На прошлой неделе СМИ сотряс очередной скандал, касающийся цензурирования программ федеральных телеканалов: из программы НТВ «Центральное телевидение» вырезали десятиминутный сюжет, касающийся расследования правозащитниками дела о похищении чеченскими милиционерами Ислама Умарпашаева. В итоге опальному ролику, размещенному в Интернете, была сделана немалая реклама, а само «дело Умарпашаева» оказалось в центре общественного внимания. Среди отзывов — статья известного журналиста Юлии Латыниной «Подвиг ради кого?» в «Ежедневном Журнале».

Вкратце позиция Латыниной сводится к следующему: по-своему героических, но по-детски наивных правозащитников «втемную» используют в своих целях коварные исламисты, мешающие строить Рамзану Кадырову светлое чеченское будущее. В качестве хитроумного агента мирового джихада представлен сам Ислам Умарпашаев, в качестве кучки «полезных правозащитных идиотов», точащих «чистую слезу» — Сводная мобильная группа российских правозащитных организаций. И тех и других автор легко выводит на чистую воду прямо из своего московского офиса.

В связи с тем, что именно я являюсь руководителем данной группы, считаю необходимым высказаться.

Отвечать Юлии Леонидовне нелегко — как всегда нелегко давать развернутую отповедь на вскользь, как бы играючи брошенное обвинение. Тем более что в статье Латыниной содержится целый букет риторических приемов, которые в учебниках по формальной логике обычно разбираются как разнообразные формы смысловых подмен. Так, о качестве расследовании дела она судит вовсе не по его документальным материалам, а исключительно по популярному телесюжету. Претензии тем не менее предъявляются вовсе не телевизионщикам, которые не смогли втиснуть в десятиминутный ролик все 32 тома уголовного дела, а правозащитникам. А так как на поставленные правозащитникам вопросы ответов в ролике не находится, то виноватым оказывается... Умарпашаев. Виноватым, понятное дело, в принадлежности к боевикам.

Далее Латынина излагает уже не догадки, а собственный подход к проблеме борьбы с исламским терроризмом. Согласно которому, у боевиков нет ни презумпции невиновности, ни права на суд, а всякий, кто их защищает, по сути является их пособником (примерно в таком же ключе, только менее витиевато, высказывается и любимый автором Рамзан Ахматович Кадыров). Правом же определять, кто является боевиком, а кто нет, наделен любой чеченский опер, да еще, судя по смелости допущений, и сама госпожа Латынина — ввиду её исключительной прозорливости.

Исходя из этого, представляется правильным сначала ответить на «коварные» вопросы технического характера, а потом перейти к правовым представлениям автора.

Первый вопрос такого рода касается сломанного носа и окровавленной повязки на лице Умарпашаева — именно в таком виде Ислам дает «Центральному телевидению» свое интервью. Однако между предполагаемыми пытками и съемками нашего героя прошло уже два года. Латынина обращает особое внимание на это «весьма странное» обстоятельство, по всей видимости, намекая на то, что Умарпашаев уже полтора года лупит себя втихаря табуретом по сломанному носу, специально, чтобы «разводить» нас — героев-лохов, а заодно сняться на НТВ, ежели оно вдруг забредет в дремучие нижегородские леса.

Юлия Леонидовна, несмотря на весь свой недюжинный житейский опыт, видимо, не замечала, что одно из внешних отличий реальной жизни от инсценировки как раз и заключается в наличии «лишнего реквизита» — деталей, не имеющих отношения к сюжету. Это в театре ружьё, висящее на стене, обязательно должно бабахнуть. В реальной жизни оно вполне может оказаться из другой истории. Нос — точнее, его искривленную перегородку — Исламу Умарпашаеву действительно сломали. Но не «кровавые палачи» и даже не он сам — сделали это в рамках плановой операции врачи одной из нижегородских клиник, буквально за пару часов до съемок. Съемки же эти начались для Умарпашаевых совершенно неожиданно.

