Что общего у шутов, евнухов, опричников и т.п.? И в чем смысл этого вопроса в свете заголовка статьи? Ответ есть, и он предельно актуален.

У любого традиционного властителя, будь то величественный монарх или вульгарный диктатор, есть два главных источника постоянной внутренней угрозы. Первый — собственные подданные. Второй — те приближенные властителя, с помощью которых он защищается от первой угрозы. Ведь передавая кому-то из приближенных часть своей власти, финансовой, административной и, особенно, военной, он создает у такого приближенного соблазн и дает возможность отнять и присвоить верховную власть.

Для наших рассуждений важно еще одно универсальное историческое правило. В любых обществах существуют представления о том, кто может, а кто не может обладать властью. Например, у цивилизованных древних римлян, в отличие от диких кельтов, властью не могли обладать женщины. В монархиях создаются династические ограничения; монархом мог стать тот, кто произошел от монарха и был в состоянии произвести на свет будущего монарха. Даже в демократиях есть определенные социальные ограничения формального и неформального толка. Например, американские избиратели явно предпочитают партийных кандидатов в президенты независимым.

Социальные границы для группы потенциальных претендентов на власть не обязательно конструируются всем обществом; их может формировать узкая группа лиц, контролирующих властные рычаги, монополизирующая право определять передачу власти и навязывающая свою волю всем остальным. Именно так происходит сейчас в России. Но именно это обстоятельство становится источником угрозы для правителя, особенно тогда, когда потеря власти сопряжена для него не только с потерей власти.

Великий Пьер Бурдье в своем известном эссе, посвященном зарождению бюрократии, объяснил нам следующее. Правитель, чтобы избавить себя от второй угрозы, начинает включать в свое ближайшее окружение лиц из "стигматизированных" групп, т.е. из групп, представители которых не могут обладать властью. Например, евнух не в состоянии породить потомство. Поэтому он не может претендовать на верховную власть. Поэтому невозможно себе представить, чтобы он сверг императора и воссел на его престол. В силу этого банального физиологического обстоятельства евнухи так часто становились в Византии первыми министрами и полководцами. А может ли стать королем католический кардинал? Конечно, нет — целибат препятствует. Поэтому в средневековой Европе высшие служители церкви очень часто становились высшими светскими должностными лицами, не только гражданскими, но и военными, как могучий кардинал Ришелье. По той же причине министрами становились шуты или разносчики пирожков.

Но иногда по той же причине властители производили полную смену элиты. Два наиболее известных нам примера: первый — опричнина Ивана Грозного, одного из самых бездарных российских царей, по причине своих зверств особо чтимого народом, любящим державную порку; второй — Культурная революция Мао Цзэдуна. В обоих случаях руками молодых париев уничтожались "заслуженные люди", представители традиционной политической элиты. В обоих случаях это было вызвано явной угрозой властителю, исходившей от традиционного окружения. В обоих случаях элита замещалась людьми, обязанными своим возвышением исключительно правителю (в отличие от уничтожаемой элиты) и в ближайшие десятилетия не имеющими возможности претендовать на личную высшую власть. В обоих случаях властитель замыкался на прямых исполнителей, преодолевая дистанцию традиционных иерархий.

Теперь мы готовы вернуться к родным осинам. Давайте вспомним: Путин и Медведев не традиционные восточные деспоты, а в гораздо большей степени продукты пропагандистских проектов властвующей бюрократии, призванные своим рейтингом защищать "вертикаль власти", которая еще не до конца раздербанила Россию. Путин (сосредоточимся на нем) нужен этой вертикали, покуда его рейтинг защищает ее. Но последнее время поддержание мифа о рейтинге нуждается не только в массированной пропаганде, но и в немалом социологическом лукавстве, если выражаться максимально деликатно. И это не все. Власть портит любого человека, даже выдающегося разведчика. Это происходит и с Путиным: он становится менее предсказуемым для узкой группы его окружения и менее управляемым ею, а потому — опасным. Недовольство надоевшим властителем овладевает не только активной частью общества, но и этим путинским окружением. Объект недовольства в курсе дела и принимает меры.

