Так получилось, что самое важное событие недели (ну не считать же таковым демонстративный прием Путиным мелкого пакостника по фамилии Якеменко) случится в субботу. Дмитрий Медведев отправится в Лиссабон, где примет участие в саммите Россия – НАТО. Совет Россия – НАТО на уровне руководителей государств должен зафиксировать окончательное восстановление отношений нашей страны с Североатлантическим альянсом после того, как в августе 2008-го, после войны с Грузией, они оказались на точке замерзания. Дипломаты, готовившие нынешний саммит, как с нашей, так и с брюссельской стороны, обещают, что он пройдет замечательно. Собственно говоря, представитель России при НАТО Дмитрий Рогозин без ложной скромности намекал, что именно благодаря его, рогозинским, усилиям представители альянса гарантировали Москве, что никаких неожиданностей на заседании не произойдет. Замечу, пассионарному Дмитрию Олеговичу, видимо, невдомек, что таким образом он низвел президента до уровня плинтуса: тот, получается, настолько безволен и бездарен, что обо всем надо договариваться заранее, без его непосредственного участия. То ли дело орел наш, Владимир Владимирович, который, по рогозинской версии, в 2008-м отправился на бухарестский саммит НАТО, дабы воспрепятствовать приему в альянс Грузии и Украины.

Ныне же конфликтов не предвидится. Переговоры на высшем уровне на сей раз пройдут чрезвычайно гладко. Стороны одобрят документ, фиксирующий общее понимание угроз. Кроме того, они обменяются предложениями о возможном сотрудничестве в создании европейской противоракетной обороны. Не исключено, что будет принято итоговое коммюнике, фиксирующее объединение усилий за все хорошее против всего плохого. После чего на совместной пресс-конференции Медведев вместе с натовским генсеком Расмуссеном сообщат о новом этапе в отношениях Москвы и Брюсселя. И даже присутствие самого главного врага, президента Грузии Саакашвили не испортит всеобщей радости.

 Одна проблема – весь этот праздник взаимопонимания не стоит ровным счетом ничего. Таковых праздников было немало – вспомним хотя бы подписание Борисом Ельциным декларации 1997 года и учреждение Владимиром Путиным Совета Россия – НАТО в 2002-ом. Однако приходит день, и все договоренности отправляются к черту, а отношения с Североатлантическим альянсом откатываются на уровень «ниже нуля». Так было и в 1999-ом, когда НАТО начала операцию в Югославии. Так было и в 2008-м, после российско-грузинской войны.

Причина, конечно же, в том, что у России и НАТО есть серьезные глубинные противоречия. При подготовке очередной «исторической» договоренности переговорщики, получившие указания руководства, поступали просто. Как водится, в проектах соглашений положения, по которым договориться не удалось, записываются в скобках. Предполагается, что по мере работы над текстом вместо предложений в скобках появляются уже согласованные фразы. Однако есть и другой способ – просто изъять из текста все вопросы, по которым возникают противоречия, оставить их «на потом».

Возьмем, к примеру, вопрос о совместной оценке угроз. С предложением провести такую оценку генеральный секретарь НАТО выступил около года назад. И это могло бы быть чрезвычайно полезным делом. В частности, если бы на уровне экспертов, а не деклараций Москва объяснила бы партнерам, почему в российской военной доктрине основной военной опасностью называется «стремление наделить силовой потенциал Организации Североатлантического договора (НАТО) глобальными функциями, реализуемыми в нарушение норм международного права, приблизить военную инфраструктуру стран - членов НАТО к границам Российской Федерации, в том числе путем расширения блока». В ходе переговоров можно было бы попытаться выяснить, какие гарантии безопасности необходимы России, чтобы не считать расширение альянса угрозой.

Ничего этого не случилось. Дабы подготовить документ к саммиту, дипломаты пошли самым простым путем. Они стали обсуждать лишь те угрозы безопасности, по которым стороны придерживаются близких позиций, дабы эту близость зафиксировать. В результате получилась всем давно надоевшая жвачка: борьба с международным терроризмом; защита свободы судоходства и борьба с морским пиратством; угрозы, исходящие из Афганистана; защита критически важной инфраструктуры от террористических атак и техногенных катастроф. По нераспространению ядерного оружия и ракетных технологий пока не договорились, но, может быть, найдут компромисс на саммите. Но главное – вопрос, почему одна из сторон считает угрозой действия другой – так и остался без ответа.

Та же история с возможным участием России в европейской системе ПРО. По словам господина Рогозина, «мы пытались убедить американцев, что не нужно бить по мухе на лбу товарища кувалдой, что надо ввести ограничения на систему ПРО – и по зонам размещения, и по количеству ракет-перехватчиков, и по скорости перехватчиков». Получается, что речь не об участии России в ПРО. На самом деле речь об условиях, при которых Москва перестала бы рассматривать противоракетную оборону в качестве угрозы.

И здесь налицо главная проблема. В ситуации, когда Россия не собирается отказываться в принципе от тезиса об угрозе со стороны НАТО, наше сотрудничество с альянсом обречено носить ограниченный характер. При этом любая конфликтная ситуация, даже если она не связана с вопросами безопасности, будет вербализироваться в терминах военного противостояния. Эту проблему можно засунуть в скобки, можно не замечать при написании очередных деклараций, однако без ее разрешения все декларации так и останутся пустыми бумажками.