В основе советских проблем лежит диалектическое единство и борьба ложной теории с выморочной практикой.

Неуклонно отстаивая преимущества колхозов в теории, Сталин не скрывает, что на практике государственное управление хлебозаготовками уступает в конкуренции с частником. Именно поэтому частник должен быть уничтожен. «Так как всегда имеются на рынке люди, всякие спекулянты и скупщики, которые смогут заплатить за хлеб втрое больше… ибо они покупают всего какой-нибудь десяток миллионов пудов, а нам надо покупать сотни миллионов пудов, то держатели хлеба все равно будут придерживать хлеб, ожидая дальнейшего повышения цен» (Апрельский пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), 1929 г., «О правом уклоне в ВКП(б)»).

В сущности он прав: государство (тем более с коммунистами во главе) обречено проигрывать состязание частнику. Наблюдение верное, но объяснение ошибочное. В действительности наоборот: крупный игрок на рынке всегда имеет преимущество перед мелким. Он способен влиять на ценовую конъюнктуру, а мелкие вынуждены приспосабливаться. Это азбука.

Почему же тогда мощное сталинское государство проигрывает? Потому что оно (в отличие от нэповского) выходит к крестьянам с удивительным предложением. Вы отдаете нам хлеб по цене, которую мы назовем. Поскольку все деньги мы тратим на укрепление силового блока, их у нас нет; цена будет в три раза ниже, чем у конкурентов. Зато, опираясь на силовой блок, мы построим вам Коммуну. С нами во главе. Мы будем вами командовать и защищать от злого классового врага (за ваш счет), а вы будете нас бояться. Усвоили?

Глупое крестьянство опять (первый раз в 1919-21 гг.) не оценило блистательной рэкетирской логики. Оно погрязло в мелкобуржуазной привычке сеять хлеб, продавать его на рынке и получать прибыль. С каковой преступной целью норовит найти покупателя, который заплатит дороже. А должно бы — с точки зрения коммунистической теории и сталинской практики — стремиться отдать подешевле. На радость советскому строю. Таким образом оно сэкономит Сталину деньги, поможет укрепить силовую составляющую и станет еще больше от нее (и от него) зависеть. У мужика приоритет экономический, у Сталина властный.

Который иные мудрецы по сей день не научились различать с государственным.

Зачем рэкетиру конкурировать с частным хлеботорговцем в пространстве экономики, где тот явно сильнее? Разумней закрепить свою начальственную роль в пространстве силы, где мужик ничем возразить не сможет. Что при этом произойдет с экономикой? Да ничего особенного. Всего лишь вернется на сто лет назад к системе внеэкономического принуждения. Проще говоря, к казенному крепостничеству. Не за деньги, а из-под тяжелой палки, увитой кумачом и расписанной лозунгами. Да гори она огнем, эта экономика, когда вопрос на самом деле о власти и силе.

Сталин довольно четко излагает суть дела: «Маневрирование ценами не может не привести… к ликвидации регулирующей роли государства на рынке и к полному развязыванию мелкобуржуазной стихии».

Что такое государство? Это, понятно, Сталин. Что такое регулирующая роль? Зависит от приоритета. Если эксклюзивное право состоит в том, чтобы изымать столько продукта, сколько надо по минимальной цене (в идеале — бесплатно), — тогда все верно. Маневрирование ценами эту модель действительно убивает: буржуазный конкурент от продажи получает свою прибыль и экономически усиливается. (Вместе с усилением всей экономики, потому что у нее есть мощный стимул наращивать производство.) Власть же (т.е. Сталин), наоборот, вынуждена подчиниться логике рынка и по одежке протягивать ножки. От крутого пацана, непосредственно изымающего продукцию в своих державных интересах, он опускается до позиции рыночного регулятора, вынужденного учитывать права и интересы частных собственников. Что для настоящего большевика оскорбительно.

Если же регулирующая роль понимается не как прямой рэкет, а как законное управление рынком — тогда тезис вождя прямо ошибочен. Во вменяемой экономике маневрирование ценами государству только на пользу. Так действуют и действовали все развитые державы. Другое дело, что для этого придется сталинские приоритеты перевернуть с головы на ноги и вместо интересов силовой номенклатуры поставить на первое место интересы экономики и рынка. Но тогда зачем была революция? И главное, зачем тогда сам товарищ Сталин со своими братками-комиссарами?