Сейчас видны активные шаги, ведущие к превращению нелегитимного президента в обычного восточного деспота. Он уже активно разбирается с первой угрозой — с обществом. Происходящее сегодня я бы рискнул назвать "юридизированный Тяньаньмэнь". Подозреваю, что само по себе это его не спасает. Но тут существенны не реальные последствия, а представления о них Путина. В его картине мира действенность отдаваемых им приказов зависит исключительно от качества их трансляции вниз. А в этом он сомневается, ибо все больше и больше не доверяет своему окружению и окружению своего окружения и все больше боится их всех.

Значит, надо менять окружение. Это можно делать двумя способами. Первый — устранять и заменять. Так действовали Иван Грозный, Гитлер, Мао Цзэдун. Второй способ — восстанавливать контроль над старым окружением. Это можно делать, запугивая его новой волной молодых кадров и выборочно пропалывая стареньких с помощью новеньких. Именно этот комбинированный вариант готовится, судя по разнообразным признакам, на осень сего года. Остановлюсь на двух из них, которые свидетельствуют о том, что вслед за юридизированной площадью Тяньаньмэнь нас ждет юридизированная опричнина.

Первый сигнал прозвучал в середине июля. Я имею в виду инициативу по введению постов независимых прокуроров, которые будут обладать специальными полномочиями по расследованию дел в отношении высших должностных лиц (см. сайт газеты «Ведомости»). А недавно была озвучена еще одна инициатива, обязывающая должностных лиц избавляться от зарубежных активов и недвижимости. Хотя депутаты, которым было поручено от своего имени продвигать эти инициативы, подавали их как антикоррупционные, но всем ясно, что борьба с коррупцией тут ни при чем. Если бы Кремль считал иначе, то ему было бы выгодно сделать источником этих инициатив президента. И ясно, что антикоррупционная направленность этих мер более чем уязвима, когда главным источником коррупции является нынешний политический режим сам по себе.

Ясно, что дело в другом — в подготовке волны юридического террора в отношении «зажравшихся и непослушных» членов ближайшего окружения. Тут есть возможность умертвить целую семью зайцев. Во-первых, избавиться от наиболее опасных и нелояльных. Во-вторых, обличив их в коррупции, показать себя подданным решительным борцом с коррупцией «невзирая на лица». В-третьих, запуганных участью жертв оставшихся на воле сторонников можно привести к своему стремени. В-четвертых, можно присвоить собственность жертв (как это было с ЮКОСом). В-пятых, поделившись частью присвоенной собственности со своими молодыми опричниками, можно подкрепить их преданность нелишними аргументами. Начинать все это без новых кадров нереально. Нужны ребятки не только преданные и злые от голода и жадности, но и не включенные в плотную сеть, порождаемую родственными, клановыми, корпоративными связями, общей собственностью, общими преступлениями, общими интересами. Отсюда — неизбежность надвигающейся путинской опричнины.

Закономерен вопрос: а чем это может кончиться? Думаю, скучно не будет. Не будет и тотального террора, ведь для него нужна тоталитарная идеология. А тут ею и не пахнет. Не сомневаюсь, что потенциальные жертвы из путинского окружения вряд ли готовы стать кроликами при удаве. Для этого они должны ощущать себя кроликами, что сомнительно, и признавать в Путине удава, что просто исключено. Уж они-то точно знают ему цену.

Будет весело в том числе потому, что не возникнет монолитного и эффективного сопротивления в элитах. Часть уедет и начнет завоевывать себе реноме на Западе, разоблачая Путина (а знают они убийственно много) и выставляя себя борцами с гнусным режимом. Часть начнет дома искать контактов и альянсов с оппозицией. Часть начнет планировать дворцовый переворот в старом добром духе XVIII века. Все это породит резкое ослабление режима и создаст очередную точку бифуркации. С большой буквы Б.