Объяснительная записка к вольным фантазиям
Теперь пришла пора объясниться с читателями. Разнообразные реакции на мои вольные фантазии сопровождались кучей вопросов. Я уж не говорю о моем собственном замысле. Поэтому так. Сначала я объясню, как я сам толкую эти фантазии. Потом отвечу на некоторые вопросы, а потом уж расскажу про замысел и его цель.
Фантазии. Это не прогнозы, не попытки предугадать будущее, даже в виде какого-то веера вариантов. Это ясно, ведь в последнем случае нужно было бы рассмотреть больше вариантов, хотя бы раза в два. Поэтому не было смысла подходить к этим фантазиям с критерием правдоподобности. Вообще, прогнозы – дело сомнительное. Если их не публиковать, то никто не поверит, что ты такой умный, когда они сбудутся. А если публиковать, то вообще позору не оберешься. Вот, к примеру, стоило мне в первой фантазии написать: «Путинское ощущение надвигающейся катастрофы выразится в том, что резко участятся его зарубежные поездки…», как некоторое время спустя президентский пресс-секретарь объявил, что до конца года Путин никуда не полетит. Все решили, что это из-за здоровья. Но мы-то с вами понимаем, на что нам намекают: «И не надейтесь». Тогда зачем все это, эти пророчества – спросят читатели. Отвечу позже.
Теперь о вопросах. Особенно много их про «Дворцовый переворот». Тут ищут прототипов. Например, моя жена Маша нашла аж двух прототипов автора, меня то есть. Чтобы отмести это подозрение, я убрал в конце «видного политолога» (его арестовали, о чем газета умолчала). Спрашивали: а кто К, которому звонил шеф? В иностранных романах в таких случаях используют литеру N. Я не хотел заниматься низкопоклончеством перед Западом, поэтому решил использовать истинно русскую букву. В моей адресной книге больше всего фамилий на К, поэтому я взял именно ее. Другой понятный вопрос: а кто шеф, да еще с именем – Миша? Ну, тут еще проще. Мне нужно было невыразительное распространенное имя мальчика из интеллигентной еврейской семьи, но без несвоевременного разоблачения. Поэтому отпал Арон. Боря не прокатил по другой понятной причине. Еще раз подчеркиваю. Кто такой К, я не знаю, а миллиардер Миша абстрактнее даже, чем пресловутый «типичный представитель».
Конечно, спрашивали и про военный переворот. Всех почему-то заинтересовала корреспондентка «Эха Москвы» Татьяна. Тут вот какое дело. На сайте радиостанции я обнаружил в списке сотрудников девять Татьян. Но та, что была у Боровицких ворот, это новенькая, из другого СМИ. Ее направили на испытание, и она его с честью выдержала. Извините уж, действующие Татьяны. Это не ко мне, а к Венедиктову. Что касается Елены, то это совершенно личное. Это в честь одной героини Гомера. Но хорошо, что никто не спрашивал, кто такой Матвей Ганапольский. Было также обвинение в плагиате, это про пост Саши Рыклина, про мужика, который мочился у сарая. Но тут я чист: кавычки же на месте. И я же сослался. Заклеймили также в разглашении гостайны – дескать, выдал номер особой военной части. Дураки неграмотные. Этот номер я взял из «Википедии». Правда, сейчас говорят, что Кремль занимала совсем другая бригада: 16-я обсн Западного военного округа.
Все. Если я что забыл, то извините. Перехожу к последнему пункту повестки дня.
Начну с позиции, которую я перенес из предыдущего пункта. Самый распространенный вопрос был таков: что означает последняя фраза в фантазии про военный переворот «Ну, а что было дальше, всем известно. Этого не забудет никто»? Могу ответить совершенно определенно: не знаю. В том смысле, что не знаю, было там все хорошо или скверно. И тут я перехожу к главному. Я не ставил перед собой задачи рассказать «Как бывает хорошо и как бывает плохо». «Тогда зачем все эти бредни?!» – вправе разъяриться утомленный моей таинственностью читатель. Ну ладно, ладно. Отвечаю.
Вы все, конечно, знаете известную поговорку «конец – делу венец». Банально ведь: это значит, что любое хотя бы чуть-чуть нетривиальное дело имеет несколько стадий, и самая главная из них – конец. Спорт, кстати, дает тут много примеров, как и разные битвы. Поэтому, интерпретируя эту поговорку, как правило, педалируют тот же «конец»; вроде «бороться надо до конца».
Но попробуйте произнести поговорку, подчеркивая ударением только первое слово. И тут наступит озарение – еще один смысл: «Начало не предопределяет конец». Что удивительно: принимая справедливость поговорки, поучая, что, мол, бороться надо до конца, мы, тем не менее, верим, что хорошее начало практически гарантирует нам «венец» в конце. Ан нет: хорошее начало совсем не гарантирует хороший конец. Впрочем, эта плохая новость компенсируется хорошей: плохое начало – это еще не крах. Немудреная философия. Политически, в нашем случае, это означает следующее: тот или иной способ краха путинского режима не предопределяет дальнейшую судьбу России. Вот это я и пытался объяснить.