Следующий вопрос про то, как мы «засекли мобильный телефон», и про всё, что Юлия Леонидовна сочинила в качестве ответа на него. Попытаюсь осветить его максимально подробно, хотя сразу должен оговориться, что у меня взята подписка о неразглашении данных предварительного следствия. Поэтому рассказать обо всех технических деталях я не смогу. Однако объяснить, как мы обходимся без выдуманной Латыниной секретной аппаратуры, способен и без этого.

Дело в том, что основная работа юристов Сводной мобильной группы, как, впрочем, и вообще вся работа сотрудников Комитета против пыток, заключается вовсе не в «героическом сидении» в некоей грозненской квартире. Каждый из наших юристов является официальным представителем нескольких потерпевших. Российский Уголовно-процессуальный кодекс дает такому представителю весьма широкие права и полномочия, в том числе касающиеся его участия в предварительном расследовании уголовного дела. Это позволяет нам достаточно эффективно влиять на следователя, используя для этого соответствующие правовые механизмы. Если следователь не проявляет необходимой активности (а в Чечне это всегда именно так), наш юрист готовит подробное ходатайство, в котором перечисляет где, как и какие следственные действия необходимо провести. Максимальный срок разрешения такого ходатайства — 3 дня. Отказ в удовлетворении ходатайства всегда обжалуется нами в суде. Первое время нам отказывали довольно часто, и мы таких жалоб (между прочим — в чеченских судах) выиграли больше 30 штук. После этого сотрудничество со следователями стало отчасти налаживаться. Соответственно, когда нам (т.е. следствию) необходимо получить схему биллинговых соединений, распечатку СМС-сообщений, изъять с места происшествия и идентифицировать обнаруженную пулю и т.д., наш юрист просто пишет следователю, в производстве которого находится дело, соответствующее ходатайство о проведении следственного действия. Его выполнение следователь поручает специально обученным людям из состава специально существующих  органов.

Телефон похищенного Умарпашаева, конечно, не находился у него все те три месяца, что он сидел на цепи в омоновском подвале. Он был изъят сразу же, во дворе Умарпашаевского дома, в момент незаконного задержания. Но некоторое время аппарат еще был включен, и его след вёл на базу ОМОНа. Это не было доказательством нахождения Ислама на базе, это было всего лишь основанием для версии, что он находится именно там. Позже стали появляться и другие обстоятельства и улики, подтверждающие эту версию.

Следует сказать, что подобные незаконные задержания-похищения происходят в Чечне систематически. Иногда такого похищенного выпускают, продержав от нескольких часов до нескольких дней. Само собой, освобожденные узники обязуются не рассказывать, где они были, и отозвать все заявления, поданные их родственниками в связи с похищением. Если к моменту освобождения уже возбуждено дело по факту похищения, то освобожденный должен явиться к следователю и они вместе пишут показания про то, как похищенный заблудился в лесу, ездил на заработки в центральную Россию или к родственникам в Гамбург. Нашей задачей было сделать так, чтобы Умарпашаева добровольно освободили, чтобы он попал в тот небольшой процент счастливчиков, которым удалось вернуться живыми. Мы этого добились: Умарпашаев стал совершенно неинтересен похитителям. Тут и срочная коммуникация жалобы из Страсбурга сыграла свою роль, и еще несколько обстоятельств, о которых пока умолчу. Хотя госпожа Латынина отчасти права: решили бы не отпускать, не отпустили. Даже после того как Умарпашаев стал непригоден в качестве «боевика», его могли просто убить. Поэтому его освобождение — в какой-то степени и элемент везения. Только вот он не стал делать «как все» — писать байки об отпуске, проведенном в далекой Москве. Сначала просто испугался, что на него «повесят» теракт в метро. Потом осознанно решил добиваться правосудия для похитителей.

Кстати, в подвале вместе с Исламом, по его словам, содержали еще двух человек, его ровесников. Одного убили за попытку бежать, второго освободили одновременно с Умарпашаевым...

