В сравнении противоположных оценок действий режима как «безумия» или «трезвого расчета», более сильными оказались доводы в пользу «расчета», поскольку не обнаружилось признаков созревания внутриэлитного раскола такого характера и масштаба, чтобы режим рухнул в течение ближайших месяцев и даже лет.

Такая оценка может оказаться ошибочной, но все же представим себе, что впереди — несколько лет политической реакции. Фаза реакции включает не только неуклонное удушение свобод, но также более или менее широкое распространение в обществе чувств страха, безнадежности, оцепенения.

Понятно, что наихудший ответ лидеров протеста на реакцию — отчаяние и бегство, поскольку полностью соответствует целям репрессивного режима и надолго его укрепляет. Неразумно пытаться искусственно «раздувать» пламя общественного недовольства, поскольку в изменившейся ситуации провал таких попыток приведет к еще большему разочарованию.

Нужен средний путь упорной и планомерной работы по укреплению организационных структур и сетей протеста, по взаимной поддержке и помощи, по ведению обсуждений, подготовке и проведению пусть не широких, но точечных и эффективных протестных акций, способных вызвать резонанс, по политическому просвещению, расширению рамок возможного в политическом действии.

Как наполнить этот формальный каркас актуальным содержанием? Для этого нужно как минимум зафиксировать основные содержательные трудности, противоречия, конфликты протестного движения. Выделим такие пункты:

1. Известный конфликт между «соглашателями» и «радикалами».
2. Проблема оправданности союза либералов с левыми и националистами.
3. Столичный характер протестов (Москва и Петербург), преимущественно прохладное или даже отчужденное, раздраженное отношение к ним в провинции.
4. Неопределенность отношения к власти и режиму. С одной стороны, они нелегитимны (не столько из-за фальсификации выборов, сколько из-за тотальной административной поддержки этих фальсификаций), с другой стороны — «все работает и все довольны», т.е. фактически наибольшая часть населения, силовые структуры, бизнес и бюрократия принимают власть и режим как вполне легитимные (несмотря на разные претензии и жалобы).
5. Непонятно, что ожидать и на что надеяться. Стало очевидно, что без глубокого социально-политического кризиса, вызванного либо экономическими, либо экологическими неурядицами или бедствиями, правящая группа власть не отдаст. Однако лишь очень немногие готовы поддержать ленинский принцип «Чем хуже (для страны) – тем лучше (для протеста и революции)».

К этим более или менее активно обсуждающимся проблемам следует добавить еще два пункта, о которых говорят меньше, отчасти потому, что они недостаточно осознаны, отчасти потому, что образуют самоочевидную и поэтому невидимую «среду», о которой особо не задумываются, как рыбы не видят воду, в которой живут. По старинке, эти два пункта отнесем к «бытию» и «сознанию».

В своем «бытии» страна незаметно, но неуклонно деградирует, во многом отстает уже не только от Запада, но и от нескольких динамично развивающихся стран «третьего мира». Широкий фронт деградации простирается от истлевающей советской инфраструктуры, отсталых заводов и пустеющих деревень до роста безграмотности, агрессивности, наркомании среди молодежи, до усиливающейся утечки из России лучших умов и талантов; что уж говорить о вполне материальных следствиях запредельной безответственности нынешней российской бюрократии.

В плане «сознания» глубина и непримиримость идейных разногласий, представлений о желаемом для страны будущем достигает опасных пределов, когда стороны уже перестают считать своих противников равноправными и достойными внимания оппонентами, но видят в них либо врагов, наймитов и нелюдей, либо откровенных преступников, либо безнадежных идиотов, разговаривать с которыми бесполезно.

Если при налаженной коммуникации между сторонами и взаимоприемлемых способах установления и обновления властного и правового порядка разнообразие идеологических и политических позиций является нормальной характеристикой общества, то столь глубокий раскол между ненавидящими и боящимися друг друга противниками грозит обвалом в неуправляемое насилие, а затем в тоталитарную диктатуру.

Перед нами узел острых противоречий, неуклонно растущего взаимного отчуждения и ненависти, причем на фоне вроде бы малозаметных процессов деградации материальной среды (уже прорывающихся в рецидивирующих катастрофах и бедствиях) и человеческих качеств (социальные болезни, такие как алкоголизм и наркомания).

«Разрубить узел» не получится, поскольку действительно сейчас не 1917-й и не 1937‑й годы: на насильственный захват власти, на массовые репрессии и расстрелы стороны (пока?) не готовы, что уже хорошо.

За какие же нити нужно тянуть, чтобы этот клубок начал превращаться во что-то более приемлемое для жизни?

Отказ от полного уничтожения противника в конфликте уже предполагает, что с ним как-то придется считаться. Значит, решение по необходимости должно быть компромиссным. Чтобы найти его, нужно договариваться, а чтобы договариваться, нужно хоть в минимальной степени доверять собеседнику, ну, например, знать, что он в какой-то момент не наставит на тебя пистолет и не наденет наручники. Известно, что первый гласный или негласный договор — это «договор о разоружении».

