Чистота выборов бывает порой фактором вполне прикладным, и если где-то на выборах не принято спорить с результатами экзит-поллов, то в Абхазии верят наблюдателям. Здесь не понимают разговоров о возможностях наблюдателей на участке, при подсчете голосов и вообще на всем пути их следования до самого официального оглашения. Словом, результаты президентских выборов в Абхазии были фактически известны уже спустя пару часов после закрытия избирательных участков. И чем больше ликовали в штабе Александра Анкваба, тем меньше получалось скрыть разочарование в штабе у Сергея Шамбы. Там, оказывается, действительно, верили в победу, но, как признавались потом приближенные сторонники бывшего премьера, уже через два часа после окончания выборов были готовы поздравлять победителя.

А ведь еще за несколько дней до развязки Сергей Шамба разжигал такую интригу, будто задался целью доказать: без его участия выборы превратились бы в пресную формальность. И это было правдой: Рауль Хаджимба, вечное alter ego абхазской власти, заискрился на финише тоже исключительно благодаря Шамбе. Это уже потом, когда все закончится, в штабе Шамбы будут признаваться в своей неискушенности, толкнувшей их на приглашение московских политтехнологов. «Это они нам подсунули наживку с Китовани, а мы сдуру ее и заглотнули…»

Но историю с Китовани следовало разыграть просто для чистоты жанра, потому что она – знаковая, причем отнюдь не только для выборов. Конечно, нужно иметь весьма диковинное представление об истории, чтобы вытащить на экран человека, сделавшего все, чтобы война с Грузией вспоминалась как оборона от бандитского нашествия. Сначала рассказ Китовани в «Московской правде» о заслугах Анкваба перед Грузией, о том, как Шеварднадзе уже назначил его руководить покоренной Абхазией. Потом по мотивам этого выступления было снято кино, которое показали на большом экране в центре Сухуми.

Что, вопреки ожиданиям отправившихся в абхазский чес пиарщиков, было и воспринято буквально: Тенгиз Китовани — снова, спустя 18 лет, в центре Сухуми.

От этого удара Шамба уже не оправился. Он еще продолжал пытаться выбраться из этой ситуации. Рассказывая, что он к этой провокации непричастен, тут же поправлялся, что, мол, даже если бы он и был причастен к ней, ничего предосудительного он в этом не видит. И в самом деле, настаивал он, почему бы не проверить, кто чем занимался в тяжелый для родины час?

Без Шамбы эта тема, возможно, и не приобрела бы столь выразительного звучания. Но подспудный ее гул все равно доносился, потому что так устроено главное абхазское противоречие. Войны нет уже 18 лет, можно сказать, целое поколение, и это поколение даже закончило школу. Все, что происходит, никакого отношения к войне не имеет. Можно устраивать пронзительные и обширные экскурсии на тему героической борьбы за свободу. Руины на любой вкус: боевые, мародерские, сожженные, просто обветшавшие – при этом, у большинства из них, даже тех, которые необратимо поросли бурьяном, есть свой хозяин, годами ожидающий ясности с рынком недвижимости. Сегодня ее может покупать только гражданин Абхазии, что, с одной стороны, понятно, поскольку отмена этого запрета сделает Абхазию курортной частью российского рынка недвижимости, а с другой стороны, недвижимость россияне и так покупают по самым незамысловатым схемам. Хотя, конечно, где схемы, там и жулики, не без этого. И так приходится жить.

Но эти руины – лишь очень выразительный образ. В Абхазии живут так, как и должно жить в провинции у моря, уютной, в которой все друг друга знают. Рядом с развалинами строятся новые дома, и вопрос о том, почему в параллельной реальности продолжается остановившаяся 18 лет назад история, повисает воздухе. И рассказ о предвыборных предпочтениях начинается с того, что все трое – «наши ребята, и как жаль, что голосовать можно только за одного». И это тоже, с одной стороны, правда, по крайней мере, говорится это искренне, но социологи сокрушенно улыбаются, потому что им не о чем и некого в Абхазии спрашивать. Потому что невозможны здесь ни экзит-поллы, ни предвыборные опросы. (Правда, Шамба что-то лукаво сообщал о социологических сводках своей небывалой популярности. Но его штабисты в ответ на просьбу свести с этими социологами, отводя глаза, отвечали, что вряд ли они со мной захотят говорить: «Вы дайте свой телефон – если они захотят, они вам позвонят…» Не позвонили.) Здесь не говорят о своих пристрастиях не из страха, а из некоей соседско-родственной этики. Чтобы никого не обидеть, чтобы не получилось не по-соседски и не по-родственному. К тому же 2004-й год научил, чем может кончиться такая душевная открытость. Поэтому спасительный способ уйти от вопроса – «они все наши». А раз так, то остается один шаг до истоков этой логики: они все за нас воевали, все они герои, и мы их не делим, хоть, увы, приходится. И потому из штаба Шамбы вновь звучит нечто экзотическое: пусть все кандидаты поклянутся на древнем святилище в том, что они не предавали свой народ. И это снова становится темой дня.