Еще один вопрос Латыниной касается того, что конкретно писал Ислам Умарпашаев в интернете. Ведь, как пишет автор, «будете смеяться: работа по вычислению экстремистов через сайты — совершенно нормальная вещь и правильная» Я не очень понял, после какого слова здесь следует хохотать — оценка работы спецслужб в мою компетенцию не входит. Впрочем, я вполне готов согласиться со знатоком вопроса и признать, что оперативно-розыскная деятельность — вещь весьма полезная. Правда, одним из основных принципов ОРД является принцип законности, а также и конспирации. «Вычисление», как изволит выражаться Латынина, этим принципам, безусловно, вполне соответствует, а вот задержание человека без законных оснований и содержание его в нечеловеческих условиях ни к законности, ни к конспирации никакого отношения не имеет.

Что именно писал в сети Умарпашаев, теперь не знает никто. Это был чат (именно чат, а не сайт), в который неугомонный Ислам залезал со своего примитивного сотового телефона. Сам Умарпашаев неоднократно объяснял мне, что он там говорил «грязные слова про кадыровских милиционеров, которые под пытками заставляют совершенно невиноватых людей брать на себя всякие преступления». Иногда в чате появлялись виртуальные милиционеры и ругались с Исламом. По его признанию, дискуссии в чате велись далеко не парламентские и угрозы оппоненты друг другу отвешивали весьма щедро. Зачем эта информация Латыниной и какое значение она имеет для оценки законности действий милиционеров — я не понимаю.

Наконец, главный вопрос Латыниной вынесен в заголовок: ради кого? По замыслу автора, весь дальнейший текст должен убедить читателя, что защищающие — лохи, а те, кого они защищают, мягко говоря, и такой защиты не достойны.

Госпожу Латынину чрезвычайно интересует вопрос о первой судимости Умарпашаева. Я, к сожалению, вряд ли смогу подробно ответить на этот вопрос, потому что мне Ислам Умарпашаев рассказал ровно ту же историю, что и в сюжете НТВ. Проверить правдивость рассказов Ислама Умарпашаева мне довольно затруднительно. Меня, как выражается проницательная Юлия Леонидовна, могут начать «разводить». Сочувствовал он исламистам или нет, завлекали его террористы или только соблазняли — я, в отличие от Латыниной, легко разобраться в этом не смогу. Верить на слово я не приучен. Поэтому как законопослушный гражданин я исхожу из того, что постановил суд (а документы, касающиеся его первой судимости, я, естественно, изучал): Умарпашаев умышленно сидел в одной машине с членом незаконного вооруженного формирования. При этом я исхожу из того, что наказание за это тяжкое злодейство Умарпашаев отбыл и был совершенно законно освобожден, как говорится, «с чистой совестью».  С другой стороны, признавая за судом право устанавливать факты и определять виновность конкретного человека, я не испытываю доверия к суду, где  в качестве доказательств фигурируют только «чистосердечные показания» подсудимого, а чистота и сердечность этих показаний подтверждаются электротравмами, от последствий которых Ислама лечат до сих пор. Про явки и пароли, которые, по утверждению прозорливой Латыниной, якобы вытрясли из Умарпашаева, в материалах и приговоре — ни слова. Короче говоря, от Ислама получили ровно столько, сколько, без сомнения, получили бы и от самой Юлии Леонидовны, случись ей, не дай Бог, оказаться на его месте.

Впрочем, объектом нашей защиты являются вовсе не интересы гражданина Умарпашаева, а скорее его неотъемлемое право на законное следствие и справедливый суд. Если профессионально проведенное следствие признает Умарпашаева преступником, террористом, экстремистом, вампиром, пьющим кровь христианских младенцев, и его на всю оставшуюся жизнь отправят  в тюрьму — никто из нас никакой «чистой правозащитной слезы» не прольет.

Удивительно, но большинство российского населения упорно продолжает считать, что следствие и суд являются для подозреваемого каким-то бонусом, чем-то вроде чарки водки перед казнью. Мне часто приходится слышать мнение, что уж вот этих-то выдающихся злодеев (террористов, шпионов, педофилов, олигархов и т.п.) надо расстреливать без суда и следствия. Удивительно, что это мнение (которое, судя по тексту статьи, разделяет и Юлия Леонидовна) весьма популярно в нашей стране, пережившей массовые репрессии, в стране, где население тотально не доверяет полиции.

