Те, кому скучно жить в путинской России, задаются сегодня вопросом: насколько вероятно, что массовые волнения в арабском мире перекинутся на наши палестины? То есть те акции протеста, что давно имеют место в городах и весях нашей родины, обретут наконец бурную силу и смоют лицемерный и коррупционный режим, как у них в Тунисе или Египте? Здесь самое главное слово — массовые, потому что немассовых у нас хоть отбавляй, но подняться грозной нешуточной силой, которой не может противостоять ни один Путин, все не удается. Почему?

Ответ на этот вопрос дал еще 60 лет назад Эрик Хоффер в своей книге «Истинноверующий», которая и была посвящена анализу формирования и функционирования массовых движений. Хоффер делает акцент на психологической составляющей, не делая различий между революционными, религиозными или национальными движениями, то есть не анализируя их содержательную часть.

Чтобы движение стало массовым, оно должно быть остро привлекательным для огромного числа людей, дабы брошенный кем-то снежок на глазах превратился в снежный ком. Иначе говоря, в обществе должно быть достаточное число особей, готовых на массовую мобилизацию, согласных жертвовать собой во имя движения, взамен получая чувство единения со «священной идей» и поддерживающим ее братством.

Такие люди есть всегда, но порой их становится так много, что достаточно одного лишь слова или жеста, чтобы под знамена массового движения кинулись неразмышляющие толпы. В отличие от Льва Гумилева с его теорией пассионарности Хоффер полагает, что идеальный рекрут массового движения совсем другой. Это тот, кому невыносимо жить здесь и сейчас, тот, кто с отвращением взирает на свою жизнь, кому ненавистно собственное «я».  Понятно, что сам себе человек не говорит: моя жизнь не состоялась и теперь уже не состоится, потому что у меня не хватило масла в голове сделать ее осмысленной, и единственное спасение — стать членом массового движения, способного перевернуть мир, а главное — спасти меня от меня самого. Нет, чаще всего потенциальный рекрут массового движения винит в своих несчастьях кого угодно, только не себя, пытаясь заглушить в себе вопль оглушительного недовольства собой переносом этого недовольства на внешние обстоятельства. Но это всего лишь уловка. Членом массового движения становится тот, кто хочет отказаться от своей жизненной неудачи и стать другим, пристать к мощному течению борцов за святую идею. Сама идея по большому счету не имеет особого значения — главное, что она должна отвергать настоящее во имя славного будущего или не менее славного прошлого, но ненависть к настоящему первична.

При этом потенциальный рекрут массового движения — это отнюдь не люмпен, бедняк, бродяга и т. п. Напротив, бедность очень часто создает вполне устойчивые формы жизни. Когда каждый обед, каждая бутылка вина — праздник, человек и не помышляет ни о каких протестах. Потенциальный участник массового движения — человек, который немало имеет и который в состоянии понять, что имеющееся никак не влияет на его отвращение к жизни, к окружающему настоящему. Его можно узнать по ответу на вопрос «Ты кто?». Если он ответит: русский, православный, мусульманин, араб, еврей, христианин, футбольный болельщик, член партии, он уже готов, так как отказался от индивидуальной персонификации и жаждет олицетворения себя с чем-то более существенным, как ему кажется, чем он сам.

Точно так же не имеет большого значения, какое тысячелетие на дворе. То есть представление о невозможности жить при тоталитаризме или авторитаризме опровергается Хоффером как несостоятельное. При тоталитаризме можно быть вполне счастливым, более того, жестокая власть, окружая человека санитарным кордоном страха, лишает его сомнений. А главное — делает всех одинаковыми. Понятно, что какое-то число интеллектуалов, которым как раз, чтобы состояться, необходима свобода, ощущают себя несчастными при деспотии, но ни о каком массовом движении протеста говорить не приходится; истинноверующий при тоталитаризме спит сном праведника, невзирая на то, принимает он сам участие в репрессиях или нет, его сомнения приняла на себя власть. Более того, ни одна деспотия не возникает ниоткуда, она часть затвердевшего, окостеневшего массового движения. И протестные настроения приобретают массовость не тогда, когда гайки закручены до предела, а напротив — когда их по тем или иным причинам начинают отпускать. Именно тогда появляются сомнения и пространство для возникновения протеста, именно тогда человек теряет почву под ногами и не понимает, как и зачем жить, а жизнь до появления сомнений становится навсегда опороченной.

Поэтому, кстати говоря, при Сталине подавляющее число людей чувствовали себя совершенно счастливыми и теперь мечтают о том времени. Здесь же причина ненависти к Хрущеву, Горбачеву, Ельцину: они не свободу дали, они разрушили устойчивое состояние, неотделимое от любой диктатуры, пока она сильна и горда. Отвращение к себе, появляющееся при рождении сомнения, — тяжелое психологическое состояние, от которого можно излечиться, присоединившись к новому массовому движению, неважно какому.  Главное, чтобы движение бескомпромиссно отрицало настоящее, ставило перед своими членами неосуществимую цель вроде создания светлого будущего или возвращения к золотому веку прошлого. И при этом давало возможность потенциальному участнику раствориться без остатка в новом братстве единообразия, пожертвовав своими особенностями без всякого сожаления, потому что усталость от самого себя уже невыносима.