Специфику приоритетов т. Сталин разъясняет в разделе «Пятилетка или двухлетка». «Нам нужен ведь не всякий рост производительности народного труда. Нам нужен определенный рост производительности народного труда, а именно — такой рост, который обеспечивает систематический перевес социалистического сектора народного хозяйства над сектором капиталистическим. Пятилетний план, забывающий об этой центральной идее, есть не пятилетний план, а пятилетняя чепуха» (выделено Сталиным).

Поскольку кулак как частный производитель и торговец в действительности эффективней Сталина (и Сталин это признает), для обеспечения «систематического перевеса» ничего не остается, как убить не в меру шустрого конкурента. Но отсюда СССР вынужден принять на себя два долговременных следствия.

Во-первых, народное хозяйство переводится в коридор заведомо неэффективного развития: более толковые и оборотистые операторы уничтожены по соображениям приоритета. Чтоб не обыграли сталинских нукеров.

Во-вторых, приходится врать в отчетности, чтобы скрыть нарастающее отставание. Частным проявлением данной необходимости служит перманентная истерика о враждебном окружении и внешних/внутренних врагах, которая (а) оправдывает реальное обнищание и (б) обосновывает необходимость содержать корпорацию государственных рэкетиров. Все это вместе называется «мобилизационная экономика».

Разоблачая правого уклониста Рыкова, вождь приоткрывает свой приоритет с другого бока: «Если нет разницы с точки зрения товарооборота между коллективными и неколлективными формами хозяйства, то стоит ли тогда развивать колхозы… стоит ли заниматься трудной задачей преодоления капиталистических элементов в сельском хозяйстве? Ясно, что Рыков взял неправильную установку».

Вот именно: стоит ли заниматься трудной задачей преодоления капиталистических элементов? Особенно если они в экономическом смысле работают лучше тебя? Для т. Сталина это не вопрос. Он как раз ради этого и пришел со своей железной волей и железной партией: сломать прежний вменяемый экономический механизм (который неплохо справлялся и без него) и поставить новый, невменяемый. Но зато с собою во главе. Вредный для экономики, но полезный для диктатуры.  

Через 50 лет Дэн Сяопин ответит на тот же фундаментальный вопрос вполне по-рыковски: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей». Но Сталина такой подход принципиально не устраивает. Он словом и делом утверждает противоположное: «Неважно, как кошка ловит мышей. Лишь бы была красного цвета и принадлежала к социалистическому сектору».

А если совсем без обиняков, лишь бы это была сталинская кошка. Уж она обеспечит такой рост, что мало никому не покажется.

Кстати, о Китае

Когда Дэн Сяопин начинал свои реформы в конце 70-х, доля государственного (в условиях Китая — социалистического) сектора в экономике была 40% . Остальные 60% обеспечивала архаичная частная собственность в деревне. Сегодня государственный сектор сократился до 20% , частный вырос до 80%. Кулацкая кошка из села не спеша пришла в город и выросла там до размеров неслабого тигра. Скоро она попытается проглотить остатки коммунистической идеологии и номенклатуры — здесь-то страну и накроет перестроечный кризис.

Другое важнейшее отличие Китая от сталинского СССР — он не шумит насчет враждебного окружения. Доля военных расходов составляет лишь 2% от ВВП. Третье важнейшее отличие — у него, возможно, самая либеральная экономическая модель в современном мире. Примерно как в свое время у Столыпина: с целенаправленной государственной поддержкой частной инициативы. В случае дореволюционной России это был кулак («добрый хозяин, хозяин-изобретатель» в терминологии Столыпина). В случае Китая — местные или приезжие капиталисты-хозяева (хауцяо) с большими и малыми деньгами и бизнес-проектами.

«Вы будете удивлены,— говорит нобелевский лауреат по экономике из Чикагского университета Роберт Фогель (кстати, сын эмигрантов из России), — но в известной мере Китай сегодня более капиталистическая страна, чем США». Ну да, в смысле защиты прав частной собственности и ограничения левацкой демагогии уж точно.

