Им, гагарам, недоступно…

М. Горький. «Песня о Буревестнике»

Следить за перипетиями полемики Эдуарда Лимонова и Людмилы Алексеевой так же горько и странно, как включить телевизор и вдруг увидеть, что в мексиканском сериале с его бесконечными выяснениями отношений играют твои близкие родственники. Разгадка конфликта в том, что «Стретегия-31» — это настоящее общественное движение. А каждое общественное движение — это модель или репетиция, иногда генеральная, революции. В этом отличие движения от общественного проекта, имеющего явную цель, но не имеющего динамики, выходящей за пределы этой явной цели. Волею судеб «Стратегия-31» стала репетицией пятой русской революции. В этом смысле все будущие акторы революции заранее предупреждены и, как говорится, «кто не спрятался — я не виноват». Но о движении в защиту 31-й статьи Конституции чуть дальше. Сперва об общественных проектах.

Очевидным примером общественных проектов стали, например, сурковские молодежки и, с другой стороны политического спектра, движение «Солидарность». Об удаче замысла в первом случае можно будет говорить, только если селигерские питомцы встанут живой стеной на пути идущих на Кремль демонстрантов. Об удаче второго — если на его основе будет создана серьёзная леволиберальная коалиция на первых свободных выборах после краха путинизма. При этом очевидно, что главный  соцзаказ для такой коалиции — отбирать голоса вовсе не у Грызлова и Собянина, а у Квачкова и Дымовского.  

По сути, единым общественным проектом стали обе самодуровские антиклерикальные выставки. Точнее было бы назвать их антимифологическими, но это уж больно непривычная конструкция. Саботаж этого проекта со стороны статусных правозащитников, который заставил Юрия Вадимовича так драматически отмежеваться от правозащитной среды, не позволил проекту разрастись в движение против клерикально-государственной индоктринации. Необходимо отметить, что русское так называемое нонконформистское, или авангардное, или концептуальное искусство, начиная с 70-х годов, своим умилением перед церковью, религией, своим кокетничаньем с монархизмом (всё это считалось панацеей от «безбожного коммунизма») во многом и создало условия для нынешнего торжества православного национал-клерикализма и квазисамодержавия. Общественный проект в Музее Сахарова стал попыткой спора с этим умилением 30-летней давности, попыткой художественной борьбы с торжествующей лубочной мифологией.  Старые борцы, продолжающие вечный диссидентский бой с советчиной и, к тому же, находящиеся в плену легизма (буква закона важнее духа), этот самодуровский порыв поддержать не могли. Акция не разрослась в движение. Хотя, задним числом, очевидно, что проект Самодурова, начавшийся как почти случайная художественная акция, в итоге увенчался стратегическим успехом: русская культура перестала испытывать чувство вины перед церковью и мысленно каяться за грехи полузабытого большевизма, а сусальные имперско-клерикальные мифы осознаны в качестве такой же опасности для общественного развития, каким в своё время был сусловский агитпроп.   

Но вернемся к нашим «триумфальным» баранам. Разрыв между Алексеевой и Лимоновым так же естественен, как разрыв между радикальными и умеренными либералами 105 лет назад — после подписания знаменитого Манифеста 17 октября. Для одних превращение России в полуконституционную монархию стало полной реализацией их чаяний. Для других это было обманом, который помог остановить и расколоть мощное движение буквально в одном шаге от установления реальной парламентской демократии.

Сегодня мы можем только гадать, что произошло бы, победи весной-летом 1906-го радикальная позиция Милюкова: предотвратило бы это октябрьскую катастрофу 1917 года или, напротив, приблизило бы лет на десять. Однако в реальности после издания виттевского Манифеста (того, в котором, по словам Маяковского, «мёртвым свобода — живых под арест») начался обвальный выход из политической забастовки, а милюковский Выборгский манифест не только не поднял новую протестную волну, но, напротив, со всей очевидностью показал и царю, и Столыпину, что «Партия народной свободы» стремительно теряет свою недавнюю грандиозную общественную поддержку. 

Исторический спор между путём Гучкова и путём Милюкова тогда разрешился просто — первый попал в Думу помогать столыпинским реформам, а второй — в тюрьму.

