Почему шпионов судят по законам военного времени

25 лет — это срок, который прокурор потребовал для полковника СВР Александра Потеева (на фото вверху), обвиняемого в государственной измене и выдаче американским спецслужбам российских нелегалов. Полковник Потеев, ныне живущий в США, не нуждается в защите и не вызывает симпатий, но именно его дело отлично демонстрирует, насколько неадекватны современные законы, определяющие наказания за государственные преступления.

Прежде всего, такой приговор, если будет вынесен, поместит Потеева в один ряд с Гордиевским, Резуном и другими перебежчиками времен «холодной войны». Однако вряд ли даже в контрразведке будут утверждать, что перебежать в 1976-м и перебежать в 2010-м — это одно и то же.

Кроме того, смущает принцип определения срока наказания. В марте 2010 года Северо-Кавказский окружной военный суд судил двух офицеров российской армии за шпионаж в пользу Грузии накануне войны 2008 года. Офицеры Хвичи Имерлишвили и Марлен Богданов были признаны виновными и получили 13 и 15 лет соответственно: передавая грузинской разведке информацию, они поставили под угрозу жизни российских военнослужащих во время открытого военного конфликта. Ничего подобного Потеев не сделал. Он выдал наших нелегалов, но он не поставил под угрозу их жизнь и здоровье: он лишь разрушил их карьеры (с чем, кстати, сами разведчики могут теперь не согласиться, оказавшись после провала на хороших должностях в крупных корпорациях, не говоря уже о Чапман). Россия не воюет и не собирается воевать с США. Похоже, здесь действует логика, согласно которой важен не реально нанесенный ущерб, а выбор хозяина — чем значительней страна, на которую работал шпион, тем больше срок.

Очевидно, что такой подход не имеет ничего общего с юриспруденцией.

Тем не менее, он интуитивно понятен согражданам, также как и назначение больших сроков за подобные преступления в принципе — шпионы должны сидеть десятилетиями, потому что они поставили под угрозу национальную безопасность и интересы государства.

Между тем, это якобы всегда существовавшее положение, к которому мы просто привыкли, было создано для вполне определенной ситуации в конкретный исторический период.

К началу Первой мировой войны многие страны оказались во власти шпионской истерии. Британский War Office утверждал накануне войны, что в стране действуют 75 тысяч немецких агентов (из них 37 человек оказались действительно связанными с немецкой разведкой), в США в 14 штатах запретили немецкий язык в школах и перестали ставить немецкие оперы в театрах. Как следствие законодательство тоже ужесточили — в 1911 году Великобритания получила The Official Secret Act 1911, по которому обвиняемым в шпионаже предписывалось доказывать свою невиновность, а в США был принят The Espionage Act 1917, который в том числе запретил в прессе критику военной политики правительства.

Напомню, что все эти жесткие и жестокие законы принимались или в процессе подготовки к масштабному вооруженному конфликту, или во время этого конфликта. В Советской России война (в данном случае классовая) считалась делом перманентным, и шпионаж был отнесен к части 1-й 58 статьи УК в редакции 1926 года, попав в раздел «измена родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу».

Именно эти законы, принятые в чрезвычайное время, поместили шпионов в разряд самых опасных преступников — с соответствующей тяжестью наказания (за три года до того, как во Франции была расстреляна Мата Хари, те же французские суды давали за шпионаж всего четыре года тюрьмы). Во время Первой мировой, где людей впервые убивали в промышленных масштабах, или в 30-е годы в СССР, когда процесс репрессий тоже был поставлен на поток, такое отношение к государственным преступлениям считалось нормальным.

Возможно, стоит наконец пересмотреть отношение к подобным преступлениям и к навязанным за это время стереотипам. Например, хочется напомнить патриотам из спецслужб, что только во время вооруженного конфликта интересы общества могут быть идентичны интересам государства или отдельного государственного ведомства, а выдача его секретов непременно означает удар по населению (например, во время «Битвы за Британию», когда утечка информации из королевских ВВС могла прямо привести к гибели тысяч мирных жителей). С очень большой натяжкой спецслужбы пытались использовать этот аргумент в период «холодной войны», пугая тотальностью ядерного конфликта. Однако сегодня это уже ничем не оправдано.

Между тем, принятые тогда законы используются до сих пор: есть вероятность, что Брэдли Маннинга будут судить за утечку на Wikileaks по the Espionage Act 1917, а разругавшегося с британской разведкой ее бывшего офицера Ричарда Томлинсона пытались судить по The Official Secret Act (правда, в более поздней редакции 1989 года).

Российский Уголовный кодекс сохранил понятие «измена родине», которая превратилась в государственную, не утратив эмоционально-патетического характера. Сложно не согласиться с мнением адвоката Юрия Шмидта, что «измена» и «родина» — это не подходящие слова для нормативных документов. Однако это эмоциональное определение позволяет наказывать за преступления против государства строже, чем за преступления против личности.

Было бы странно, если бы российский гражданин переживал за интересы Минрегионразвития, как за свои личные. Точно также он не может и не должен отождествлять свои интересы с интересами Службы внешней разведки, чьи агенты были вышвырнуты из другой страны в результате собственной ошибочной кадровой политики, не позволившей выявить предателя. Кроме того, не совсем понятно, почему российское общество должно принять на веру (суд ведь закрытый), что провал СВР привел к подрыву национальных интересов. Между тем, именно в этом нас пытается убедить государство. 25 лет, которые просит прокурор для сбежавшего Потеева — это послание обществу (иначе это сложно назвать, поскольку шансы посадить полковника в российскую тюрьму близки к нулю) о том, что перебежчик нанес ущерб, сравнимый или превышающий ущерб от масштабных терактов.

Кроме того, это сигнал, что шпионаж как преступление против государства наказывается и впредь будет наказываться жестче, чем убийство, то есть преступление против гражданина.

Фотография с сайта www.topwar.ru