Естественно, рыцари неосталинизма делают вид, будто этого не знают. Вечный русский вопрос: они идиоты или прикидываются из патриотических соображений? Ставят Китай в пример России, хотя с точки зрения государственных приоритетов современный Китай прямо противоположен сталинскому СССР и представляет собой воплощенное торжество НЭПа над силовой диктатурой.

В СССР сталинские колхозы вместо роста дают чудовищный провал. Как и в Китае при Мао. Наш вождь вынужден замазывать дыру на удивление примитивной ложью. Вся победная риторика начала 30-х годов, касающаяся прироста урожайности (какой уж там прирост — урожайность падает) или хотя бы общего объема хлебозаготовок, построена на грубой подмене понятий. Это легко увидеть, сравнив его же собственные данные из разных текстов. В мае 1928 г. («На хлебном фронте») Сталин сам себе отвечает: «Разве это не факт, что мы уже достигли довоенных норм посевных площадей? Да, факт. Разве это не факт, что валовая продукция хлеба уже в прошлом году равнялась довоенной норме производства, т.е. доходила до 5 млрд. пудов хлеба? Да, факт».

Факты, факи, фейки.

Положим, не совсем факт. В таблице статистика Немчинова, которую вождь приводит через пару страниц, годовое валовое производство хлеба до войны действительно оценивается в 5000 млн пудов. А в 1926/27 г. — в 4749 млн пудов. Не намного, но меньше. При условии равенства посевных площадей удельная производительность уж точно не выросла.

Если взять дореволюционную статистику (ей-то веры больше), то по «Сборнику статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств…» (Петроград, 1917) в 1913 г. всего хлебов (включая овес) в империи было собрано 5636 млн пудов. За вычетом Польши — 5322 миллиона. Плюс еще 2200 млн пудов картофеля, который В.И. Ленин в «Развитии капитализма в России» тоже относил к «хлебам» — так было принято считать. А относил ли т. Немчинов — бог весть, потому что советская статистика нас разъяснениями не балует. Стало быть, с независимыми уточнениями, до революции было минимум 5322 млн пудов зерна. Через 10 лет после революции стало 4749 миллионов. Но т. Сталин смело приравнивает одно к другому: «Да, факт».

 Через год с небольшим, в статье «Год великого перелома» (ноябрь 1929 г.), вождь уже заявляет именно о росте производительности. Однако цифр производительности не дает. Вообще ни одной. Вместо этого дает цифры роста капитальных вложений в промышленности и цифры расширения посевных площадей в колхозах и совхозах. И то, и другое — чисто пропагандистские погремушки. Больше деревень в колхозы загнали — вот вам прирост колхозного клина. Больше деревянных рублей напечатали — вот вам прирост инвестиций. О сопутствующей инфляции, само собой, ни слова.
         Естественно, бурные аплодисменты. Но хотелось бы и материальных плодов.

Плоды, конечно, есть. Как не быть. Прежде всего рост цен и опять карточки — инфляцию аплодисментами не обманешь. Опять приходится прибегать к толстому слою духоподъемного грима. «Можно с уверенностью сказать, что благодаря росту колхозно-совхозного движения мы окончательно выходим или уже вышли из хлебного кризиса. И если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленными темпами, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире».

Это, напомню, 1929 год. Развитие колхозно-совхозного движения продолжалось темпами более чем усиленными, в этом сомневаться не приходится. И через каких-нибудь три года (1932 г.) наступает самый пик голодомора.

Что же касается дореволюционной России, то в столыпинские времена ей не надо было становиться самой хлебной страной в мире. Она и так УЖЕ БЫЛА самым большим в мире производителем и экспортером зерна. Хотя к ней тоже есть претензии: производительность труда и земли одна их худших в Европе. Брали не умением, а числом. Однако в колхозах производительность упала значительно ниже.

Это Сталина ничуть не смущает. Он мощными мазками рисует прогресс.

Смотрите. До революции помещики производили 600 млн пудов хлеба, кулаки 1900 млн пудов, беднота и середняки 2500 млн пудов. (Речь 27 декабря 1929 г. «К вопросам аграрной политики в СССР», данные все того же Немчинова.) А как дела в 1927-м? Помещики, понятно, ноль, кулаки всего 600 млн, зато беднота и середняки целых 4000 млн пудов. «Вот вам факты, говорящие о том, что бедняки и середняки получили колоссальный выигрыш от Октябрьской революции. Вот что дала Октябрьская революция беднякам и середнякам».

