Продолжение. Начало см.

Судья:

Товарищ прокурор, продолжайте.

Прокурор:

Свидетель, Вы остановились на том моменте субботы, когда Вы вместе с Вашим шефом, как Вы предпочитаете выражаться, где-то сидели перед началом марша. Давайте продолжим с этого места.

Свидетель:

Спасибо, я помню хорошо. Да. Мы у него сидим, на Рублевке, в основном кабинете. У нас четыре экрана. На одном – график движения колонн с автобусами. Гаишники не останавливают. Не зря с генералами работали. И три экрана еще. Один с нашего вертолета: кружит пока над Белорусской. Один монитор работает на Манежной и один на Пушкинской. Это еще два экрана. Все по графику идет. Это ведь шеф! Начало сбора на Белорусской – в двенадцать. Сорок этих, через которые проходят. И уже к двенадцати просто прорва. А нам еще сообщают все время: по картинке с вертолета специалисты ведут счет. Так вот: полпервого, и уже под триста тысяч с вертолета. А полицейские параллельно сообщают со своих считалок. У них меньше, поскольку далеко не все еще прошли эти железки… не помню… Во – рамки! А у нас на подходе колонны. Причем часть идет на место сбора, на Белорусскую, а часть должна вливаться по ходу шествия. С полицией договорились.

Но самое главное началось в тринадцать. Значит так. С одной стороны, как положено, полиция докладывает Володину: через рамки прошло триста сорок тысяч, и еще очень много человек пока не прошли. Но это цветочки. В этот же момент НТВ дает прямое включение с Белорусской площади. Девочка такая; новенькую, видимо, двинули. Голосочек звонкий, миленькая такая, волосенки светленькие, вся светится прямо…

Прокурор:

Свидетель, успокойтесь, ближе к делу.

Свидетель:

Извините, но уж больно… Да, так девочка и говорит, что, мол, ведет репортаж с площади Белорусского вокзала, что здесь уже собралось почти полмиллиона российских граждан, что такого не было за всю историю России, что люди требуют… возмущены… И вот ее звонкий голосок, захлебываясь, восторженно рассказывает о происходящем, а параллельно движется камера и крупным планом показывают «Учителя Красноярска протестуют…», «Нефтяники Уренгоя – против…», а дальше совсем убойное: камера наезжает так плавненько на надпись «Уралмашвагонзавод – против преступного путинского режима», а потом лица рабочих, хорошие такие, веселые и грозные, разные. Это шеф сам придумал, специально для любимого президента.

Тут Володин, это я потом узнал, звонит Кулистикову и матом… нет, повторять не буду. А Кулистиков ему так вежливо: а рейтинг! Ведь такого никогда не было, и мы первые показали! А если что, то есть владельцы. А я что, я – наемный. Володин звонит владельцам, а те делают вид, что не в курсе дела: мол, что, правда, много? И он показывает? Здорово, рейтинг будет! В 13-30 подключаются Первый и «Россия-1». Володин звонит этим, и там та же песня: мол, нельзя отставать от НТВ, а то смотреть не будут, верить не будут, будто им до этого верили.

Тем временем колонна начинает двигаться, и за Маяковским двигалось уже более шестисот тысяч, а за Пушкинской – более восьмисот, это колонны подходили приезжие, да еще народ московский начал стихийно подходить, кто увидел по телевизору. Если бы не они, мы бы до миллиона не дотянули. К Манежной подошло чуть меньше миллиона, но довольно быстро план был выполнен.

Тем временем на каналы названивает Путин сам уже, после разговора с Володиным. Но тут уже другая заготовка работала: они просто не брали трубки, как тот Генеральный прокурор, которому Путин не мог дозвониться. Помните? Про лодку. А одновременно началось в регионах, там хоть кое-где и к вечеру шло, но то, что люди по всей стране увидели по телевизору, какой-то бетон взорвало. Мы это не планировали, но это, конечно, работало на сценарий. Надо было, чтобы он, я про президента, начал бы всех обзванивать и нашел понимание и готовность помочь только у двух старых и верных друзей. А тут на Манежной идет митинг, выступают рабочие, учителя, артисты, даже оппозиционеры, кроют его так, что святых выноси. И паника у него, как мы рассчитывали, нарастала. Параллельно он связывается с полицией, с ОМОНом, все говорят: «Яволь», и ничего не меняется. И он это видит, и паника растет. А время идет. Весна, погода хорошая, полиция не мешает. Никто не расходится. И накал растет. Люди выходят, говорят, миллионная толпа скандирует «Долой!», и все это – по трем каналам на всю страну. Начали телеграммы из регионов зачитывать. Тут вообще рев восторженный начался. И все это Путин видит у себя в резиденции и думает только одно: «Ну, все…». Это я так, передаю атмосферу. Короче, часов в семь вечера он добрался до наших двоих. Говорит: «Приезжайте срочно!». Они: «Яволь». А сами-то уже давно готовы и быстро едут. В полвосьмого они у него. Полдевятого они звонят шефу и говорят: «Готово! Едем к тебе». А это ведь рядом. Минут через двадцать уже у нас. Я выхожу, но довольно быстро зовут обратно: пора ковать железо.

