В обсуждении моей заметки «Пропащая грамота» сказаны очень важные для меня слова:

«Очень странный материал Рузова в ЕЖе по этой теме. Вроде бы пытающийся прояснить ситуацию, но очевидно запутывающий. Либо второпях сделанный, либо нарочно...

...мы здесь в форуме (журнала «Сноб» — Л.Р.) обмениваемся импульсивными замечаниями. Но в ЕЖе — статья, которая специально писалась для публикации. Автор материал изучал (по идее). И редактор должен был быть (по идее). Странно.

...Еще не хватало скрывать компрометирующие ФСБ материалы только потому, что они непроверяемы сегодня. В этом может быть заинтересована только ФСБ.

Поэтому мне и кажется странной статья Рузова. И не в ЕЖе бы таким текстам появляться. Все-таки, редакция несет ответственность за качество и направленность материалов.

...В принципе, вырисовываются две версии.

1. Речь идет о копиях настоящих документов. В этом случае ФСБ (и правительство) будут молчать как вкопанные. Но появятся статьи третьих лиц, как бы независимых авторов, указывающих на сомнительные детали и создающих на этом основании впечатление, что документы скорее всего фальшивка. И дающих понять, что только недобросовестные люди могли такое опубликовать. Вот статья Рузова, скорее всего, — первая ласточка.

2. Документы действительно подделаны. Тогда совсем интересно. Делать это имеет смысл только самой ФСБ. В этом случае в документах должна содержаться какая-то явная для компетентных в этом деле людей, легко разоблачаемая убедительная ошибка. Такие вещи практикуются. В этом случае с гневным разоблачением выступят органы власти.

Другие варианты как-то в голову не приходят».

В поисках «третьих лиц» я подождал выхода еженедельников и не нашел ни одной статьи на эту тему. Для очистки совести выяснил, не будет ли чего в четверговом номере «Русского репортера»? «Нет, — говорят, — нас не заинтересовало...»

То есть ни одного «лица», кроме моего собственного.

И на старости лет я почувствовал себя молодым: ура, меня приняли! ...ну, хотя бы кандидатом.

Особенно греет душу, что эти разоблачительные комментарии оставил Дмитрий Хмельницкий.

Мы могли бы пуститься в долгий задушевный разговор об истории и практике полицейской провокации в России, но для этого у нас впереди вечность.

Есть, однако, дела насущные, для которых вечности не хватит.

Вот Юлия Латынина в субботнем комментарии на «Эхе» заметила: «Все это ужасно похоже на правду». Единственный для нее проблемный момент — причастность к делу господина Гольдфарба, что заставило Юлию Леонидовну «очень внимательно посмотреть эти накладные...» Вердикт: «Березовский неспособен на такой уровень фальсификации, у него всегда очень грубо. Для меня это настоящие документы. Накладные выглядят очень убедительно...»

Так что придется, не откладывая на вечность, отвечать «здесь и сейчас».

Общие соображения

На практике утверждение Дмитрия Сергеевича (вежливого, что тот лось из анекдота!), которое можно переформулировать более чётко — «те, кто исследует представленные сканы на предмет подлинности и ставит оную под сомнение, заведомо суть скрытые провокаторы госбезопасности», — фактически накладывает запрет на обсуждение темы по существу: «кто не с нами — тот против нас».

Так вот, альтернатива Хмельницкого — ложная.

То же можно сказать и о словах Александра Гольдфарба (на фото):

«Мой ответ Рузову... вкратце: я признаю, что опубликованная информация в принципе непроверяема, но это не значит, что ее не следует публиковать.

Цена ее сокрытия в том случае, если это правда, гораздо выше цены моей репутации, если это ложь.

В это уравнение входит и психологический удар по источнику, в случае если документы подлинные, а я бы их отверг. Ведь он шел на существенный риск, решившись их скопировать и переслать мне.

Когда я публикую «непроверяемые» материалы об играх ФСБ с полонием, я хорошо помню, с кем имею дело. Презумпция невиновности на этих людей не распространяется».

Я цитирую Александра Давидовича и Дмитрия Сергеевича так подробно (хоть и с сокращением, но, надеюсь, без искажения смысла) потому, что слова эти заслуживают широкого обсуждения.

Если Хмельницкий пытается всего лишь скомпрометировать сомнения в подлинности «полониевых накладных», то Гольдфарб утверждает, что проверить их невозможно в принципе, поскольку опубликованные материалы неверифицируемы. Это дважды неверно.

