«Раскол» Николая Досталя породил волну дискуссий о том, что, собственно, хотели сказать своим фильмом создатели современному российскому обществу. Рискну предположить, что авторы не ожидали такой бурной реакции на свое творение. Создатели, люди умные, не спешили рассказывать о своих замыслах, признаваясь лишь в любви к отечественной истории. Многомерность картины позволила критикам бесконечно интерпретировать ее сюжет, изыскивая ожидаемые параллели с современной Россией: союз государства и церкви, воровство и преследование вольнодумцев и т.д.

Безусловно, авторам удалось создать добротное историческое кино. На ум приходят аналогичные работы польского режиссёра Ежи Гофмана, специализировавшегося на экранизации исторических романов Сенкевича. До Досталя русское средневековье воспринималось у нас в основном как «смутное время» (например, фильм Владимира Хотиненко "1612"), славное прошлое приносилось в жертву современной политической рефлексии и счеты нынешним «врагам» выставляли, припоминая старые обиды. Можно, конечно, вспомнить «Андрея Рублева». Но Тарковский создал философскую притчу о судьбе (житии) Художника, а никак не историческое кино. Фильм «Раскол» — именно исторический. Более того, это очень «позитивистское» кино — события былых времен, даже диалоги героев реконструируются по историческим источникам, в том числе и личной переписке. И настолько корректно, что даже у таких критиков, как заведующий кафедрой истории русской церкви Московской духовной академии Алексей Светозарский, не нашлось серьёзных замечаний по фактическому материалу.

Не подкачал и сценарий. В своё время известный российский кинематографист Виктор Мережко сформулировал условия создания хорошего кинофильма: «Во-первых, сценарий, во-вторых, сценарий, в-третьих, сценарий». Сценарист Михаил Кураев понял, что русская история круче любого детектива, боевика или любовного романа — ничего не надо придумывать. К сожалению, этого не понял сценарист «Царя», что нанесло непоправимый ущерб хорошему замыслу и позволило крайне монархическому крылу в РПЦ обвинить фильм Павла Лунгина в огульной клевете на Святую Русь. Николай Досталь, видимо, предвидел возможную реакцию: его фильм претендует на некую документальность, которая для создателей лучший адвокат.

Конечно, наиболее интересна для общества реакция наследников противоборствующих сторон русского церковного раскола: «никониан» (современная Русская православная церковь) и старообрядческого движения. Никакого единого мнения у старообрядцев быть не может, оно и сейчас состоит из различных «толков». Но в целом реакция на фильм старообрядческой интеллигенции и священства позитивна.

Русская православная церковь от официальных оценок воздержалась. Можно лишь гадать, смотрели ли высокие иерархи картину. Помнится, на фильм «Остров» в некоторых епархиях духовенство сгоняли на коллективный просмотр в кинотеатры. Это понятно: фильм сугубо назидательный. С картиной Досталя все сложнее: в ней есть некая скрытая крамола, которая придает фильму тонкий аромат вольнодумства. Представляешь себе невидимого цензора, который говорит: «Бог с ними, с царями, боярами, протопопами. Показывайте их как хотите. А вот иерархию, даже средневековую, показывать с человеческими пороками — дело неблагочестивое».

Сцены из церковной жизни максимально приближены к реальности. Чувствуется, что артисты погружались в среду и недурно овладели манерами и стилем поведения. Исключение представляет, пожалуй, лишь образ патриарха Иоакима — по оценкам духовенства, он больше похож на только рукоположенного священника, проходящего сорокоуст. Один из моих собеседников даже пошутил: «Вот у власти в лице актеров появились запасные игроки. Оставьте им рясы, и они вам сыграют духовное возрождение». Некоторые с грустной улыбкой говорили, что средневековье царит в нынешней церковной жизни: те же сжатые челюсти, цедящие приговоры. На дыбу не посылают, и слава Богу.

