Помните старый анекдот, в котором восторженный почитатель по имени Вася просит знаменитого артиста, чтобы тот поздоровался с ним в ресторане? Этим, мол, удастся завоевать уважение любимой девушки. Но когда артист выполняет просьбу и говорит: «Здравствуй, Вася», — то в ответ получает: «Да пошел ты… надоел».

Нечто подобное происходит ныне с ратификацией американо-российского Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений. В Москве демонстрировали явную заинтересованность в том, чтобы договор был одобрен американским Конгрессом. Делегации российских парламентариев отправлялись за океан, дабы убедить американских коллег в необходимости этого соглашения.

Такая поддержка была явно нужна: все последние месяцы на Капитолийском холме шла нешуточная битва вокруг нового договора. Для его утверждения президенту Обаме решительно не хватало того скромного большинства, которым располагали в Сенате демократы. А республиканцы, исходя из сугубо внутриполитических соображений, постарались сделать максимальное количество гадостей нынешней администрации. Они ставили неприемлемые условия, выдвигали совершенно несуразные требования и возражения. Дело доходило до предложений внести поправки в текст самого договора. Обама, надо отдать ему должное, проявлял и гибкость, и твердость. С одной стороны, он пообещал израсходовать миллиарды долларов на обновление американского ядерного арсенала. Президент не посчитал зазорным лично позвонить колебавшимся сенаторам. С другой — до самого Рождества продлил сессию Сената, фактически заставив провести голосование по договору нынешним составом верхней палаты (в будущем Сенате демократы потеряют еще несколько мест).

И вот великое свершилось. Сенат ратифицировал договор, который, по словам председателя комитета Думы по международным делам Константина Косачева, «выдвинул нашу страну на авансцену мировой политики, поскольку стратегические ядерные вооружения и их сокращение — это российско-американский ''эксклюзив'', где солируют два главных глобальных игрока на этом поле». При этом  отечественные парламентарии, в отличие от американских коллег, никаких особых дискуссий по СНВ не вели, а просто сидели и ждали команды. Ведь еще в апреле при подписании договора президент Медведев потребовал, чтобы процесс его ратификации законодателями обеих стран был «синхронизирован». Думцы оказались в непростом положении: как можно даже для вида сомневаться в договоре, про который глава государства уже сказал, что он отвечает интересам государства? Как можно сомневаться в истинности слов пусть и младшего, но все-таки члена правящего тандема? Посему сидели и помалкивали.

Однако стоило Сенату ратифицировать документ, как наши, прости господи, законодатели стали выпендриваться. Они тут же отказались от обычной практики ратифицировать договоры сразу в трех чтениях. Мало того, утверждается, что г-н Косачев с коллегами все праздники не ели и не пили, а писали некие поправки в резолюцию о ратификации, а также сопровождающие заявления. Чего отродясь не бывало. Оказывается, синхронность переросла в симметричность. Американские сенаторы-то сопроводили свое одобрение пятнадцатистраничным документом, который содержит, страшно сказать, «условия», «заявления» и «понимания». Там и требования к президенту модифицировать ядерный арсенал и начать переговоры с Россией по тактическому ядерному оружию. Самое неприятное, по мнению думцев — это три сенатских «понимания», то есть интерпретация американской стороной положений договора. Одно «понимание» — вполне несуразное. Оно требует включить в зачет стратегических сил мобильные железнодорожные комплексы, которые… давно Россией уничтожены и возобновлять производство которых она не в состоянии. Два других «понимания» существеннее. Одно указывает, что договор никак не ограничивает развитие американской системы ПРО. Второе говорит о том, что договор не отразится на американских планах создания потенциала глобального удара, то есть оснащения стратегических носителей обычными, неядерными, боеголовками. Теперь следует ожидать, что Дума примет поправки, смысл которых будет прямо противоположен американским.

Строго говоря, и первое, и второе американское «понимание» вытекает из текста самого договора. Единственное, чего удалось добиться российским дипломатам, так это включения в преамбулу ничего не значащих констатаций о взаимосвязи стратегических наступательных вооружений с оборонительными, а также об «учете влияния межконтинентальных ракет и ракет подводных лодок в обычном оснащении на стратегическую стабильность». В то же время большая часть протокола к договору как раз посвящена правилам перевода стратегических носителей из ядерного статуса в обычный. Если и ядерные, и обычные носители идут в общий зачет, как будут настаивать думцы, то не было ровно никакого смысла уделять столько внимания процедурам перевода.

Однако все это не имеет абсолютно никакого практического значения. Дело в том, что подобные споры имели бы смысл, если бы сам договор был направлен на сохранение хотя бы примерного равенства ядерных потенциалов двух стран. На самом деле он является грубой  имитацией договоров по разоружению, переговоры о которых СССР и США вели в 70-80-х годах. Формально, как и договоры прошлого, нынешний базируется на концепции взаимного ядерного сдерживания. Сдерживания, которое требует ядерного паритета. Однако самого паритета в том виде, как его понимали во времена холодной войны, уже не существует. И новый договор — отличное тому доказательство.

В этом договоре Россия согласилась с американской трактовкой «оперативно-развернутых боеголовок», что позволяет США сохранять, а не уничтожать боеголовки, снятые с ракет (у нашей страны такой возможности нет). Этот же договор зафиксировал такие «потолки» на стратегические носители, до которых России никогда не дотянуться. Фактически те односторонние сокращения, которые запланировали для себя США, получили вид международной договоренности. Поэтому как раз к 2017 году у них будут требуемые 700 носителей и 1550 боеголовок. Что до России, то у нее в 2009-м было 611 носителей. По мнению экспертов, к 2017-му при самых благоприятных условиях у России будет их не больше 380-ти. Просто потому, что российский ядерный арсенал гораздо старше американского. «Тяжелые» ракеты еще советского производства уже успели выслужить по 2-3 гарантийных срока. Понятно, что их придется снимать с боевого дежурства. В прошедшее десятилетие наш ядерный потенциал уменьшался на 40 ракет ежегодно. При том что производить Россия может в лучшем случае около 10 ракет в год. Есть все основания полагать, что такая динамика сохранится и в будущем.  При таком количественном разрыве не имеет никакого значения, сколько ракет американцы переведут в безъядерный статус.

Повторю еще раз, все это не имеет никакого отношения к обеспечению безопасности России. Ни при каких обстоятельствах ни один американский президент не рискнет проверить, смогут ли ядерные силы США уничтожить большую часть российских ракет, а американская противоракетная оборона — перехватить те, что будут запущены в ответном ударе. Ведь ясно, что даже одна-две прорвавшиеся боеголовки (а у России их при любых обстоятельствах  останется не меньше тысячи) могут причинить Америке неприемлемый ущерб.

Однако Москва считает: для того, чтобы участвовать в ракетно-ядерном «эксклюзиве» вместе с Вашингтоном, она должна имитировать попытки поддержать количественное равенство. Итак, дабы улучшить отношения, руководители России и США решили  подписать договор, лишь имитирующий соглашения эпохи холодной войны. Поняв, что сам договор не влияет всерьез на безопасность Америки, республиканцы в Сенате превратили его в предмет беззастенчивых политических игр. Теперь же в желании соблюсти симметрию российские депутаты имитируют политиканство республиканцев. Потому что даже политиканствовать думцы могут только по приказу.