Начну с того, что Гольдфарб подменяет понятия.

Речь не идет о том, чтобы «не публиковать» — другое дело, что публикация сама по себе не означает обязательное присвоение сертификата подлинности. Обсуждение, критика источника — не святотатство, а необходимая составная часть этой работы.

Еще более важную подмену смыслов Гольдфарб производит, употребляя словосочетание «презумпция невиновности ФСБ», — то есть, как я это понимаю, «сомнение в подлинности данного аргумента или доказательства есть отрицание доказываемого как целого» — но это совсем не так.

Биолог и чуть ли не молекулярный генетик Александр Давидович в отличие от историка архитектуры Дмитрия Хмельницкого «в прошлой жизни» имел отношение к естественным наукам и работал в академическом институте.

Ему легче вспомнить, что собранные вместе многочисленные доводы «за» не суть доказательство гипотезы. Одно бывает интересно, другое может сгодиться для какой-нибудь статьи, но... Настоящее доказательство есть последовательный процесс поиска и, по возможности, опровержения (не отрицания!) доводов «против». Так что не надо бояться вопросов, на которые есть шанс получить отрицательный ответ, — наоборот, надо искать их, задавать себе и другим.

Если же гипотеза в принципе не допускает возможности проверки, опровержения, то к науке она не имеет никакого отношения — скорее, к вопросам веры, сторонники которой могут образовать свою маленькую, но гордую секту. Пример такого подхода — утверждение Дмитрия Сергеевича о «как бы независимых авторах».

Далее, «обсуждение результатов экспериментов», анализ и выбраковка сомнительных исходных материалов — обязательный этап предварительной работы. Ведь к построению и верификации теоретической модели в целом привлекаются не все собранные данные, но лишь проверенные по отдельности, с обязательным указанием на все не снятые сомнения, оставшиеся вопросы и сделанные допущения. Только так можно в случае ошибки вернуться назад и найти ее возможный источник.

Так что господин Гольдфарб должен был бы быть благодарен всем, кто высказал неголословные сомнения в подлинности «полониевых накладных».

На все эти высказанные сомнения стоило бы дать ответ — или хотя бы попытаться это сделать.

И лишь после этого подвести итог: «все сомнения сняты». Или же: «остались вопросы без ответа, о чем мы будем помнить дальше, используя этот документ». Или, наконец: «этот документ не прошел проверку».

«Из чрева китова»

А стоило ли при таком раскладе вообще обнародовать эти бумаги?

Хотя на дворе сплошной «Викиликс», и такой вопрос вообще не должен возникать, я сделаю вид, что ничего не изменилось, и буду рассуждать по старинке.

Однозначного ответа нет.

Бывают «вопросы жизни и смерти», когда от публикации материала зависит судьба, а то и жизнь человека.

Тут не до рассуждений.

Известна история 1983 года: находившийся в «пресс-хате» Сергей Дмитриевич Ходорович, распорядитель солженицынского Фонда помощи политзаключенным, передал на волю весточку: бьют. На воле, похоже, сочли слова освободившегося сокамерника Ходоровича провокацией — и оказались, мягко выражаясь, неправы.

Вообще любая весточка «оттуда» имеет особый статус. Как объяснял жене одного из политзеков Александр Ильич Гинзбург, другой распорядитель фонда, «если тебя просят прислать килограмм говна, не спрашивай — шли килограмм говна!».

И не только к просьбам — к информации тоже особое отношение. В 33-м выпуске «Хроники текущих событий» в списке заключенных 36-й пермской зоны рядом с именем Юсупа Тачиева в качестве «преступного деяния», повлекшего за собою немалый срок, значилось «был председателем колхоза». Несколько номеров спустя (Хр. 35) в разделе «поправки и дополнения» стояло «вместо ''был председателем колхоза'' следует читать ''убил председателя колхоза''». Ошибка вполне объяснимая: список был выполнен бисерным почерком на крошечном листке папиросной бумаги, путь его был «длинен и суров»... Но в этом случае информация, гласность «работала» на человеческие судьбы. И, кроме того, источник был известен и абсолютно надежен.

А вот сообщение «О пытках в тюрьмах Грузии» — первая информация об использовании «пресс-камер» — с 1974 года лежало в «портфеле» «Хроники». Не только по причине содержавшегося в сообщении запредельного ужаса: «менты» вновь пытают, теперь руками зеков, — вызывал определенные сомнения источник. И только после перепроверки по другим каналам последовала публикация (см. Хр. 36, 38, 45).

