Осенью 2012 года Владимир Путин неожиданно увольняет министра обороны Анатолия Сердюкова. Реальной причиной увольнения стали не коррупция, не адюльтер и даже не соперничество с главой президентской администрации Сергеем Ивановым. Реальной причиной увольнения было то, что армейская реформа, которую по поручению же Путина осуществлял Сердюков, вошла в противоречие с новым курсом Главного Стерха.

Первая ласточка этого нового курса пролетела за полгода до увольнения, когда Минобороны публично заявило, что не будет покупать продукцию «Уралвагонзавода» за ее дороговизну и устарелость. После этого сотрудник «Уралвагонзавода» Виктор Холманских на прямой линии с Путиным предложил приехать и разогнать нехороших парней с Болотной. После этого «Уралвагонзавод» тут же получил на 6 млрд рублей оборонзаказа.

Власть открытым текстом дала понять: мы будем спонсировать убыточное государственное производство именно потому, что оно является убыточным. Согласно новому курсу, 23 трлн руб. гособоронзаказа были выданы российским военным предприятиям не на укрепление обороны страны, а на укрепление социальной базы Путина при имитации обороны.

Войны при этом никто не боялся. Война в то время была экономически невыгодна, и невыгодность войны была главная причина всеобщего размягчения нравов и существования неэффективных правительств.

Дальше события развивались так.

Путин летает со стерхами и выигрывает очередные выборы со счетом 75%. Из этих 75 — 45% реальные. Это менты, врачи, учителя, чиновники и работники госпредприятий, производящих все больше и больше никому не нужной продукции. Россия экспортирует нефть и импортирует все остальное. Больше половины населения составляют госзависимые, и, так как в стране не демократия, они получают не по тысяче долларов на нос, а по сотне. И так как в стране не демократия, а Главный Стерх, они его обожают. 23 трлн на госзаказ распилено, из них 15 трлн ушло на виллы в Ницце, еще на 8 трлн навыпускали танков времен изгнания из Кремля поляков и стратегические ракеты из картона.

Тем временем мир тоже не стоит на месте. Евросоюз накрывается медным тазом. Преемник Обамы доводит госдолг США до 30 трлн долларов, и США тоже накрываются. Все переходят с евро и доллара на марку, из-за дорогой марки немецкая продукция становится неконкурентоспособной, и марка накрывается тоже.

Китай — единственная в мире рыночная страна, которая не погибает под гнетом популизма, начинает сбоить. Неприятности Китая нескольких родов. Во-первых, Европа и США закрыли свои рынки с криком «Нет дешевым китайским товарам». Во-вторых, «делать как в Китае» научились многие, включая Вьетнам, Бирму, парочку взявшихся за ум Танзаний и Северную Корею, где наконец пал режим чучхе, — в результате на мировой рынок труда выплеснулась рабочая сила вдесятеро дешевле китайской.

И хотя Китай по-прежнему имеет серьезное преимущество — его квалифицированная рабочая сила может моментально, в отличие от Европы, перестроить выпуск продукции, — она уже не так дешева. Притом эта рабочая сила требует профсоюзов, средней класс требует свободы, и по мере замедления экономического роста эти требования становятся все громче и неотступнее. Ах, да: Европа, время от времени просыпаясь, тычет в Китай пальцем и кричит: «А где демократия?». Она кричит довольно громко, потому что это теперь не только абстрактный крик, но и способ расшатать пугающего гиганта.

Какой выход? Правильно, война. Не против Тайваня: Тайвань к тому времени давно сьеден, переварен и сам попросился в желудок Китая. Война, очевидно, против северного соседа, у которого территория есть, а армии нету.

А как тем временем живет этот сосед? Нефть подешевела, а больше в стране ничего нет. Люмпен не получает даже своих ста долларов. Что он делает? Правильно. Он бьет косоглазых, которые, гады, украли у него работу. В Москве он режет таджиков, за Уралом — китайцев. Китайцев он режет охотнее, потому что китаец, в отличие от таджика, богат. Когда громишь таджика, получаешь только моральное удовлетворение. А вот китаец — у него и машина в доме, и телевизор! Ура! Даешь Хрустальную Ночь!