В лагере протестного движения надежды на такой договор сохранялись до 6 мая, а после серии летних репрессивных законов и развертывания дела о «болотных беспорядках» почти полностью улетучились. Соответствующие требования освобождения политзаключенных и прекращения репрессий хорошо осознаны, необходимы и закономерны. В этом лагере мотивация власти и режима трактуется лишь как трусливая жестокость, не достойная никакого оправдания, а значит, и маломальского осмысления.

Попробуем все же реконструировать логику поведения властей и выразим ее в таком монологе: «Вам не нравится, что мы обыскиваем, арестовываем, нечестно судим, сажаем, запугиваем? А что нам прикажете делать? Кто каждодневно грозится свергнуть «кровавый режим»? Отобрать все наше имущество? Посадить нас или в тюрьму или на «воровской пароход»? Подвергнуть полной и пожизненной люстрации? Если уж мы такие плохие и коварные, как вы привыкли уверять, то с чего бы вдруг нам не обороняться всеми доступными нам средствами? Почему бы нам не наносить превентивные удары по вашим болевым точкам вместо того, чтобы смирно ждать, когда вы исполните ваши угрозы?»

Ясно, что при такой позиции никаких мотивов у власти в сегодняшней ситуации соглашаться на «договор о разоружении», то есть отказаться от применения насилия в политике, нет. Но без «договора о разоружении» наиболее вероятной остается эскалация взаимного отчуждения, рост репрессий, радикализация протеста с самыми неприятными последствиями.

Отсюда вытекает первоочередная и весьма нетривиальная задача для протестного движения: накопить достаточную «переговорную силу», потенциал возможностей и угроз, которые заставили бы власть считаться с оппозицией, отказаться от принятой сейчас стратегии точечных репрессий и запугивания, начать полноценные переговоры.

Угрозы эти должны вести не к ожесточению, а к уступкам и для этого быть реальными, относиться к завтрашнему дню, а не быть шапкозакидательскими в отношении отдаленного и вполне мифического  «послереволюционного» будущего.

Угрозы должны совмещаться с предоставлением возможностей, иными словами, переговоры и партнерство с оппозицией для каждого конкретного руководителя, чиновника должны вести не к неприятностям для него вплоть до изгнания (как сейчас), а к росту репутации и новым карьерным перспективам.

Накопление потенциала для таких угроз и возможностей требует ресурсов, а где их взять? Речь идет о сети организационных структур, о сотрудничестве с бизнесом и массовой поддержке хотя бы в среде образованного класса крупных городов.

Отвергаем «политтехнологический» путь, обычно сводящийся к манипулированию сознанием, нажиманию на «кнопочки» уязвленного самолюбия «широких масс». Реальная политическая репутация накапливается делами, ясным обозначением сути волнующих людей проблем, внятно изложенными способами их решения и «историями успеха».

Почему Россия с пока еще сохраняющимся уровнем образования и технологий почти ничего не производит для себя и мирового рынка? Что делать с оставшимися от советского ВПК моногородами? С пустеющими селами и заросшими бурьяном полями? Как остановить вымывание населения с восточных окраин страны, грозящее в будущем их потерей? Как обеспечить необходимое многократное увеличение инвестиций в поддержку и обновление инфраструктуры? Почему нет массированного строительства обрабатывающих предприятий? Как открыть пути развития для почти задушенного малого и среднего предпринимательства (за пределами торговли и простейших услуг)? Как снизить число организаций и граждан, полностью зависимых от бюджетных «раздач», но не обратить их в нищету, а дать реальные возможности для самообеспечения и развития? Почему при столь больших государственных затратах на медицину и образование они остаются одновременно столь дорогими для граждан и зачастую столь низкокачественными? Каким образом трансформировать управленческую систему, сросшуюся с системной коррупцией?

Нельзя сказать, что эти вопросы не волнуют власть, во всяком случае, околокремлевские круги (журнал «Эксперт», РБК, ГУ ВШЭ и др.) даже что-то пытаются делать, но властные решения обычно либо вовсе примитивны («наказать стрелочника» или «залить проблему деньгами»), либо, в конечном счете, усугубляют проблему (когда создают еще один бюрократический орган, принимают очередной «драконовский» закон). Соответственно даже благонамеренные интеллектуальные потуги «экспертов» в большинстве случаев оказываются тщетными.

А вот в протестной среде все вопросы такого рода либо вовсе не поднимаются, либо только в жанре «все загубил режим, и пока его не свалим, сделать тут ничего и нельзя, и не нужно даже пытаться». Неоднократно раздавались призывы «строить параллельную реальность», «создать теневое правительство», «учредить альтернативный парламент, разрабатывающий свои законопроекты», однако энергия до сих пор больше тратится на организацию уличных шествий и митингов, долгие и унизительные переговоры с властью о том, где и как эти «марши свободы» будут маршировать в коридорах, плотно окруженных ОМОНом.

Более трудной в интеллектуальном и организационном плане, но и более перспективной является разработка альтернативных институциональных решений по множеству реальных социально-экономических проблем разного уровня, что предполагает и новые законопроекты, и новые механизмы взаимодействия, и новые бюджетные решения.