Оставим в стороне сравнительно тонкое передергивание: что такое середняк и кулак до революции, что такое после. Запиши часть бывших кулаков в середняки (им самим тоже выгодно не высовываться) — вот тебе и прогресс в табличке.

Но черт с ним, с хитроумным Немчиновым. Нам хотя бы в самом грубом вранье вождя разобраться. До революции (по его словам) общее производство хлеба составляло 600+ 1900+ 2500 = 5000 млн пудов. После революции, в 1927 г. — 600+ 4000 = 4600 млн пудов. Добавим 80 млн пудов, якобы произведенных совхозами и колхозами — эта цифра есть в таблице Немчинова образца 1928 г., но годом позже Сталин ее почему-то не упоминает. И, кстати, между делом снижает прошлогодние немчиновские показатели, округляя их в сторону понижения. Такое с ним (и со всей советской статистикой) происходит постоянно — сначала шумно отчитались, потом задним числом скорректировали. Так или иначе, суммарный итог, даже если добавить 80 млн совхозно-колхозных пудов, равен 4680 млн пудов.

«Колоссальный выигрыш» бедняков, советской власти и лично т. Сталина на самом деле есть существенный проигрыш для страны в целом. За 14 лет годовое производство хлеба снизилось на 320 млн пудов — если исходить из сталинских оценок. Если же воспользоваться реальной дореволюционной статистикой (а где ее советскому человеку добыть?!), то производство зерна упало на 642 млн пудов.

 При том, что население осталось в сопоставимых границах: в 1913 г. было 139,3 млн человек, а по переписи 1926 г. стало 147,0 млн человек. Сказался всплеск отложенной рождаемости в сравнительно сытые годы нэпа. На среднюю российскую женщину детородного возраста в 1926 г. приходилось 6,7-6,8 младенцев. За время нэпа (низкий ему поклон!) российское село сформировало просто невероятный демографический задел на будущее. Дало стране супер-поколение, которым советская власть питалась несколько десятилетий кряду.

Кстати, о демографии

Давайте на минуту отвлечемся в область демографии. Будем считать на пальцах (специалисты мне голову оторвут, но сейчас не до тонкостей, важно осознать масштаб информационного зомбирования). Итак, грубо, по-сталински. В 1926 г., по данным переписи, в стране 76 млн женского населения. Убираем из расчета девочек и старух, грубо округляем, остается около 25 млн женщин детородного возраста. На каждую, стало быть, в среднем 6,7 младенца. Упрощая, допустим, 2,7 (для округления и уменьшения) умирают до вступления в репродуктивный возраст. Остается в среднем четверо на маму. Два мальчика и две девочки. (В действительности девочек чуть больше, но это детали.) Следовательно, через 20-30 лет, когда они повзрослеют, число новых мам должно удвоиться и достичь примерно 50 миллионов. Если они родят и вырастят в среднем хотя бы по 2-3 ребенка — в два-три раза меньше, чем их мамы (только что ставшие бабушками!), которые рожали во время нэпа, — то мы при прочих равных условиях вправе железно ожидать прироста населения минимум на 100 миллионов. Открываем справочник «СССР в цифрах» 1958 г. издания и видим цифру населения на 1956 г. — 200,2 млн человек. Прирост по сравнению с 1926 г. (тогда, напомню, было 147 млн) всего 53 миллиона. Включая силой присоединенное население Прибалтики, Западной Украины, Молдавии, Тувы и пр.

Половину ожидаемого прироста — более 50 млн — корова языком слизнула. Та, что носит белый китель и усы. На самом-то деле больше, но мы же договорились — на пальцах, с занижением. И после этого находятся люди, которые на голубом глазу говорят, что со Сталиным население росло, а без Сталина сокращается. Еще бы не росло, если за юбку средней мамы на старте сталинской эры УЖЕ держалось минимум четверо будущих строителей коммунизма (еще раз спасибо нэпу и русской деревне). Где, в каких смертных дырах большая часть этого, уже физически существовавшего суперпоколения в сталинскую эпоху сгинула — вот в чем настоящий вопрос.