Десятилетие спустя Клио отпустит одну из своих любимых злых шуток: теневой лидер объединенной думской оппозиции Милюков будет до последнего отстаивать пусть символическое, но сохранение монархии, а Гучков сыграет центральную роль в подготовке генеральского путча по свержению царя.  

Драматические события вечером 31 октября на Триумфальной площади показали, что за «умеренными» — статусными правозащитниками и либералами — с их чётко ограниченными требованиями к власти и готовностью к компромиссам пошло в несколько раз больше демонстрантов, чем за «максималистами» во главе с Эдуардом Вениаминовичем.

Наполеон правильно говорил, что «всё решают большие батальоны». Приведи Лимонов три-четыре тысячи сторонников, готовых перекрыть Садовое кольцо, снести дурацкий забор вокруг потешных раскопок и, гоня перед собой панически разбегающихся бойцов 2-го полка ППС,  пройти ликующим маршем до Белого дома, сейчас бы все издевательски тыкали пальцами в «струсивших» либералов, считали бы часы до отставки Путина, а Леонид Парфёнов почтительно приглашал бы на Первый канал не председателя Московской Хельсинкской группы, а «лидера влиятельной партии “Другая Россия“».

Общественное движение как военная операция: никого не интересует чистота твоих намерений и изящество замысла. Критерий один — победа или поражение. Но поскольку за Лимоновым пошло в три раза меньше народу, чем за Алексеевой, то он проиграл этот раунд, и как проигравшему полководцу выпить яду полагалось именно ему. Его ведь потому и роняли об асфальт стражи порядка, а потом приволокли как трофей к стопам Людмилы Михайловны, что он нарушил вечный закон русского бытия: не хвалися едучи на рати, а хвалися едучи с рати…      

Героизм и мученичество единиц ничего не могут изменить, если им в паруса не дует ветер истории. В 1906 году вал революционных терактов не мог заслонить того факта, что усталая от смуты страна не поднялась на новую всеобщую политическую забастовку после разгона I Думы и категорически отказалась признавать выборгские посиделки за альтернативный парламент. В результате весь героический пафос кадетских депутатов привёл лишь к тому, что самая компетентная часть первой генерации российских парламентариев надолго оказалась вне думских стен. Вождь общественного движения только тогда состоятелен, когда он, подобно опытному флотоводцу, вовремя предугадывает перемены ветров. Милюков и его соратники бездарно провалили Освободительное движение 1905-1906 годов. Впрочем, соперник Милюкова Гучков так же бездарно провалил Великий февраль.  Разница в том, что Павел Николаевич безуспешно дул на остывшие угли, а его антагонист Александр Иванович спустя годы неосторожно бросил окурок в пороховой погреб.  

Конфликт вокруг «Стратегии-31» — это зародыш главного конфликта будущей пятой русской революции.

Позиция Алексеевой: наша цель добиться выполнения закона, добиться его недискриминационного применения к оппозиции.

Подразумевается, что лакуны в законодательстве постепенно будут закрыты практикой добросовестного его применения, а также серией справедливых судебных решений по спорным моментам. Так, например, происходит в США, где мощное развитие демократических принципов и неуклонное расширение гражданских свобод обеспечиваются за счёт каскада решений Верховного суда и эволюции местного законодательства — при стабильности базовых конституционных принципов на протяжении уже четверти тысячелетия.

Позиция Лимонова: мы требуем свободы явочной реализации конституционной нормы, и антиконституционный закон нам не помеха. Воля свободного народа превыше всего.

К сожалению, с юридической точки зрения, сегодня уже нельзя опираться на прославленную 31-ю статью как на норму прямого действия — Конституционный суд дважды признал пресловутый 54-й закон конституционным и дал толкование его применению. Эти определения (апрель 2009-го и июнь 2010-го) делают статью 31 только частью конституционного законодательства о свободе митингов и собраний, причем в ту же систему входят 11-я статья Евроконвенции и 21-я — Пакта ООН о гражданских и политических правах.  На самом деле всё упирается в недобросовестность и лукавство нескольких региональных чиновников и районных судей и в нежелание Кремля на них цыкнуть.       

Когда путинизм рухнет, начнется мощнейший раскол оппозиции. Умеренные (назовем их для пущего унижения либералами) будут стремиться лишь скорректировать режим и провести персональные изменения во власти.