Право на расследование и справедливое судебное разбирательство не бонус — оно прежде всего нужно для того, чтобы вас самих завтра не объявили педофилами и не расстреляли за шпионаж. Следствие и суд нужны для того, чтобы избежать ошибки. Чтобы выяснить, виновен человек или нет, а вовсе не для того, чтобы оказать злодею услугу и дать напоследок возможность поупражняться в красноречии. В противном случае в тюрьму, в лагерь, на плаху будут попадать невиновные — всякий, кого за шиворот притащил в околоток полицейский сержант. При этом осуждение невиновного почти всегда означает, что настоящий преступник остался на свободе.

Защита этого механизма, обеспечивающего выявление виновного, и является нашей профессией — моей и моих коллег, работающих в Сводной мобильной группе. Пытки — тяжкое преступление, совершаемое должностным лицом. И наша задача в каждом конкретном деле — изобличить и добиться осуждения преступника, который, пользуясь властью и прикрываясь погонами, совершал преступления, направленные не только против конкретного человека, но и против правосудия.

Можно было бы и дальше излагать здесь основы теории прав человека. Однако лучше рассказать для Юлии Леонидовны историю. Однажды в Нижегородской области без вести пропала девушка Маша. Так как она была дочкой высокопоставленных родителей, расследование ее исчезновения было поставлено на контроль высокого начальства.  Следствию удалось установить, что последним человеком, видевшим Машу, был сотрудник ГАИ Алексей Михеев. По его словам, он подвез девушку на собственной машине и высадил на одной из остановок в Нижнем Новгороде. Изучив некоторые оперативные данные, сотрудники милиции пришли к выводу, что Михеев изнасиловал и убил привлекательную молодую особу. Полагая, что на таких нелюдей, как Михеев, не распространяются никакие права и законы, Алексея стали пытать электрическим током, прикрепив к ушам провода. Вскоре он признался в убийстве и в куче других преступлений — существует написанная его рукой явка с повинной. Вот только место сокрытия трупа он достоверно указать не мог. Поэтому его продолжали пытать. В конце концов, не выдержав нечеловеческой боли, Алексей прямо в наручниках бросился в окно с третьего этажа прокуратуры. Он остался жив, но сломал позвоночник, упав спиной на коляску милицейского мотоцикла.

Когда Михеева доставили в больницу, врачам объяснили, что перед ними — выродок, маньяк и убийца детей. Поэтому со срочной операцией медики торопиться не стали, и Алексей на всю жизнь остался инвалидом, прикованным к коляске. А на следующий день девушка Маша пришла домой — живая и невредимая...

Детали этой истории — одного из первых дел Комитета против пыток, достижение справедливости по которому потребовало от нас семилетней работы  — читатель может найти в решении Европейского суда по делу «Михеев против России». Хотелось бы добавить, что эта «правозащитная слеза» нашла подтверждение также и в приговоре российского суда.

Мне бы хотелось посоветовать Юлии Латыниной и всем, кто полагает, что право на справедливый суд и на защиту от пыток распространяется только на хороших парней, представить себя в шкуре Михеева.

Справка редакции:

Комитет против пыток — российская неправительственная организация, существующая с 2000 года и координирующая деятельность Сводной мобильной группы российских правозащитников в Чечне. За время деятельности Комитет провел проверку по 1303 жалобам о нарушении прав человека, установил 104 факта применения пыток и жестокого обращения,  добился осуждения по обвинению в совершении уголовных преступлений 75 должностных лиц (в основном — сотрудников МВД), добился в национальных и международных судах присуждения компенсации жертвам в общем размере 19 168 740  рублей (из которых к настоящему времени выплачено 17 182 981). По жалобам юристов Комитета отменено 347 незаконных решений следственных органов и иных государственных учреждений. В Европейский суд по правам человека направлено 56 жалоб, по четырем из которых вынесены решения, признающие ответственность Российской Федерации за пытки и жестокое обращение; еще ряд дел  находится в процессе коммуникации и рассмотрения Судом. В производстве юристов Комитета в настоящее время находится 241 дело общественного расследования.

Фотография 06region.ru

.