Когорта, родившаяся в 20-х годах, на своих плечах протащила всю советскую эпопею. Гибла во время коллективизации, в больших и малых войнах, в ГУЛАГе, жила в трущобах и коммуналках. И, естественно, резко снизила плодовитость и физический прирост, когда сама превратилась в родителей. А еще через цикл, превратившись в бабушек-дедушек, наблюдала уже свершившийся демографический коллапс в виде одного-двух (редко трех) внуков. Хотя должна была бы видеть четыре-шесть. При том что самих дедушек-бабушек и, главное, сформированных ими в молодости семей со всем положенным потомством в стране должно было бы быть вдвое больше.

Как суперпоколение нэпа кончилось, так из СССР и дух вон. Заездили.

Из-за потерь сталинской эпохи Россия де-факто вступила в эпоху неизбежного демографического сжатия («демографического перехода») на одно поколение раньше, чем следует, потеряв уже на стартовых условиях минимум 50 миллионов. Гигантская демографическая волна ушла в песок. Число граждан еще арифметически прирастало (старики-то еще живут и скудные внуки к ним плюсуются), но детородное ядро нации уже остановилось в росте и начало сокращаться. Сожрал вождь-батюшка самую сладкую и перспективную часть населения. Расплескал по белу свету, позапихал во фронтовые бреши, законопатил в лагеря и выморил голодом — все ради белого кителя и места во главе угла.

Когда когорте суперстариков настает пора окончательно уходить (к концу XX века), на земле остаются лишь их менее многочисленные потомки. Тайная тенденция к деградации, заложенная за 60-70 лет до того, становится явной. Тут и сказке конец.

 Пропагандисты неосталинизма делают вид, что этого не понимают. Или, правда, не понимают? Все тот же вопрос: они идиоты или прикидываются?

 Что касается рождаемости, то она как рухнула после 1926 года (особенно резко как раз в сталинскую эпоху — более чем в 2,5 раза за 30 лет), так и продолжает десятилетиями ползти вниз. Хотя после вождя уже заметно медленнее. Но могучий потенциал демографического роста был затоптан именно тогда — в 30-е и 40-е. Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство.

Понятно, вся эта история сопровождалась и сопровождается беззастенчивым враньем со стороны торжествующих опричников. Таковы их правила. Когда в начале 30-х годов стали поступать первые сигналы о разворачивающейся катастрофе, вождь среагировал точно в соответствии с приоритетами. Первым делом закрыл Демографический институт Академии наук и репрессировал руководство. Институт прожил всего 4 года. Эксперты были хорошие. Но исчезли. Чтоб даром не беспокоили строителей коммунизма. Не отвлекали от бесплатного труда во славу т. Сталина и коммунистической партии.

Еще через три года Сталин объявил дефектной новую перепись населения (она показала, что в действительности населения на 8 миллионов меньше, чем должно быть в теории). Руководство статистического ведомства тоже репрессировал. И велел чекистам пересчитать заново. В 1939 г. те принесли ему фальсифицированные данные, которые демонстрировали обильный рост счастливого советского народа. После этого демографические исследования оставались под запретом до самой его смерти. От греха подальше.

Хлеба налево

Но вернемся к тому, как вся эта могучая история завязывалась. Ленинское людоедство до 1922 г. оставим в стороне, у нас в повестке более масштабный персонаж.

Итак, из сталинских же цифр видно, что в 1913 г. на 139 млн человек приходилось 5000 млн пудов хлеба. (По независимым источникам — 5322 млн.) В 1927 г. на 147 млн чел. — 4680 млн пудов. Ну, пусть 4700. Округляя, при царе было 36 (или 38) пудов на душу, при коммунистах через 14 лет стало 32 пуда. В современном измерении 590 кг и 525 кг. Снижение душевого производства на 13 (или на 16) процентов. А он толкует про небывалый взлет. При этом 1927 год — еще относительная благодать в сельском хозяйстве. Отголоски нэпа. Безумие только начинается.

Еще раз вечный советский вопрос. Что, делегаты съездов и конференций, которые все это фуфло слушали, были полными идиотами и не понимали, что им вешают лапшу? Отчасти да, идиотами. Уж точно — неучами. В этом, например, признается в своих воспоминаниях Никита Хрущев: сам плохо понимал, чему учил крестьян, будучи ярым пролетарским пропагандистом. Специфика кадровой политики. Но, конечно, оставались и кое-какие специалисты. Не всех же расстреляли. Однако они уже отлично научились бояться. Овладели главным навыком, необходимым для выживания.