Шеф потом рассказал: долго уговаривать не пришлось. Он в такой готовности пребывал! Жареный, и с корочкой румяной. Только просил про гарантии. А что? Он ведь все через картинку воспринимал. Он сам картинкой был телевизионной. А тут картинка вдруг поменялась. Все остальное не важно. И что к телефону не подходят. Такое с ним и раньше бывало. А что? Правда! А тут картинка другая. Не просто другая. Катастрофическая картинка. Он сам в ловушку попал. Ему все время врали картинками. Он не видел, как все меняется. А тут… Это шок. Он и сдулся вмиг. Кстати, мы на этот эффект и надеялись. Это подсудимый подсказал, а шеф сразу словил, что это в точку.

Короче, шеф с оригиналом поехал к Медведеву. Его долго разыскивали, прятался. Но нашли. А два героя революции – на Манежную. И я с ними – наблюдателем. Там предупреждены, нам делают коридор, мы на трибуну, я сзади, а они оба вперед, к микрофонам. Встретили настороженно, мол, сейчас будут призывать к сдержанности и порядку. Ну, они ждут, стало потише. Тут один, вы его знаете, он это любит, звонким металлическим голосом объявляет: «У меня в руках копия документа об отставке, подписанная бывшим президентом Российской Федерации Владимиром Путиным…». Он хотел продолжить, но что вы! Тут такое началось! Но я не буду… это все знают. Чуть стало потише, он продолжает, спокойнее уже, без звону, что исполняющим обязанности президента по Конституции стал премьер Медведев – ну, тут так все равнодушно молчат, а он продолжает: «В ближайшие часы будет подписан указ о досрочных президентских выборах». И тут снова гвалт, и опять надолго. Дальше опять речи пошли – уже про светлое будущее. Все обнимаются, целуются. Музыканты всякие стали приезжать. Шевчук, конечно. Потом «Машина времени»: «Вот, новый поворот…». Эти двое-то быстро уехали, а я еще часа четыре там был. Меня-то мало знают. Стою на сцене в уголке, смотрю, радостно очень было. И слезы умиления. Этого нельзя забыть.

Прокурор:

Давайте вернемся к подсудимому. Вы говорили, что Ваш шеф, как Вы его называете, хотел с ним встретиться еще раз. Эта встреча состоялась? Когда? Что на ней было?

Свидетель:

А прямо на следующий день. Только днем, в четырнадцать. Шеф еще ночью звонил и просил с ним приехать. Снова в резиденцию.

Прокурор:

Теперь, пожалуйста, подробнее. Ваша честь, сейчас речь пойдет об очень важном эпизоде, о котором присяжные должны знать все подробности, чтобы оценить последующие события. Вы не возражаете?

Судья:

Защита не возражает? Спасибо. Пожалуйста, свидетель, отвечайте на вопросы прокурора с необходимой подробностью.

Свидетель:

Хорошо. Ну, вот. Мы едем, он звонит: «Едете?». Я отвечаю всю правду – едем. Ему не терпится: он рассказывает, что его готовят представить на пост премьера. Я по голосу чувствую, что он доволен. Я подсудимому рассказал. Если бы секрет был, шеф сказал бы. Он же знает, что мы вместе едем.

Мы входим, и он – шеф то есть – сразу подсудимому: «Ну, как впечатления?». А тот отвечает: «Фигово». Он другое слово употребил. Но Вы, Ваша честь запретили, потому… Да и так все ясно. А потом добавляет: «И дальше будет только хуже». Шеф спокоен, на лице все еще просветленное выражение, благостное. И он так дружелюбно говорит: «Обоснуйте». И дальше начался диалог, совершенно захватывающий.

Подсудимый: Видите ли, у Вас с Путиным есть одно общее заблуждение, очень опасное.

Шеф: Вот как? Но я еще не обиделся. А какое же?

Подсудимый: Вы оба серьезно и трагически преувеличиваете управляемость социальными процессами.

Шеф: Нет! Ну Вы посмотрите! А как же тогда все эти две недели? Вы же все видели! Вы же видели, что мы делали и что получилось! Как же так?

Подсудимый: Так Вы паруса под попутный ветер поставили. А ветер и без Вас дул. И Путина он сдул бы без Вас. Только, может, позже, при иных обстоятельствах. Вы не создавали процесс. Вы его возглавили, когда он сам понесся. А вот против ветра вы помочиться не рискнули бы.

Шеф: О-о-о-о! Сколько раз! До сих пор все штаны мокрые.

Подсудимый: Бог с ними, со штанами вашими. Это Вы по бизнесу мочились. Давайте о другом, о серьезном. Вот вы, вся ваша группа заговорщиков, пообещали Путину гарантии. Это так?

Шеф: Конечно. Больной человек. Тихо уходит. Без всякого месилова. Чего же не согласиться?

Подсудимый: Вы удивитесь. Дело не в самом решении. Людей возмутит то, как вы его приняли. Без них, не посоветовавшись, не обсудив. Тут будет чувствоваться такой страшный разрыв между новыми ожиданиями и старым подходом. Но дело не только в этом. Вот со свободой СМИ как у Вас будет?

