На процессе по делу Тихонова и Хасис не раз упоминалось дело Буданова, которое сыграло серьезную роль в судьбе Станислава Маркелова и, возможно, отчасти явилось причиной его гибели. Именно со вступлением  летом 2002-го в тот процесс в качестве адвоката потерпевших Станислав Маркелов услышал первые серьезные угрозы в свой адрес, именно тогда впервые на себе ощутил, что такое слепая и безотчетная ненависть неонацистов.

В дни суда над Будановым я не могла понять психологию людей, которые называют себя русскими патриотами и при этом страстно защищают подсудимого полковника. Мне казалось, что наоборот — Буданов должен вызывать их гнев и порицание как человек, опозоривший армию, совершивший поступок, несовместимый со званием офицера. И уж совсем не могла понять их ненависти к  зверски замученной девушке.  Не укладывалось в голове, как можно ненавидеть убитую только за национальность и оправдывать полковника выдуманными небылицами о «злой снайперше».

Кто бы мог подумать, что без малого девять лет спустя я увижу таких людей вблизи, на процессе по делу об убийстве Станислава Маркелова. 

Журналист Дмитрий Стешин, близкий друг Никиты Тихонова, в своих свидетельских показаниях сообщил присяжным, что, во-первых, Станислав Маркелов защищал интересы «снайперши» Эльзы Кунгаевой, а во-вторых, будто бы родственники «снайперши»  с позором изгнали его из процесса и даже чуть ли не побили. Весь этот пассаж был произнесен с нескрываемой целью бросить тень на убитого Станислава Маркелова.

Александр Васильев, адвокат Тихонова, на суде также с неприязнью называл убитую чеченскую девушку «снайпершей».

Я  спросила у него в перерыве:  на каком основании он так называет Эльзу Кунгаеву? 

Алесандр Витальевич ответил мне вопросом на вопрос:

«А почему "Новая газета" называет Тихонова и Хасис убийцами?» 

И посоветовал мне набрать «Эльза Кунгаева» в Яндексе: там, мол, так и будет написано:  «снайперша».

«Но вы же юрист!» — не скрыла я своего удивления. Тогда Васильев сказал мне, что не читал  дела Буданова, не видел документов, доказывающих, что Эльза Кунгаева — не снайперша, и потому волен  так ее называть со слов Буданова.

В «Яндексе» сочетание «Эльза Кунгаева» я все-таки  набрала. Утверждений о «снайперше»​, по счастью,  не обнаружила, кроме информации, что так говорил Буданов. Нашла, между прочим, и любопытный документ первых признательных показаний Буданова, где он называет снайпершей не Эльзу, а ее маму Розу.

...Первый раз я увидела Станислава Маркелова как раз на пресс-конференции по делу Буданова летом 2002 года, когда он только вошел в процесс. Помню, как людей обрадовало появление в деле второго адвоката потерпевших, который замечательно дополнял Абдуллу Хамзаева меткостью  суждений и четкостью формулировок.

Станислав  говорил, что суд над Будановым создает дикий прецедент в российском правосудии,  когда мотив мести, всегда считавшийся отягчающим обстоятельством, рассматривается как оправдание. В заметке о пресс-конференции я тогда изложила его слова так: «Если вынести за скобки то, что сослуживцы, за которых Буданов якобы мстил, могли быть убиты кем угодно, но только не Эльзой, то и без этого получается, что суд делает резкий поворот в самой концепции российского правосудия. Собственно, право и месть — это несовместимые понятия. Между ними может стоять только “или”. Выбирая месть вместо права, мы оказываемся виновны как раз в том, в чем обвиняла российская пропаганда чеченцев, повествуя об институте кровной мести и власти шариата».

На той же пресс-конференции Абдулла Хамзаев объяснил, что версию о «снайперше», которая бытует  в обществе с подачи Буданова, полковник выдумал не сразу. Первые полгода он называл снайпершей Розу Башаеву и объяснял, что девушку душил, чтобы выпытать, где находится ее мать. (Подобные показания, кстати, иллюстрируют дикое состояние правоохранительной системы тех лет, когда преступные методы дознания не воспринимались как тяжкое преступление.) И только полгода спустя, когда следствие убедилось в непричастности родителей Эльзы Кунгаевой к НВФ, у Буданова появилась версия, будто сама убитая — «снайперша». В деле Буданова  есть заключение Северо-Кавказской военной прокуратуры о том, что никакого отношения к военным действиям  Эльза Кунгаева не имела, оружием не обладала и никто из членов ее семьи в незаконных вооруженных формированиях не состоял. И об этом заявлял на суде не кто-нибудь, а прокурор Назаров — тот самый, о котором и Абдулла Хамзаев, и Станислав Маркелов говорили, что он работает в процессе не как прокурор, а как адвокат, цепляясь за малейший повод обелить полковника.

«Задушив замученную им девушку, Буданов на нее к тому же и клевещет», — сообщил на пресс-конференции Абдулла Хамзаев и добавил, что и доноса на Кунгаевых у  Буданова не было, все это — ложь ради смягчения участи.  