Вот вам и предлог для войны, и даже не предлог, а целый повод: китайское правительство, конечно, не может остаться равнодушным к погромам по ту сторону границы. Заметьте, между прочим, что война по-прежнему экономически невыгодна. Резоны для войны другие: единение нации, не время говорить о демократии, спасем сограждан, накажем русских погромщиков.

А армии-то у русских нету. Виллы в Ницце воюют плохо. Китайская армия обрушивается на российскую, как кувалда на яйцо. Россия отступает до Урала. Хорошо еще, если дело обойдется без ядерных ударов, а то выяснится, что ракеты в российских шахтах начинаются на букву «м».

Завоевать всю Россию при этом, естественно, нельзя. Если есть какое-то геостратегическое качество России на протяжении веков, так это то, что ее физически нельзя завоевать. Хоть с запада ешь, хоть с востока. Даже в китайскую глотку Россия целиком не влезет. Да Китаю и не надо: ему нужна была победоносная война, а не Россия.

Какой самый главный эффект войны? Она обнуляет социальные обязательства. На месте российских городов — спекшиеся воронки, под Москвой беженцы из Владивостока рассказывают про владивостокскую резню, ни денег, ни хлеба, ни карточек — какое тут производство картонных танков в обмен на социальную покорность, какое тут Если Не Он, То Кто?

Что происходит? Правильно, военный переворот. Уцелевшие остатки армии, которые остановили китайцев (которые, возможно, остановились сами из-за растянутых коммуникаций), берут Главного Стерха и отправляют его в Вечный Полет. И знаете, кем они его объявляют? Правильно, китайским шпионом. К тому же относительно половины его чиновников к тому времени это чистая правда.

Что происходит дальше? Напоминаю, что у нового правительства ноль социальных обязательств. Все обнулено. Света нет, тепла нет, еды нет, нефти (которая отошла китайцам) тоже нет, 100 млн уцелевшего населения России никто по случаю скверного состояния мировой экономики не собирается кормить, и в этих условиях даже самый люмпенистый люмпен понимает, что он выживет, только если начнет работать. У нового правительства нет обязательств перед народом. Свою легитимность оно не черпает от большинства. Даже если бы европейская социалистическая модель вызывала у него теоретическое почтение, воплотить модель всеобщего иждивенчества в условиях отсутствия воды, газа и электричества не представляется возможным.

Что происходит дальше? Новая власть заимствует модель победителей. Китайскую модель. Это всегда так в истории: если нацию победили, то если она хочет выжить, она учится у победителей. Это единственный способ накормить население.

Россия унижена, растоптана, оскорблена, ее территория кончается у Урала, но эта территория впервые имеет некую связность: она не слишком велика. С нее поисчезала бюрократия. Вшам нечем кормиться. Беженцы из-под Иркутска рассказывают, как они бежали, босые, по сибирскому снегу, но они готовы работать за грош. Они дешевле северных корейцев.

А ведь в России остаются еще свои преимущества: образование, например, как его ни развращай, а все равно оно лучше, чем в Зимбабве. В Россию приходят сборочные производства. Диаспора возвращается в Россию. Тот русский, который двадцать лет назад переехал в Лос-Анджелес и забыл о родине как о мелком и пакостном сне, при виде национального унижения вспоминает, что он русский.

Возрождается настоящий патриотизм — не тот, квасной, у ряженого козака с медалью «За день Рождения», который марширует по улицам 4 ноября со свастикой и который еще недавно резал китайца и таджика, — а настоящий патриотизм, который только и обретается в страшной беде. Этот патриотизм эмигранта подкрепляется разумной выгодой: в США стагнация, в Европе кризис, почему бы не вложить деньги в Россию? Рабсила стоит гроши, барьеры минимальные.

Так начинается Возрождение Нации.

Конец (анти)утопии.

Фото ИТАР-ТАСС/ Анатолий Струнин