Давеча на «Эхе Москвы» была передача, в которой бесконечно уважаемый мной Юрий Шмидт отстаивал мысль, что дело Ходорковского – чисто политический процесс. С ним, соответственно, спорили. По итогам этой передачи хочу сделать некоторые выводы.

Прежде всего, о том, что такое чистая или не очень чистая политика. Политический процесс – это процесс, проводимый с нарушением принципа законности. Данный принцип впервые был сформулирован в явном виде Ансельмом Фейербахом в Баварском УК 1813 года в виде требования, чтобы наказания назначались только за предусмотренные действующим уголовным законом преступления и только на основании действующего уголовного закона. То есть, например, если человека судят за переход дороги в неположенном месте, а взяли его за участие в несанкционированном властями, но разрешенном Конституцией митинге. Привет всем от Гарри Каспарова, Льва Пономарева и других.

Все продвинутые вставатели с колен знают, что Ходорковский якобы виновен в «крови на руках», грабительской приватизации всенародных богатств, и вообще разбогатеть так, как он разбогател, честным путем нельзя. А еще он финансировал партии, оппонировавшие «Единой», хотел в 2008 году пойти в политику и далее везде. Тогда почему его судят за хищение нефти? Потому что нет закона, согласно которому можно судить за желание пойти в политику. А за кровь – доказательств нет. А судить надо. Кому надо? Почему надо? Вот и добрались до сути. Когда кому-то надо, чтобы судили, не важно, за что, процесс становится политическим. Вы опять спросите, а как же Аль Капоне? А также точно. На него не было улик, но была необходимость прекратить его деятельность, как то – рэкет, сутенерство, убийства и прочая. И нашли ему статью. Хорошо ли это? Нет, не очень, поскольку доказывает, что на тот момент закон в США работал так, что обвинить Аль Капоне напрямую было нельзя. Или полиция была подкуплена. Или сам Аль Капоне был хитер. И вот его деятельность прекратили. Правильно или нет? Не знаю. Если суд вынес решение в результате звонка судье из Белого дома, то все равно плохо. Судить надо за реальные преступления, ибо это является еще и неким посланием обществу — «так делать нельзя». А когда обществу говорят, что так делать нельзя, но при этом подмигивают и дают понять, что вообще-то можно, а делать на самом деле нельзя совсем другое, то общество в тяжелом раздумье: так что грешно, а что – праведно. В результате имеем процесс развращения общества.

Еще один тезис: мол, все воровали, а сел один Ходорковский… Я не имею доказательств и поэтому наивно предполагаю, что у меня нет богатств по собственному раздолбайству, а не потому что меня обокрали злые олигархи. И по идее такая наивность называется презумпцией невиновности. И презумпцию эту должны соблюдать по закону судебные власти. Но я попробую перевести этот тезис на язык, свободный от облыжного охаивания. Люди действовали в рамках существовавших законов. А сели только Ходорковский с Лебедевым. Нет, не только. Во-первых, в каждом российском регионе есть свой Ходорковский. Во-вторых, есть Чичваркин, который не сел, поскольку понял месседж «вали» без вопросов. Есть Гуцериев, который уехал, потом вернулся и уже подставил мягкое подбрюшье в перспективе хоть что-то получить… Есть масса людей, в отношении которых ищут к чему, извините, прикопаться, чтобы отнять собственность. Если правосудие избирательно, то это и есть нарушение принципа законности. Это и есть чисто политическое дело.

 И еще хочу напомнить. Когда был первый день оглашения приговора по первому еще делу, в этот день впервые «отоварили дубиной по башке» тех, кто собрался у Мещанского суда, в том числе тогдашнего депутата Мосгордумы Сергея Митрохина. На следующий, второй день оглашения приговора на моих глазах вязали людей, кричавших «Свободу Ходорковскому», вязали жестоко, с дубинками и ОМОНом, а в протоколе об административном задержании потом писали: «За переход улицы в неположенном месте». С запозданием свидетельствую – все происходило только на тротуаре. А «Наших» тогда еще не было, поэтому роль клакеров играла нанятая массовка, прятавшая лица и уходившая строго по окончании оплаченного времени.

Так вот это – тоже символы политического процесса. Значимые, но не главные. Главный – по прежнему нарушение принципа законности. Хотя при нынешнем весьма вольно трактуемом законе о противодействии экстремизму наши с вами горизонты сужаются, а их – ширятся на 360 градусов вокруг.