У меня сохранились фотографии той пресс-конференции, Абдулла Хамзаев и Станислав Маркелов сидят там рядом. Сейчас, когда обоих адвокатов уже нет в живых,  вряд ли есть смысл вспоминать, что именно привело их позже к несогласию в этом процессе, в чем они не сошлись и насколько обоснован был гнев Хамзаева на Маркелова (на что столь некрасиво намекнул на суде по делу об убийстве Маркелова журналист Дмитрий Стешин). Я знаю только, что Кунгаевы не рады были  размолвке двух адвокатов, и если бы, как утверждает Стешин, они имели хоть какие-то претензии к Станиславу Маркелову, разве позвали бы они его вновь себе в адвокаты после смерти Хамзаева? Когда Станислав Маркелов погиб, Виса Кунгаев говорил, что переживает это так, как будто убили еще одного ребенка в его семье.

Мне более-менее понятно, за что убили Станислава Маркелова, за что его недруги так ненавидели его при жизни и ненавидят по сей день. Но за что же они ненавидят чеченскую школьницу Эльзу Кунгаеву, замученную и убитую без какой-либо вины, никому не успевшую сделать ничего плохого за свою короткую жизнь? За что ненавидят семью Кунгаевых, которой из-за постоянных угроз пришлось сначала покинуть родное село Танги-Чу, а затем и вовсе уехать из страны?

...Я познакомилась с семьей Кунгаевых в начале января 2003 года в лагере для беженцев «Барт»  в Ингушетии. Шла к ним нерешительно: опасалась, что, пережив такое сумасшедшее горе, родители девушки могут с предубеждением смотреть на каждого русского и не радоваться лишним посещениям.

Сомнения рассеялись в первые же мгновения встречи. Кунгаевы встретили меня тепло и открыто, я почувствовала себя желанным гостем в скромной брезентовой палатке беженцев. Час был ранний,  дети еще спали на двухярусных койках, только одна девочка приподняла голову и сквозь сон поздоровалась со мной. Я удивилась ее красоте.

«А ведь Буданов сначала ее хотел увести, — сказала мне ее мама, — и только когда на крик выбежала Хеда, он передумал и схватил старшую».

Хеда — второе, домашнее имя Эльзы.  Виса и Роза стали рассказывать мне, какой она была в школе и дома, как училась, как поддерживала их, занимаясь с младшими детьми. Виса Кунгаев пересказал несколько отрывков из показаний Буданова о том, какими словами Эльза якобы провоцировала его на убийство.

«Эльза вообще не знала таких слов», — объяснял он.

И то ли от недостатка тепла в зимней палатке (газовая печка горела слабо), то ли оттого, что я смотрела в этот момент на большую фотографию Эльзы на стене, меня при этом пересказе стала колотить дрожь.

Однако же, рассказывая непостижимо дикие вещи об убийстве дочери и о деле Буданова,  отец Эльзы не выказал никакой неприязни ни к федералам, ни, тем более, к русским, а  наоборот — с уважением, чуть ли не с теплотой говорил о  генерале Герасимове, о бойцах той части, которая стояла в Танги-Чу до прихода полка Буданова, об отзывчивости некоторых военнослужащих. С состраданием говорил о срочниках-призывниках, отправленных в Чечню на верную смерть.

Так за что же так люто ненавидят эту простую чеченскую семью люди, которые полагают, будто они — патриоты, не уставала я удивляться.

Идеология ослепляет людей. Ослепляет ненавистью и безжалостностью. А если сознание ослеплено, то есть почва для фантазий. Есть два дела Буданова: одно — реальное, в определенном количестве томов, с протоколами допросов и экспертиз, воссоздающих истинную картину трагедии в селе Танги-Чу. Второе — выдуманное, гуляющее в пересказах, обрастающее фантазиями о снайперше, перебившей половину полка, о несчастном полковнике, доблестно снайпершу задушившем. Все эти сказки и самому полковнику, скорее всего, были уже не нужны. Ему нужно было поскорее отбыть срок и вернуться домой.

В начальных признаниях на следствии Никита Тихонов говорил, что  выбрал для убийства  день пресс-конференции Станислава Маркелова по делу Буданова для того, чтобы направить следствие по ложному следу.  Это достоверно, но более достоверно другое: ведь именно в среде неонацистов полковник Буданов почитался как герой.  И действия Маркелова против его условно-досрочного могли быть для них еще одним мотивом убийства адвоката.

Нацизм, собственно, и есть слепота сознания и извращение сердца, позволяющие превозносить жестокое убийство, делать из убийцы героя и ненавидеть ни в чем не повинную жертву.

Дело Буданова, возможно, дало Станиславу Маркелову тот импульс, который привел его к активной антифашистской деятельности.  Как адвокат он участвовал только в одном процессе над неонацистами — защищал интересы потерпевших по делу Рюхина. Но как общественный деятель и правозащитник он дал большое количество интервью о проблеме неонацизма в России,  говорил об этом на конференциях, писал статьи и составлял сборники, а также, как показали его знакомые и коллеги на процессе по делу о его убийстве, инициировал возбуждение уголовных дел против неонацистов, замешанных в серийных убийствах.

Став убежденным антифашистом, Станислав Маркелов встал  против неонацизма во весь рост,  действуя открыто, непримиримо и без страха. 

За то и убили...

Прошедшая на днях конференция «Тревога и надежда», посвященная 90-летнему юбилею академика Сахарова, совпала с днем рождения Станислава Маркелова. Зал дважды почтил его память минутой молчания.

Ему бы исполнилось 37 лет...

Фотографии РИА Новости