Например, автор этих строк убежден, что для приведения нынешней Конституции к почти идеальному состоянию с точки зрения гарантии современной демократии в ней нужно поменять или добавить не больше дюжины строк. В конце концов, после двух с половиной лет тандемократии смешно и говорить о «гиперпрезидентском» характере нашего Основного закона. Остальную доводку его до совершенства обеспечит полвека эволюции конституционного законодательства, где главным движителем изменений станут решения Конституционного и Верховного судов. Но это — идеал. В реальности будет страшная «болтанка» из угла в угол, примером чему служит постмайдановские зигзаги украинской конституции. Но надеюсь, что ближе к концу столетия в России приверженность духу закона будет важнее верности его букве.

Радикалы же, как это всегда бывает, попытаются использовать зазор между двумя политическими стабильностями как уникальный шанс прорваться (прямо по Марксу) «из царства необходимости в царство свободы».  Представителем этих будущих максималистов и выступил Лимонов. Кстати, называть его фашистом — несусветная и невежественная чушь. Его нынешний патриотически-антибуржуазный демократический популизм более всего напоминает социалистов-сионистов 80-летней давности (пардон, я никого не хотел обидеть). В этом смысле Эдуард Вениаминович куда ближе к Давиду Бен-Гуриону, чем к Бенито Муссолини.

Одни будут требовать в президенты Ходорковского, а другие вообще добиваться отмены поста всенародно избираемого главы государства, поскольку само существование такого поста объективно привносит авторитарно-монархические интенции (тоже красивое слово) в политику, а главное — в массовое сознание. Будут ломаться копья между сторонниками создания самой демократической и дерегулируемой партийной системой и поборниками прямого народовластия в лице выходцев из гущи масс. Между защитниками прав профсоюзов и теми, кто будет требовать перехода производства под контроль трудовых коллективов. Между сторонниками «налога на приватизационную сверхприбыль» и движением за национализацию монополий.

Главная битва в свободной России будет между умеренными и радикальными революционерами. И она будет идти так же постыдно и гадко, как нынешние препирательства внутри бывшего оргкомитета «Стратегии-31». Лимонов был отчасти прав, когда горько заметил, что его крутили уже не только сурковские, но и отчасти либеральные жандармы. Это был ещё один «прокол будущего» — предчувствие использования победившей фракцией революционеров репрессивной машины против своих бывших союзников. Это не хорошо и не плохо — это реальность войн и революций. В годы холодной войны западная демократия устояла только потому, что основой сил НАТО стали западногерманские дивизии (во главе с «гитлеровскими» генералами). Эти дивизии были нацелены на бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Коммунистическая пропаганда неистовствовала. Но только с этими дивизиями за спиной Кеннеди мог себе позволить кричать «Их бин айн берлинер!» у стен Рейхстага, исписанного советскими солдатами. И через 28 лет Стена рухнула.

Чтобы читатель не подумал, что все симпатии автора только на стороне умеренных, считаю принципиально важным отметить два важнейших обстоятельства:

- для российских либералов и статусных правозащитников вменяемость, «просвещенность» власти важнее, чем её демократизм, т.к. их сверхзадача — вести с бюрократией содержательный диалог, обеспечить себе нишу меньшинства, уважаемого в качестве сообщества компетентных экспертов. У них нет задачи искоренения номенклатурной* системы в принципе, так как за этим стоит очевидный риск распада государственности;

- для успеха революции, так же как и для успеха военной кампании, очень важно обеспечить прорыв основных позиций врага, а также высокий боевой дух сторонников — без выдвижения достаточно радикальных лозунгов и без опоры на радикальные течения достичь этого невозможно.

Иначе можно повторить позорную судьбу четвёртой русской революции, когда «августовские победители», ворвавшиеся на бастионы номенклатурной системы, быстренько сами стали её пленниками, лишь только «побеждённые» догадались подшить новенькие белую и лазоревую полоски поверх намозоливших глаза алых стягов**.     

* Номенклатурной системой власти автор называет саморекрутируемую и монополизировавшую власть  корпорацию, в которой разделение государственных функций подменено разделением ролей.

** В других республиках смена цветовой гаммы прошла ещё более решительно, что мало затронуло глубинную сущность общества.  

Фотография РИА Новости