Шеф: Да как!? Как положено – свобода! Для меня тут Ельцин – образец.

Подсудимый: Ага. Славненько. А как Вы думаете, что про Путина начнут писать, говорить, показывать?

Шеф: (Пауза). Да-а-а-а. Начнется. Все выплеснется. Ниагара нечистот.

Подсудимый: Конечно. Правда, думаю, Ниагара ручейком покажется по-сравнению с тем, что будет. А как Вы думаете, какая реакция будет у граждан, у тех же рабочих?

Шеф: (Опять пауза). Да-а-а-а. Крику буде-е-е-ет.

Подсудимый: Конечно. И Вас разлюбят, не успев полюбить. К этому добавится радостное удивление от того, что именно вы, как кукловод, а именно так будут говорить, стояли за всеми героическими событиями. Вам не простят утраты ощущения личной победы каждого и всех, которая превратится в Вашу личную победу, увенчанную премьерским постом. Вам присвоят какую-нибудь непотребную кличку, и Вы, человек тщеславный, быстро обидитесь на всех, потихоньку превращаясь в некое подобие Путина. И Вам придется его сдать разъяренной стране, иначе растерзают Вас, премьера. Не Медведева же безобидного. И что начнется тогда?

Шеф: (Снова пауза). Чекисты активизируются. Начнут мстить, мне.

Подсудимый: Ну, не только Вам. Но все равно. Вам придется искать защиты у военных. Так?

Шеф: Ну, еще полиция…

Подсудимый: Это наша-то? А обратившись к военным, Вы обрастете обязательствами делиться с ними властью и планами. И привет. Приехали. Кстати, большого напряжения для Вас это не составит. Например. Вы ведь точно также, как и Путин, ну, скажем для точности, обобщенный Путин, уверены, что прекрасно знаете, что нужно делать. Вы ведь имеете для этого больше оснований, чем он. Он-то воровал, а Вы зарабатывали свое состояние (я отвлекаюсь от методов – не мне Вас судить). И Вы уверены, что Ваш менеджерский талант легко переносим на управление большой разнообразной страной, с населением, страдающим кучей комплексов, и с полным институциональным коллапсом, если эти слова Вам что-либо говорят. Вы банальный технократ, хоть и талантливый, а в XXI веке это уже не катит. Когда Вы столкнетесь с первыми провалами Ваших технократических методов, сдобренных милитаристскими идеями, Вы, как и Путин, броситесь искать врагов. Возможно, Ваша траектория, Ваши методы будут существенно менее омерзительны, чем у Путина. Дело не в этом. Просто Россия потеряет еще несколько лет. А это опасно для нее. Если Вас, конечно, это сколько-нибудь заботит.

Нет, не перебивайте. Вы уж извините, что я так Вас, без перчаток. Но Вам мало кто скажет все, что нужно, откровенно, как я. Я уже по ту сторону добра и зла, и уже вне зоны влияния Вашего гнева. Если можно, я теперь откланяюсь. Меня отвезут? Спасибо.

Свидетель:

И он ушел. Шеф так и не успел что-либо ответить, и какое-то время сидел молча. А потом говорит мне: «Ну ты и привел мудреца».

Прокурор:

Свидетель, а Вы тогда обратили внимание на это его выражение «по ту сторону добра и зла»?

Свидетель:

Нет. Зацепило слегка. Я не понял, что он имел в виду, и забыл. Только потом понял, когда узнал все.

Прокурор:

А как Вы узнали? Когда?

Свидетель:

Ну, не сразу, конечно. Я ему сразу вечером позвонил и сказал, что шеф на него зла не держит, даже пообещал подумать над его речью. А потом понеслось. Я возглавил его секретариат. И он начал пахать так, как умеет пахать только он. Медведев был так шокирован всем происшедшим, что выпал в какой-то полный и мутный осадок. Его не было не видно и не слышно. Он стал тем, кем и должен был быть всю жизнь – никем. И к нему сразу отпали всякие претензии: человек оказался на своем месте. Какие претензии? Когда по Конституции нельзя было его обойти, шеф к нему приезжал, и тот подписывал, что надо. На выборы он не выдвинулся. Это было бы так смешно, что даже ему это стало ясно. Выдвинулся шеф, конечно, и еще дюжина. Никому не мешали. Все по-настоящему. Правда журналисты все хохмили: что это за выборы без Зюганова и Жириновского? Но главное: мы с места в карьер…

Прокурор:

Свидетель, вынужден Вас прервать. Его честь уже сигнализирует глазами, что нам пора закругляться. Видимо, нам придется прерваться на перерыв.

Судья:

Товарищ прокурор, как долго еще Вы планируете допрашивать свидетеля?

Прокурор:

Ваша честь, полагаю, что мне хватит следующего заседания.

Судья:

Хорошо, тогда продолжим после обеда. Объявляется перерыв до четырнадцати часов.

Продолжение следует

Фото Владимира Мусаэльяна /ИТАР-ТАСС/.