Итоги прошедшей недели можно охарактеризовать очень просто: потеря легитимности режимом. Фазовый переход. «Что-то у меня есть ощущение, что у Путина не будет пожизненной диктатуры», — сформулировал в частном разговоре Борис Акунин (ака Георгий Чхартишвили), по случаю субботнего митинга специально прибывший в Москву из какой-то французской деревни.

Так получилось, что всю прошлую неделю меня не было в Москве, и возвращаться было очень приятно: я вернулась в другую Россию. В субботу вечером перед отлетом мы сидели с моим приятелем в дорогом ресторане, и он с легкой усмешкой спросил: «Что, даже не останетесь посмотреть на триумф «Единой России»?». Через 24 часа эта фраза стала политическим анахронизмом.

Сейчас будут спорить, сколько народу было на субботнем митинге: 40, 80 или 100 тысяч. Скажу так: до хрена.

Что значит «до хрена»? А вот что: ваша покорная слуга на митинги никогда не ходила. Приятель-бизнесмен, с которым пошла, часто ходил. Видимо, сказывалось полученное в Америке образование. Из десяти его приятелей (тоже бизнесменов), которые пришли, ни один на митинги доселе не ходил.

Что значит «до хрена»? «До хрена» — значит, что менты улыбались. «Космонавты» поднимали забрала. Некоторые стояли со шлемами подмышкой.

Полиция в Москве не задержала ни одного человека. Она не задержала даже колонну националистов, которая напоследок повалила с площади Революции на Болотную. Было указание, что с флагами нельзя, но по рации прокатилась команда «на х@й не брать», и не брали. Лимонов кричал на площади Революции, что он не уйдет оттуда, пока его не снесет ОМОН, но ОМОН его так и не снес, и Лимонов покричал-покричал и ушел.

И единственной причиной, по которой они улыбались, было то, что народу было «до хрена». Двести человек они бьют. Две тысячи – бьют. Двадцать, и тем более восемьдесят – и они улыбаются. Им ничего не оставалось, кроме как улыбаться. Они нагнали очень много грузовиков с солдатами и автобусов для задержанных, но народу было «до хрена». А «до хрена» — не помещается в автобусы.

Нет-нет. Я понимаю, что митингу предшествовали серьезные переговоры. И если бы не посредники, которые буквально заставили одну сторону (а именно организаторов митинга), неумолимо катившуюся к столкновению в силу укорененных привычек и российского долбоебства, договориться с другой (а именно — с ментами и городскими властями), тоже катившейся к столкновению в силу укорененных привычек и российского долбоебства, то эти два паровоза столкнулись бы на полном ходу. Но если бы народу было б не «до хрена», Колокольцев никогда не стал бы договариваться. Не было б предмета для договора.

Ведь ОМОН — это та собака, которая без позволения хозяина не кусает. Служивые — это приказ. Был приказ «на х@й не трогать» — и снимали шлемы и улыбались. А если бы вместо приказа было подмигивание: лупили бы дубинками.

К слову, сам митинг был организован куда хуже, чем полицейский кордон. Я стояла шагах в двадцати от трибуны и ничего не слышала. Время от времени толпа принимались скандировать «Россия без Путина», но чаще она скандировала: «Громче. Громче».

Конечно, зачем слушать? И так все ясно. Но все-таки митинг — это как концерт. Толпа должна подпевать оратору. Чувствовалось, что организаторы привыкли выступать в камерном жанре и не успели обзавестись аппаратурой, которая есть у любой рок-группы.

Что мне кажется самым важным? На митинге было некоторое количество красных, бело-желто-черных и пр. флагов. Так вот – люди с этими флагами четко выделялись в толпе, как некие инородные вкрапления. Они были организованы.

Остальные — некая виртуальная партия, которую я назвала бы партией Навального. Потому что именно Алексей Навальный возглавил и организовал единственно возможную форму борьбы в наших условиях — борьбу против «партии жуликов и воров». Не за Миронова, не за Жирика, не за себя, любимого. Против «жуликов и воров». Эти выборы — победа его стратегии.

Партию Навального было очень легко узнать. Почти все эти люди были молоды. При этом, как правило, они были не студенты, а люди с зарплатой. (Студенты у нас чаще за 1000 руб. вбрасывают бюллетени, человек без зарплаты и с зарплатой – два разных биологических вида.)

Эти молодые люди отличались и от твердокаменных партийцев любого вида, и от завсегдатаев митингов, сохранившихся в нафталине с 1989г. Твердокаменные партийцы — стояли колоннами под знаменами. Завсегдатаи митингов, несчастные одинокие старухи и старики, шныряли в толпе со скорбными лицами.

Эти — молодые, уверенные в себе стояли парочками, а чаще небольшими группами в три-четыре человека.

 У них с собой либо не было никаких лозунгов, либо были небольшие, под одного человека, хорошо изготовленные и смешные. Кто-то нес портрет Гаусса. Кто-то — кривую распределения голосов с подписью «верим Гауссу, не верим Чурову». Кто-то — плакат «Единой Гвинеи» с изображением стилизованной под медведя обезьяны и надписью «Лучше за них».

Эти люди — не толпа. Это — личности. Большая часть собравшегося народа состояла из личностей: впрочем, отсутствие звука в этом кине немало тому способствовало.

Еще неделю назад этот митинг казался невозможным, как в январе 1917г. казался невозможным февраль 17-го. Российский народ не имеет ярко выраженной точки фазового перехода, и это не моя фраза, ее мне еще год назад сказал Вяч.Вс. Иванов.

Что может сделать в этой ситуации власть? А ничего. У нее нет хорошей стратегии поведения, сколько бы Сурков не собирал у себя шевченок, канделаки и минаевых. Уровень насилия правящей клептократии ограничен размером ее авуаров в западных банках. Разогнать 80-тысячный митинг — потерять эти авуары. Не разгонять — потерять рано или поздно власть. Из двух решений оба являются худшими.

 Единственная правильная стратегия для Суркова — затребовать еще больше бабок на идеологическую борьбу и «съединороссить» их. Но это правильная стратегия лично для Суркова, а не для власти.

Что может сделать народ? Увы, тоже немного. У нас есть «против» чего, но у нас нет «за». Избирательное поле зачищено. Ни один представитель настоящей оппозиции не допущен до выборов, нет даже одномандатных округов. В этих, особенно декабрьских, условиях (здесь вам не Новая Гвинея!) — покричат-покричат и разойдутся. Будет новый всплеск после президентских выборов, потом снова затишье.

Да, это еще не конец. Но это начало конца. Следующих парламентских выборов эта власть не переживет. Потому что раньше народу все было до хрена. В смысле — до одного места. А теперь на митингах — до хрена народу.

Фотографии ЕЖ