Работа царем есть работа с кадрами. Работа русским царем есть работа с кадрами в условиях неизбывного кадрового голода. Низкая образованность масс, почти непроницаемые сословные переборки, ограниченность социальных лифтов и, наконец, огромная царская семья, хватавшая из-под рук любое теплое место, предопределяли управленческий застой в России.

Так мог ли Николай отказаться от надежного, преуспевающего премьера только потому, что разошелся с ним во взглядах на Распутина? И, главное, захотел ли бы? Такими кадрами цари не разбрасывались.

После смерти Петра Столыпина было много толков, будто отставка его и так была неизбежной. В главную же причину выдвигалось разногласие по поводу «старца» Распутина. В обществе гуляла, вызывая усмешки, фраза, сказанная Николаем. Её достоверность впоследствии подтвердила в своих «Воспоминаниях» Мария Бок, дочь премьера. В ответ на жесткое требование премьера, пусть и облаченное в нижайшую просьбу, немедленно удалить «старца» от двора, Николай сказал: «Я с вами согласен, Пётр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».

Разговор состоялся один-на-один, однако реплика царя всё же прошмыгнула в свет. С чьего голоса? И хорошо ли оно, выставлять чуть разоткровенничавшегося монарха жалким подкаблучником? При всех своих немалых достоинствах Столыпин был человеком бешеного честолюбия. В себе он видел только победителя. На каждую неудачу ему нужна была внешняя причина, и нередко ею назывался или подразумевался царь. Но царь терпел.

Самообладание Николая было легендарным. Никто и никогда не видел его ни в ярости, ни в слезах. Ни с кем он не выяснял отношений. Упоминая истерику императрицы, он вовсе не давил на жалость. Мог бы одним жестом навсегда запретить премьеру касаться «старца». Но нет, не запретил, и Распутин был тут же отправлен Столыпиным в бессрочную сибирскую ссылку.

Только не надо думать, будто безукоризненно воспитанный Николай постеснялся настоять на своем. Почитайте его переписку с премьером, и вы убедитесь, что царь без труда находил слова, чтобы вежливо, но жестко пресечь всё, для него не приемлемое.

Так что не в Распутине было дело. Император был разочарован итогами работы Столыпина во главе правительства — вот в чем состояло истинное и, вероятно, единственное обоснование отставки, которой Петр Аркадьевич избежал исключительно по причине своей гибели. Однако бранить своего первого министра он бы ни в коем случае не стал, даже если бы тот был жив-здоров. Ну, а уж после рокового спектакля в Киеве — тем паче.

По той же причине многие современники, никак не видевшие в покойном спасителя Отечества, поначалу тактично обходили оценку его бурного пятилетия. А потом пошло — войны, революции, чистки. Негодяи и невежды корежили историю России по прихотям и по заказам. Сначала от замечательного государственного деятеля оставили одни только «столыпинские галстуки». Затем власть переменилась, и косяком пошли пошлые вздохи: ах, что мы потеряли! Что за чудо была бы Россия, если бы Петру Аркадьевичу и впрямь обеспечили просимые им 20 лет мира и покоя!

Это вообще одна из самых забавных черт отечественной историографии: всё списывать на вождя, что некстати помер. Так было с Петром Великом, с Екатериною Великой же, с Александром Освободителем, с Андроповым Психушником. Но особенно, конечно, с Лениным — до того великим, что за одно лишь мысленное покушение на его величие попересажали миллионы. 

После доклада Хрущева ХХ съезду на тему: «Оказался наш отец не отцом, а сукою» у народа-победителя случился одномоментный заворот мозгов. Уж если и Сталин плох, то как жить, кому верить? С той поры и на десятилетия вперед покатился по градам и весям вселенский научно-практический молебен по Ильичу. Статьи, диссертации, монографии, фильмы, симпозиумы. Лучшие актеры, лучшая бумага, деньги без счета. Давление на психику запредельное. Туда, мол, шли закономерно, а сюда свернули случайно. Фанни Каплан, бандитка слепая, попутала. Вот кабы свершилось всё, да по Ильичу! Кабы успел вождь воплотить задуманное. Кабы реорганизовал Рабкрин, придал законодательные функции Госплану, наладил нэп всерьез и надолго, а, главное, передвинул куда-нибудь Сталина из генсеков, чтобы власть не такая необъятная, — вот тогда бы вы не узнали Россию!