Сталин меж тем продолжает дробить мозг победными цифрами. Громоздит ложь на ложь. И ведь, похоже, сам верит — вот что значит могучая воля. Или просто параноик?

В 1927 году, стало быть, кулак произвел 600 млн пудов хлеба. А продал «в порядке внедеревенского обмена» около 130 млн. В деревне, следовательно, оставил 470 млн пудов. На весенний сев, на прокорм семье и скотине, возможно, на мелкий обмен с соседями. А в 1929 г. колхозы и совхозы произвели уже 400 млн пудов. Но при этом дали товарного хлеба на вывоз в города более 130 млн пудов («Больше, чем кулак в 1927 году», — гордо подчеркивает Сталин).

Замечательный успех. Только не грех заметить: из этих цифр следует, что в колхозах, по сравнению с кулацким хозяйством, сильно сократилась доля запасов для собственных деревенских нужд (400-130=270 млн пудов). На сев мужик еще сохранит — это вековой инстинкт. Но снижается семейное потребление. Про скотину и говорить нечего — она идет под нож. Через год в стране не будет мяса — а как иначе, если изъятие «товарного» зерна растет на фоне падающего производства?

И вправду. Возьмем сталинские данные из политического отчета ЦК XYI съезду ВПК (б) — это уже июнь 1930-го. Понятно, что абсолютных цифр он аккуратно избегает, оперирует процентами. Такие маленькие хитрости. Итак, в благополучном 1927 г. по отношению к 1916 г. (конечно, за точку отсчета он берет самый скверный год германской войны, когда уже хронические перебои с продуктами) прирост крупного рогатого скота составлял 14,3%, овец и коз 19,3%, свиней 11,3%.

 А в 1930 г. (по сравнению с тем же катастрофическим 1916 годом) состоялось сокращение крупного рогатого скота на 10,9%, овец и коз на 12,9%, свиней на 39,9% . Нехорошо! — решительно вскрывает отдельные недостатки т. Сталин. Есть еще над чем поработать.

Характерно, что прямо посчитать 1930 г. в сравнении с 1927 г. он не захотел. Хотя для оценки эффекта коллективизации это было бы самое правильное. Ничего, мы не гордые, пересчитаем. Исходя из его процентов, получается, что с 1927 года (последний год рыночного капитализма на селе) по 1930 г. поголовье крупного рогатого скота упало на 25,2%, овец и коз на 32,2% и свиней на 51,2%.

Вообще-то падение производства еды на 20% — это уже не кризис, а катастрофа. Но только не в СССР. В СССР, как знает каждый школьник, вообще кризисов не бывает. Потому что плановая экономика. Подумаешь, 8 миллионов человек.

И это только начало.

Как реагирует вождь? В своем стиле. Осуждает перегибы на местах, вскрывает многочисленные факты вредительства и саботажа, сваливает провалы на исполнителей и на погоду, а сам, передохнув, продолжает крутить силовые гайки.

Помимо нехитрой технологии тотального компостирования мозгов, здесь опять рельефно проявляется истинный приоритет. Колхоз есть придаток административной системы. Там есть председатель, имя которого известно и который головой отвечает за сдачу продукта. Для власти все прозрачно. Не обеспечил вывоз хлеба — увезли в ЧК, на его место поставили нового. Жить захочет — обеспечит. И никаких проблем с оплатой. Зачем? И так сделает. Из колхозов Сталину технически легче выгребать ресурсы — в этом их главное преимущество. А вовсе не в производительности труда (которой не было), укрупнении, планировании и прочих теоретических изысках.

И конечно, продолжает рисовать радужные перспективы. «Известно, наконец, — веско говорит Сталин в декабре 1929 года («К вопросам аграрной политики…»), — что в 1930 году валовая хлебная продукция колхозов и совхозов будет составлять не менее 900 млн. пудов… а товарного хлеба дадут они не менее 400 млн. пудов (т.е. несравненно больше, чем кулак в 1927 году)».