Теперь понятно, почему среди участников арабских массовых протестов так много вполне молодых и образованных людей, как впрочем, и среди наиболее радикальных и экстремистских движений, будь это «Красные бригады» в Европе или шахиды в исламизме. Надежда на 72 девственницы, вообще на рай после смерти важны, но не принципиальны — участник «священного движения» может пожертвовать жизнью и ради вполне материалистической программы, хотя кто-то обязательно отметит, что  концептуально любое массовое движение в основе своей религиозно. Главное, что оно дает возможность отказаться от себя во имя чего-то безусловно важного и стать актером открытого всем ветрам театра, в зрительном зале которого современники, предшественники, потомки. То есть настоящее, прошлое и будущее, ради аплодисментов которого не жалко пожертвовать и опостылевшей жизнью.

Идеальными примерами массовых движений были христианство и большевистская революция, нацизм и сионизм, массовая эмиграция в Америку и молодежное движение 60-х, французская революция и сегодняшние исламисты. Понятно, что лежит в основе исламистского протеста: это не зависть к американцам или ненависть к евреям, не братская солидарность с народом Палестины, а рефлекторная реакция на пришедшую к ним чужую цивилизацию. Эта цивилизация, европейского или американского образца, разрушила привычные коллективистские устои жизни, механизм растворения себя в единообразии покорной массы, имеющей традиционные ценности и мало переживающей по поводу отсутствия индивидуальной свободы, в том числе политической. Более того, ненависть к американцам и европейцам и является ответом на разрушение традиционного коллективистского уклада и призыва стать свободным, то есть персонализироваться. Ведь именно персонализация — источник неизлечимой болезни, и от нее нет противоядия. К народам, у которых для каждого были устойчивые исторические роли — поэта, жреца, воина, пришли освободители и предложили на выбор стать официантом в «Макдоналдсе», посыльным в «Федерал экспресс», разносчиком «Пицца-хат». Даже советское предложение Афганистану не было столь оскорбительно, поскольку оно подразумевало замену одного массового движения другим — одну утопию следующей, одно коллективистское и традиционное бытование не менее традиционным и коллективистским. Европейская цивилизация требует отказа от всего этого, чтобы стать конкурентоспособным в борьбе за личный успех, и никто уже не помнит, что эта цивилизация возникла как затвердевшее массовое движение протестантизма, для которого личный успех — знак внимания и поощрения Господа. Ответ в виде массового шахидства представляется естественной реакцией на разрушение традиционного уклада и появления неизлечимой болезни под названием скука.

Под конец зададимся вопросом: какие шансы имеет сегодняшняя российская оппозиция, дабы превратиться в массовое движение? Понятно, что потенциальных рекрутов полно: огромно число неудовлетворенных собой людей, потерявшихся в условиях ослабления сначала тоталитарной, а потом и авторитарной власти. Последняя сперва поманила иллюзией возврата в золотой век сталинского прошлого, но так и не смогла ее реализовать ввиду противоречия политических и экономических интересов. О числе истинноверующих говорит поддержка националистических и ксенофобских движений, православный псевдоренессанс, гомофобная нетерпимость и пр., однако в истории еще не бывало, чтобы массовое движение с одной и той же целью смогло обворожить какое-то общество дважды. Следовательно, у коммунистов при всей их заскорузлой утопичности шансов немного. Идеально ложатся в русло массового движения националисты — на их стороне столь необходимая ненависть к чужому, которая скрепляет людей куда лучше и реальнее, чем возвышенная любовь; проблема только с образом врага — гастарбайтер, кажется, мелковат будет, и исполнить роль мистически коварного еврея, как в нацистской Германии, ему будет сложновато.

Что же касается либеральных оппозиционеров, наших интересантов, то им, чтобы превратиться в массовое движение, необходима не столько вполне убедительная программа политических или экономических преобразований, сколько утопия на знамени. Необходима вечная «святая цель», не менее святое братство нерассуждающих сторонников, которые вольются в движение, только если им будет предоставлена возможность растворить свое опостылевшее «я» в братской купели. Понятно, что голый либерализм здесь не катит. Он не катит нигде и никогда, а пришел как последствие вполне религиозного протестантского движения, захлестнувшего Европу, а потом Америку много веков назад. Короче, нужны не тысячи разоблачительных истин, а возвышающий обман, то есть что-то вроде радикальной реформы соборного православия и замены его протестантизмом с его ценностью индивидуальной судьбы. Если политики готовы на утопический соблазн, у них есть шанс повести за собой истинноверующих. В противном случае рациональная критика опостылевшего многим режима не выльется в массовое волнение, а останется всего лишь критикой, то есть прибежищем для интеллектуалов, которым и не нужно никакое растворение в массовом движении по причине того, что они вполне состоявшиеся люди.

Фотография РИА Новости