Егор Яковлев, автор самого популярного телевизионного сериала про Ильича, рассказывал мне, как жестко выговаривал ему Лапин, всевластный начальник всего советского телевидения времен «застоя», за попытку внести в сценарный образ вождя некую милую слабинку, живую капельку простой человечности. Лапин был категоричен: никаких капелек! Они не лишние — они вредные. Не важно, что там у Ленина на самом деле было и чего не было. Нет ни малейшей нужды в очеловечивании вождя. Напротив, задача всей пропаганды в том, чтобы последовательно провести Ленина дорогою Иисуса Христа — из людей в боги. Чтобы любое сомнение стало ересью. Чтобы народ спокойно бил лбом, не отвлекаясь на детали.

Процесс покрытия мерзости патиной святости называется «сакрализация». Сакральными считались Октябрь 17-го, Конармия, коллективизация, разгром троцкистско-бухаринского блока. Это сорвалось в небыль, в анекдоты. Ленинский нарком продовольствия Цурюпа, ясно дело, не падал в голодный обморок — разве что задристал от пережора. Комиссары в пыльных шлемах были те ещё хваты. Окажись они нынче в Думе на Моховой, ничуть не испортили бы борозды нашей правящей ПЖиВ.

Материки государственной лжи поплыли, но иные острова шулерской сакральности еще держатся. Злодейская индустриализация, ввергнувшая в нищету три поколения, всё ещё идет по графе исторических достижений. Атомная бомба нас якобы спасла от американской оккупации. Полётом в космос мы доказали своё мировое научное лидерство. И, конечно, самое главное — война. Великая Война! Победоносный Триумф Свободы, которого нельзя касаться грязными лапами, скажем, Юлии Латыниной или Владимира Резуна (Виктор Суворов). Но можно и должно — чистенькими пальчиками моложавого, напористого, ничуть не стеснительного профессора Владимира Мединского.

И в научных своих изысканиях, и в популярных дискуссиях Мединский последовательно использует метод ручной подгонки истории под требуемый результат. Судя по обращению с фактами, его не слишком тревожит, что там на самом было. Он знает, какой истории надлежит быть, и потому шагает по ней напролом. Такой подход сомнителен даже в пропаганде, но вполне отвратителен в науке. Вольность обращения с фактами Владимир Мединский с чарующей откровенностью объясняет «сакральностью» темы. Когда, мол, речь о священном, бесхитростная наука должна делать шаг назад.

Темны воды подземных кремлевских рек, и трудно сказать постороннему, какое из течений вынесло Мединского в министры культуры. Однако совершенно очевидно, что его потребительский подход к истории сыграл тут немалую роль. Если профессор так лихо и безоглядно сакралил на Войну, на Катынь, на оккупацию Балтии, то вряд ли постесняется осакралить все, на что укажут. Правящая команда и, прежде всего, сам В. Путин отчаянно нуждаются в новых вливаниях легитимности. Они гребут под себя всё: шапку Мономаха, скафандр Юрия Гагарина, лошадь маршала Жукова. И, понятно, тут пришлось бы очень кстати пристроиться в наследники жесткого, талантливого силовика Столыпина, достигшего замечательных экономических успехов, но никогда не оглядывавшегося на всхлипы и стенания бандерлогов «серебряного века».

«Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, — говорил Петр Столыпин, выступая перед Думой в 1907 году, — когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества».

Вот-вот. Очень своевременно. Нынче, как и сто лет тому назад, государственная необходимость стоит выше права писателей гулять с белой ленточкой по Чистопрудному бульвару. Партхозактив танкового «Уралвагонзавода» и лично В. Путин уже сделали выбор между целостностью теорий и целостностью отечества. Правда, не совсем понятно, как и откуда вдруг вылез роковой момент в жизни государства. Грузия разбита, Эстония трепещет, с Америкой мы коллеги. Путин уже 12 лет у власти, и даже Медведев ему не указ. Впрочем, на то и Мединский, чтобы при любых условиях обеспечить надлежащую сакральность.