И все, кажется, немного подозревают правду: единственный смысл твердой памяти о войне заключен в том, что нет лучшего способа уйти от неприятных вопросов, которые со всей исторической прямотой поставлены. В том числе, и августом 2008-го года. И войной, которой в Абхазии на сей раз не было, и признанием.

Семь лет назад, на выборах 2004-го, одна эпоха сменялась другой, одни люди с оружием едва не схлестнулись с другими. Они спорили, кто лучше — Рауль Хаджимба, которому было суждено быть последним представителем Владислава Ардзинбы, или покойный президент Багапш, которого, кстати, тогда считали заменой отстраненному от выборов Анквабу. А на самом деле все было проще: Абхазия уже пережила в себе войну, уже не было сил бояться, ненавидеть и терпеть в благодарность за тишину то, что в России уже давно называлось вертикалью власти. И победа Багапша, вполне демократическая, как оказалось, была бессильна отменить тот жанр, в котором нашли для себя на бескрайнем пространстве бывшей одной шестой земной суши жизнелюбивые люди, которым все равно, что себе придумывать – «Единую Россию» или столь же «Единую Абхазию».

Причем уже безо всяких аллюзий на тему «лишь бы не было войны». Ведь эта эпоха в 2004-м году закончилась для всех. Все по-честному и без ненужной героики.

Но тут случился 2008-й. Олег Домения, директор центра стратегических исследований при президенте Абхазии – философ, и он с философской прямотой формулирует: «Российское признание стало для нас вызовом, к которому мы не были готовы. Вопросом, на который у нас пока нет ответа. Мы так привыкли быть государством, которому надо бороться за признание, что, когда нас признали, не находим теперь нового смысла». Домения называет это кризисом идентичности и вообще всех прежних ценностных установок. Абхазские интеллектуалы говорят о необходимости нового проекта. Проекта нет. Нет даже черновика. А выборы внеочередные. К которым, как и к 2008-му, никто, включая фаворитов, готов не был.

Люди, близкие к Шамбе, вспоминают свои былые планы: спокойно дождаться окончания срока Багапша, у которого неминуемо должны были начаться трения с Анквабом, в результате чего Шамба становился единственным преемником. Абхазская оппозиция, представителем которой является Рауль Хаджимба, тоже изготовилась к ожиданию, но к своему: когда Багапш окончательно запутается в тех ловушках, которые она расставляла ему вместе с Кремлем. Кремль, скажем, говорит: Аибга, разделенное российско-абхазской границей село в 30 семей – наше. А оппозиция отвечает: посмотрите, как Багапш раздает наши земли, которых и так немного. Или так: посмотрите, что Багапш будет делать с нашей недвижимостью! А Багапш ничего и не делал – он, связанный по рукам и ногам, всем своим видом будто бы олицетворял вопрос: а кто в его ситуации смог бы себе позволить хоть какой-то маневр?

Наверное, секрет ошеломительного успеха Анкваба в том, что властью признали именно его, а Абхазия – не в меньшей степени страна всегда голосующих за власть лоялистов, чем все ее постсоветские соседи. И Шамба, и Хаджимба, поставившие на критику этой власти, были, пожалуй, поэтому обречены с самого начала. Но для Анкваба в этой ситуации так нельзя кстати еще пришелся и тот образ, который он культивировал долгие годы: он – скала. Он – продолжение Багапша, только насупленное и непреклонное. Он умеет то, что не очень получалось у Багапша и чего точно не умеют ни Шамба, ни Хаджимба: сказать «нет». Всем – и своим, и чужим. И Западу, и России. И взяточнику, и бездарю…

Таков образ. Анкваб, изгнанный из Абхазии в прежнюю эпоху ее лидером, Владиславом Ардзинбой, который тоже был скалой, обязанной возвышаться над всеми остальными, начинал с такого отрицательного рейтинга, который заставил бы задуматься любого честолюбца. И дело не в том, что в центре Сухуми оказался сегодня именно Тенгиз Китовани – и у более достойных людей едва ли получилось бы сегодня оставить хоть царапину на образе Анкваба, попытавшись усомниться в его прошлом. Прошлое закончилось поколение назад.

Но и ничего другого, что можно было бы принять за новый и настоящий проект, пока тоже не видно. Кроме Анкваба, который обещает порядок. Необходимость искать ответы снова спасительно откладывается.

Фотографии РИА Новости