Тем не менее, фильм Николая Досталя о «Руси ушедшей». Её больше нет в реальном пространстве, она, как древний град Китеж, ушла от нас, спряталась под спудом. Знаменитый исследователь отечественной культуры А.М. Панченко заметил: «Древнерусский человек в отличие от человека просветительской культуры жил и мыслил в рамках религиозного сознания. Он «окормлялся» верой как насущным хлебом. В Древней Руси было сколько угодно еретиков и вероотступников, но не было атеистов, а значит, и фанатизм выглядел иначе».

Интересно, что уполномоченные на обсуждение фильма на канале «Культура» представители Церкви — А. Светозарский и архимандрит Тихон (Шевкунов) — говорили об утрате органичного церковного сознания светскими секуляризованными людьми, оставив без внимания очевидный факт эволюции того же сознания у духовенства и прихожан. Все российское общество, и светское, и церковное, далеко ушло от религиозности средневекового человека. Современное религиозное сознание остается религиозным, но оно принципиально другое. Оно не только включает в себя метафизическое, мистическое восприятие жизни, но и мирно уживается с рациональной ментальностью, «научной картиной мира». Перекосы в современной церковной среде подчас выглядят чудовищно именно из-за неуклюжей реконструкции средневековья в нынешней реальности. Сейчас не время создавать резервации, даже церковные, где не действуют общепринятые понятия о человеческом достоинстве. Покойные митрополит Антоний (Блум), протоиерей Александр Мень, даже гонимые ермолинские монахи-аскеты с ноутбуками и мобильниками в проповеди выглядят органично, естественно. А вот крепостники вроде ивановского архиепископа Иосифа (Македонова) смотрятся как актеры из плохой пьесы. От аналогий никуда не денешься. Плохо, что Иван Охлобыстин, будучи священником, играет на сцене. Плохо, будучи иерархом, играть в крепостное право на епархиальном совете.

За фильм «Остров» съёмочная группа Павла Лунгина получила патриаршие награды, картина «Царь» из-за своей остроты была встречена сдержанно. Ограничились первой премией на православном фестивале «Покров» на Украине. А что ждет «Раскол»? Идеологически кино это явно напрягает некоторую влиятельную часть православной аудитории: однозначного позитива нет (в фильме вообще нет «плохих» и «хороших», а его жанр обозначен как бы призванным подчеркнуть отстраненность словом «фреска»), зрителю не объяснили опасность раскола для спасения души, показали «заблудших овец» в приглядном свете и т.д.

Показательно, что в первом обсуждении фильма на канале «Культура» со стороны РПЦ принимали участие правильные люди: архимандрит Тихон — выпускник ВГИКа, запомнившийся правильным фильмом «Гибель империи», из которого мы узнали, что Византию уничтожил Запад, а не турки, и профессор Алексей Светозарский, талантливый историк, преподаватель, а также один из авторов фундаменталистского портала «Русская линия». Что ж, всякий вправе иметь свои симпатии и антипатии. Вот только без благословения священноначалия на теледискуссии не ходят и лишнего не говорят.

Любопытно: о. Тихон, давший положительную оценку картине, мельком оговорился, что успел посмотреть кино до выхода на ТВ. Был премьерный показ для узкой аудитории? Или картину перед выходом посмотрели негласные цензоры? Этого мы не узнаем, но мы знаем, что вместо главного госканала фильм показали на «Культуре», как когда-то показали «Катынь» Вайды. Для интеллигенции. Впрочем, это — высокая оценка.

Несмотря на весь «позитивизм», есть в фильме какая-то светлая грусть о «Руси ушедшей» с её праведниками и грешниками. Хорошо сказал о той эпохе сценарист Михаил Кураев: «Тогда Бог был рядом». На мой взгляд, творческому коллективу Николая Досталя удалось создать кино очень христианское по духу. Христианство это заключается не столько в точном воспроизведении ритуалов и всего антуража средневековой церковной жизни, сколько в создании достоверных человеческих образов, в которых переплетаются пороки и добродетели. Интриги, измены, отступничество, казни и пытки происходят на фоне бескомпромиссной борьбы за истину, покаяния в грехах на смертном одре, поисков прощения у обиженных и гонимых. В нынешней жизни это встретишь нечасто.

Может быть, потому и рождается органичное чувство «древнерусской тоски» по прошлому?