Новый министр ловок, но и дело его ждет не простое. И, главное, с неясным исходом. Заминка, которая образовалась с памятником Столыпину, может перекинуться и на самого Петра Аркадьевича.

13 июля минувшего года Путин заложил камень в основание памятника Столыпину у въезда в здание российского Совмина. Он сказал, что отдает свою месячную зарплату (премьерскую, около 200 тыс. рублей), и призвал всех последовать его примеру. Предполагалось, что к юбилею (2 апреля) состоятся торжества, памятник будет открыт, пройдут научно-практические конференции — и все это, как нынче говорят, с полным медийным сопровождением.

Но не срослось. Памятник не готов, торжества отнесены на потом. Называют две причины. Первая: будто министры скаредны, прижимисты, никто, кроме Грефа (зарплата главы Сбербанка впятеро выше премьерской), денег не дал. Вторая: историки и архитекторы восстали против сооружения памятника рядом с Совмином.

Первая причина сомнительна. Присвистнул бы Путин где-нибудь на подходе к туалету, вне всякой публичности — снесли бы, сколько велено, и ещё в очереди бы постояли. А вот вторая — вполне резонна. Как бы Путин ни играл желваками, он все же историк-любитель и с истинными знатоками ему не совладать.

Всего нагляднее это проявилось в делах так называемой комиссии по пресечению попыток злостного шельмования истории Отечества, или как её там. Неуклюжесть названия добросовестно отражала убогость замысла. Состоял он в том, чтобы объявлять любой источник, от журчащего ручья до смердящей лужи, священным колодцем. Плюнул — покайся, не то пожалеешь. Ничего из пресечения не вышло, да и выйти не могло. Комиссия заглохла.

Сегодня в стране по разным направлениям работают сотни высокопрофессиональных историков. Если не считать новейшей истории (что вполне объяснимо) и Второй мировой войны (что крайне прискорбно), то перед ними распахнуты все архивы. Столыпинский период прекрасно документирован. Идет плодотворный историографический процесс. В оборот вводятся новые факты, новые модели их взаимоувязки, новые суждения под новыми углами зрения. Богатая история России сейчас напоминает живописный берег, выплывающий из тумана. Эта чарующая картина влечет и манит множество отечественных и зарубежных исследователей. Россию интересно исследовать, о России интересно писать. Отечественная история — баловень читающей публики. В стране бум исторической литературы.

И на этом фоне как же жалко выглядят усилия власти навязать единообразное, силком втиснутое в сиюминутные нужды толкование истории и исторических деятелей! Из-за ступенчатой подневольной организации народного образования иные догмы еще удается втиснуть в школьные учебники, но даже умные девятиклассники над ними потешаются.

Сталин сумел изуродовать историю под себя. Для этого ему потребовались два решающих элемента. Первый: теоретик истории профессор М. Покровский. Это он оставил от Столыпина только «галстуки». Второй: практик истории Л. Берия. Это он слал в лагеря школьных учителей «за дискредитацию отечественного государственного деятеля Ивана Грозного». Если практик без теории еще годится туда-сюда, то теории Покровского без практики Берии просто мертвы.

У Путина Берии нет. Он еще не раз об этом пожалеет. Но пока что надо выходить из затруднений имеющимися средствами. Чуровская вуаль не прикрыла срам голого короля. Надобно срочно сшить мундир исторической легитимности. Из мифов, из слухов, из сплетен — не важно. Лишь бы поскорее и поближе к «дайте мне двадцать лет».

Клин вышибают клином. Подобное лечат подобным. Имитацией латают имитацию. На широкий телевизионный экран вызывается лучший имитатор гениальности — Никита Михалков.

Вот теперь комплект полон: Столыпин, Путин, Михалков. В завершающей части этих заметок мы посмотрим, все ли ладно в этой компании.

Фотографии РИА Новости