Заранее огульно утверждать, что такие альтернативные решения, будучи разумными, всегда и везде будут отвергнуты местными властями, нельзя. Непременно нужно искать партнеров и единомышленников в органах власти разного уровня и в бизнесе. Если отказ не имеет оснований, если, тем более, он связан с ущемлением узковедомственных и коррупционных интересов (что вполне ожидаемо), то нужно поднимать общественную кампанию, привлекая на свою сторону тех граждан, которые объективно заинтересованы в решении проблемы и недовольны существующим несправедливым и ущемляющим их права порядком. Накопление таких «козырей» — важный фактор успеха на будущих региональных и федеральных выборах, которые только кажутся далекими.

Такой путь трудный и долгий, но все же обладает важными достоинствами:

• служит расширению социальной поддержки конструктивным реформаторским силам в оппозиции,
• позволяет усилить коалицию перемен через партнерство с ответственными группами в государственном управлении и бизнес-сообществе,
• более основательно делегитимирует тех представителей режима, которые противятся разумным реформам, боясь потерять свои выгоды,
• полностью дискредитирует репрессивные практики и тех, кто за ними стоит,
• приближает политический кризис авторитарного режима, способствуя при этом мирному протеканию конфликта и демонтажа коррупционной системы.

В данной перспективе  получают свое решение вышеуказанные пункты конфликтов и противоречий.

Конфликт между «соглашателями-лоялистами» и «радикалами-республиканцами» быстро разрешится, как только энергия будет перенесена с публичных перепалок на организацию тех направлений деятельности, которые соответствуют настрою и темпераменту каждой стороны. «Соглашателям» нужно подкрепить свои прекрасные лозунги о честных судах разработкой нового пакета законов о правоохранительной системе. «Радикалам», убежденным в преступности правящих групп и кланов, следует собирать и упорядочивать свидетельства своих обвинений, составлять и подавать иски, которые хоть и будут скорее всего отвергнуты нашими «хамсудами», но могут быть опубликованы, поданы в международные инстанции. Это послужит благому делу дискредитации, последующего осуждения и люстрации действительных жуликов и воров, но оградит от огульных обвинений честных руководителей и чиновников.

«Радикалы» однозначно правы в своей нетерпимости к любым фальсификациям на выборах, но главный удар надо направить не на призывы «разогнать Думу», «выгнать лжепрезидента из Кремля», а на разработку и пропаганду такого механизма обеспечения свободы выборов (в плане допуска «неугодных»), равенства в предвыборной борьбе (в плане доступа к СМИ), формирования избирательных комиссий всех уровней, порядка наблюдения за их работой, которые надежно препятствуют жульничеству.

Идеологические споры, тем более взаимные обвинения, между либералами, левыми и националистами совершенно неуместны на данном этапе. Для каждой фракции есть свой широкий фронт: разработка институциональных решений (в том числе законопроектов), преодолевающих те трудности, которые их волнуют: относительно гражданских и политических свобод, порядка налогообложения, который не блокировал бы экономический рост, относительно защиты труда, равенства возможностей, обеспечения вертикальных лифтов для молодежи из бедных семей, относительно цивилизованных миграционных законов, визового режима, способов пресечения подкупа полиции и органов власти криминальными этническими группами, порядка раздачи федеральных субсидий известным национальным республикам.

Необходимость расширения поддержки протестного движения в регионах давно осознана столичными лидерами. Направленность на разработку институциональных решений местных проблем, волнующих жителей регионов, дает содержательную наполненность такому осознанию.

Тревожная неясность отношения к режиму (власть то ли легитимна, то ли нет) уступает место четким различениям. Те, кто ворует (распиливает, мошенничает), виновны, к ним уже сейчас необходимо предъявлять иски. Антиконституционные законы нелегитимны, голосовавшие за них партии и депутаты должны быть дискредитированы. Президент принят значительной частью избирателей (возможно, даже большинством), силовыми структурами, всей государственной машиной и международным сообществом, то есть обладает фактической легитимностью. Приходится с этим смириться, хотя позор тотальной административной кампании по «накручиванию» голосов остается и не должен забываться.

Проясняется и отношение к ожидаемому кризису (то ли он опасен, то ли необходим). Социально-экономический кризис (не говоря уже о насильственной революции) — это зло для подавляющего большинства граждан, его нужно предотвращать, разрабатывая и продвигая институциональные реформы. А вот политический кризис, раскол элит, последующие переговоры и демонтаж авторитарного режима очень даже нужны и полезны, поскольку правящая группа своими репрессивными акциями (от «законов» до арестов и дутых обвинений) показала, что готова цепляться за власть до последнего.

Фаза реакции — трудное, темное и нервное время, чреватое не только прямыми репрессиями, но также раздорами, предательством и потерей ориентиров в протестных и оппозиционных движениях. Выверенная повестка дня, направленность не на лобовое столкновение, а на собирание, накопление сил и ресурсов через институциональное творчество и налаживание контактов, партнерства с новыми группами — вот главный фактор победы.

Фотография ЕЖ