 Известно, что будет составлять… Это у них получается лучше всего — веско говорить про будущее. Ибо прекрасно знают, что никто не посмеет вспомнить прежнюю брехню, когда она опять провалится. На то у них в руках силовой блок.

Проходит полгода. На XVI съезде ВПК (б) про обещанные 900 млн пудов он уже не помнит (и никто не напоминает), зато обещает увеличить долю товарного вывоза зерна в сравнении с 1913 г. с 37% до 73% . Круто! Как раз этой цифре можно верить. Она зависит не от производительности работника в поле, а от беспощадности комиссара. Мобилизационная экономика сильна именно по этой части. Так что, скорее всего, обеспечит.

 При стагнации или сокращении общего производства двукратный рост товарного вывоза означает, что собственные остатки хлеба на селе будут стремиться к нулю. Не только скотина полностью и окончательно уничтожена как класс, но в расход пойдут уже и сами крестьяне. В первую очередь те самые 6,7 ребенка на среднюю мать, так некстати родившиеся в относительно благополучные годы нэпа.

Историческая шизофрения

Интересно, он это понимает? В смысле, идиот или прикидывается? Понимает, конечно. Но у него стальная воля. Эффективного собственника истребили. Учредили менее эффективные, зато целиком подконтрольные колхозы. Страна голодает, но силовая составляющая цветет. Экономических конкурентов не осталось. Деться крестьянам некуда. Власть на всю катушку пользуется главным преимуществом колхозной системы: возможностью прямого изъятия.

Село выжато досуха. Голод и людоедство. В городе не намного лучше. На фоне этой покойницкой практики жизнерадостно поет и пляшет теоретическая (в смысле — пропагандистская) статистика расширения посевных площадей и товарного вывоза хлеба. Власть собрана в руках одного человека в такой концентрации, которую человечество доселе не ведало. Жить стало лучше. Жить стало веселее.

В стране разворачиваются две параллельные реальности.

В одной рушится семья как социальный институт, деградирует село, люди умирают, болеют сыпняком, в лучшем случае десятилетиями делят с клопами жилплощадь в коммуналках, смертельно боятся опоздать на работу или потерять хлебные карточки. Экономика бьется в судорогах, беспризорники шайками бродят по улицам…

 В другой — шеренги белозубой молодежи маршируют по красной площади, матери воздымают младенцев к профилю Сталина, на картинках колосятся хлеба и дымят заводы. Страна дружно вызволяет «Челюскина» из ледового плена. Органы не ошибаются, народ и армия едины.

Вообще-то это шизофрения. Никто не знает, поддается ли она лечению. Сегодня, в 2011 г., очевидный рецидив. Тем более что фальшивые цифры и радостные кадры сохранились. И сословие, которое жило в «верхней реальности», работало на нужную Сталину силовую составляющую, тоже выжило. Дало довольно румяное потомство. В отличие от тех, кто был внизу. Те, в основном, сгинули без следа. Молчат.

Через 60 лет после Сталина когорте силовых рэкетиров есть чему радоваться: возрожденная в 90-е годы рыночная экономика стала на порядок богаче. Самое время под разговоры про укрепление вертикали, наведение порядка/справедливости и враждебное окружение опять все забрать под сильную руку. Как после нэпа. Любуясь своим решительным видом в новеньком «мерседесе», как тот комиссар в новом кожане с маузером… Диалектика: восторг от беспрекословной власти чисто ордынский, а игрушки, как на подбор, либерально-европейские. Ах, патриоты. Шпана питерско-люберецкая. Сироты лубянские.

Сказка про «эффективного менеджера» опять становится остро актуальной. Хотя перспектива очевидна: вон у несгибаемого, справедливого и эффективного Лукашенко народ уже затаривается впрок постным маслом. Дело привычное, на уровне инстинкта. Помню, услышав по Би-Би-Си про ввод войск в Чехословакию (1968 г.), дедушка с бабушкой кинулись в сельмаг за солью, спичками и хозяйственным мылом. И зря: ничего этого в сельмаге уже не было. Люди как-то раньше проведали.

Нет, такой народ победить нельзя. Да и не надо. Отдайте его братве из ЧК и прикормленным пустобрехам — они истребят быстрей и дешевле. В рамках борьбы за порядок, сплоченность и подъем с колен. У них корпоративный опыт и приоритеты за четыре поколения наработаны.