Не всегда подозрения в адрес «органов» — даже многократно и публично высказанные — находили отражение в «Хронике».

Напомню вкратце один из таких сюжетов (Хр. 44). 8 января 1978 года — взрыв в московском метро. 10 января — статья известного провокатора Виктора Луи (в миру Виталий Евгеньевич Левин, воспет в январе этого года в сериале «Осведомленный источник в Москве») в британской газете: взрыв-де организован диссидентской группировкой «наподобие Баадер-Майнхоф». 12 января — заявление Андрея Дмитриевича Сахарова: «Я не могу избавиться от ощущения, что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей — это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов». После этого оправдываться уже были вынуждены провокаторы...

Два года спустя по обвинению в организации этих взрывов были осуждены на смертную казнь Степан Затикян, Акоп Степанян и Завен Багдасарян.

Многие публицисты самиздата продолжали настаивать на том, что взрывы — провокация КГБ, а осужденные армяне невиновны (см. реферативные разделы «Хроники» «Новости самиздата» и «Письма и завления»).

Однако собственно в «Хронике» в сообщении о суде (Хр. 52, «Дело о взрыве в метро») и в новых письмах Сахарова формулировки и акценты совсем иные. Речь уже  идет не об ответственности «органов» за взрывы, а о процессуальных нарушениях — прежде всего о том, что смертный приговор был вынесен в закрытом судебном заседании.

В чем тут дело?

Дело в том, что «исполнительному директору» «Хроники» Татьяне Михайловне Великановой удалось найти достоверный источник о ходе закрытых заседаний Верховного суда. И свидетельства этого «источника» убеждали: осудили тех, но нарушений в ходе следствия и суда была масса.

Вот они, различные статусы документов. Был «самотёк», самиздат. Были реферативные разделы «Хроники» — или даже целый реферативный журнал «Сумма», который выпускал в 1979-1982 годах в Ленинграде Сергей Юрьевич Маслов. И был собственно текст сообщений, за который не стыдно отвечать, вплоть до уголовного срока.

Сергей Адамович Ковалев с удовольствием рассказывал, как в 1975-м знакомился в Вильнюсской тюрьме с материалами своего дела.

Из примерно 2800 эпизодов, содержавшихся во вменяемых ему семи выпусках «Хроники текущих событий», следствие отважилось искать крамолу и наветы в 685-ти.

Изучив их, следствие первоначально сочло возможным предъявить обвинение по полутораста эпизодам, из которых в итоге в обвинительном заключении осталось около восьмидесяти.

В большинстве своем выявленные следствием «клеветнические измышления» были терминологического свойства: «не было голодовки, был отказ от приема пищи»; «не было забастовки, были перерывы в работе»; «не политический заключенный, а особо опасный государственный преступник», «нет заключенного М. Я. Сусленского, есть заключенный Сусленский Я. М.».

Сергей Адамович попытался по возможности беспристрастно изучить материалы дела, ведь следствие по сути выполнило обязанности редакционного «отдела сверки», — и нашел фактические ошибки в 11 эпизодах, причем в пяти — в сторону «лакировки действительности».

Из тысяч эпизодов — единицы найденных фактических ошибок.

Странно теперь, в наше время, читать у господина Гольдфарба: «опубликованная информация в принципе непроверяема».

Отчего же? Возможно и просто необходимо анализировать на предмет подлинности документы, которые вы собираетесь обнародовать. Например, опубликованные «Санди Таймс» и затем воспроизведенные многими изданиями сканы документов, якобы подтверждающих передачу в августе 2006 года в распоряжение ФСБ полония-210.

Как именно?

Об этом — завтра, Дмитрий Сергеевич. Спокойной ночи...

P. S.

Приведенный господином Гольдфарбом в качестве примера сюжет:

«В обоснование этой позиции, стоит помнить поучительную историю былых времен, когда информация о производстве запрещенного биологического оружия, высланная на Запад советскими диссидентами, была отвергнута как непроверяемая. Десять лет спустя, после развала СССР, оказалось, что они были правы».

Речь идет об утечке на секретном объекте в Свердловске весной 1979 года. Я знаю это дело и знаком с людьми, через которых эта информация ушла на Запад. Так вот, та история не имеет отношения к обсуждаемому предмету: там не было утечки документов и, соответственно, не ставился вопрос о проверке их подлинности.