Владимира Мономаха, что личности Ивана Грозного.

         В противном случае мы будем походить на подростка, который помнит все свои грамоты и медали, но легко забывает о двойках. Любая подростковая предыстория всегда кормится мифами, ее интересует восторженный рассказ. И только осмысленное прошлое открывает мир взрослости. Но если нация задерживается в пубертатном возрасте, то вырастает бесчувственная масса. Болезненная инфантильность, вывернутые влечения часто приводят к насилию. Страх или преклонение перед прошлым ведет к неверному, деформированному пониманию настоящего.

        Таким же инфантилизмом отдает лозунг «сам дурак»: мол, пусть сначала за преступления инквизиции отчитаются, со своими Варфоломеевскими ночами разберутся, за свои линчевания покаятся, за атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки ответят, а уж потом нам указывают. Эта такая психология очереди — мы после вас стояли, сначала вы, потом мы, — крайне популярная сейчас и у российских политиков, и у граждан. Хотя очевидно, что каждый отвечает, в первую голову, за себя и свой народ.

      «Детское» отношение к реальной жизни проявляется и в том, что все вопросы духовности и ценностной ориентации воспринимаются как абстракции, умствования, хотя и чрезвычайно важные, но все-таки «отвлеченные идеи» по отношению к жизни «здесь и теперь».

       Мы давно остановились на стадии сказаний и поучений, так и не перейдя в следующую, рефлексивную, когда история, по выражению Константина Кавелина, становится «источником и зеркалом народного самосознания».                       

        Мы не думаем о нашей истории, шарахаемся от нелицеприятной правды и парадоксальным образом оказываемся с прошлым на шее. Мы — заложники нашей истории, пока ищем в ней ответы на все наши сегодняшние вопросы, а когда наконец вроде бы находим их — тут же забываем. И приукрашиваем, а то и вовсе отрицаем все негативное, как дети, когда они, пытаясь себя обмануть, закрывают глаза, когда страшно. А мы должны осознать хотя бы наше недавнее советское прошлое, провести четкую грань между людьми, пытавшимися прожить свою жизнь достойно и обеспечить лучшее будущее своим детям, и преступным режимом, развившимся, словно раковая опухоль, в процессе утопического эксперимента, а затем методично эксплуатировавшего и пожиравшего свой народ.
Нам надо без лицемерных попыток сгладить углы, без полуправды под соусом «разных правд» признать международные преступления Сталина.
Нам пора публично и опять же недвусмысленно осудить сталинизм как человеконенавистническую идеологию, сродни нацизму, откреститься от нее — и в моральном, и в правовом аспекте, юридически определив данный вид идеологии и «методологии» как преступный.
Мы обязаны если не повиниться, то, по крайней мере, склонить головы перед всеми жертвами большевистско-сталинского режима, исчислявшимися миллионами, чаще всего честных, порядочных, талантливых людей, и отдать им должное в нашей памяти — воздвигнув мемориалы, восстановив их честные имена.
Нам не обойтись без десталинизации сознания, как в свое время это было сделано в Германии в процессе денацификации. Нам нужен прямой и нелицеприятный диалог в школах об истории России в XX веке. Правда всегда патриотичнее и мужественнее, чем ложь.
Нам надо наконец понять степень той гуманитарной катастрофы, что принес с собой кровавый, диктаторский, тоталитарный режим, что пережил советский народ, чтобы ужаснуться по-настоящему. До глубины души. И сплотиться. И устыдиться гламуризации недавней истории и ее антигероев. И уже больше никогда не дать себя обмануть.