Но и это не главное. Дело — в другом вопросе. А существует ли что-то, что-то более важное, что весомо определяет (но, конечно, не абсолютно предопределяет) траекторию общества-государства после потрясений или, мягче, существенных дестабилизаций? Если мы говорим о западной цивилизации, — а Россия, как бы это ни было кому-то неприятно, принадлежит ей, — то ответ почти очевиден.
Адаптивность (динамическая стабильность) современного общества-государства обеспечивается взаимодействием государственной власти и гражданского общества. При этом государственная власть состоит из диверсифицированных достаточно автономных институтов, когда кризис в одном из них компенсируется действиями других. Гражданское общество достаточно активно, сложно структурировано, способно к активной самоорганизации, даже мобилизационной, когда этого требуют обстоятельства. Но в норме оно действует мягче, работая как постоянный ограничитель, демпфер, компенсируя дефекты формальных норм или практик власти.
У меня нет возможности приводить разнообразные примеры. Ограничусь одним: избавление США от болезни расовой сегрегации, грозившей серьезной проблемой и угрозой стабильности, стало возможным именно благодаря совместным усилиям власти и гражданского общества. Началом послужили решительные действия администрации Кеннеди, а в долгосрочной перспективе успех определялся как массовыми полиэтническими общественными движениями против сегрегации, так и десятилетиями массированной, не побоюсь этого слова, пропаганды, осуществлявшейся через каналы массовой культуры не только Голливудом.
Увы, в России ситуация предельно примитивизирована в силу того, что у нас есть только власть, власть бандитов, оккупировавших и уничтоживших государственные конституционные институты. Это означает, что в России практически невозможен выход из тупика, основывающийся на работе государственных институтов в рамках даже действующих законов. Расчет, конечно, возможен на соучастие представителей власти, контролирующих те или иные властные ресурсы, включая приватизированные ресурсы государственного принуждения. Такие варианты представлены в обоих фантазиях – военного и дворцового переворотов. Если таких вариантов не будет, то нас ждет война всех против всех, аннигиляция, исчезновение социума.
Но при неработающих государственных институтах дальнейшую судьбу страны в сравнительно благоприятных сценариях определяет только состояние и активность гражданского общества. Я прошу осознать весь трагизм этого диагноза. Поймите, прошу вас: надежды типа «образуется» несостоятельны потому, что мы ранее дали разрушить государственные институты. Теперь надежда только на нас, неважно, как мы себя определяем – политиками, гражданскими активистами или просто неравнодушными гражданами.
Вернемся к двум моим сценариям. Сначала – военный переворот. Вернитесь в конец текста и пофантазируйте. Вот – началась паника, вызванная падением режима и негативными ожиданиями, и военные говорят: мы за пару дней решим проблему. Ведь если сейчас не применить силу, то все пойдет в разнос. И соблазн пойти на такой вариант огромен, ибо всегда велик соблазн простых и очевидных решений. Но после того как во имя благих целей в стране без суда будет расстреляно на месте несколько десятков человек, гражданская часть новой власти становится повязанной кровью заложником военной части. И мы получаем примитивную военную хунту. И что можно ожидать в стране с уничтоженными государственными институтами и обществом, соблазненным простотой?
Вернемся ко второму сценарию. Здесь ловушка еще изощреннее. Ведь к власти приходит весьма умный человек, искренне желающий восстановить государственные институты, наладить разумную экономическую политику и т.п., свободный от влияния примитивных корыстных мотивов. Более того, он начинает делать именно то, чего ждало общество, жаждавшее изменений. И тут так соблазнительно сказать себе: «Вот этот человек! Он двигает страну в правильном направлении! Ему можно довериться. Пусть работает, как считает нужным. Надо ему помогать, а не мешать!». Ну разве это не разумно? А главное – можно снять ответственность с себя.
Неслучайно Подсудимый в моем втором сценарии говорит Шефу о том, что «…демократия – это вид техники безопасности». Речь о том, что демократическая политическая машина это способ движения в будущее, а не направление. Это метод реализации политики, а не ее содержания. Главная фишка в том, что в долгосрочной перспективе метод важнее содержания, иными словами – способ движения в будущее важнее направления движения (я исключаю патологии, отбрасываемые самой машинкой, про которую я говорю). Для транзитных стран, вроде нашей, эта максима должна применяться и к среднесрочной перспективе. Мой герой Подсудимый увидел эту опасность в действиях Шефа. Но он ошибся в методе применительно к личному поиску решения.
Итак, я морочил всем голову, чтобы попытаться обосновать немудреный и печальный факт. Наша ситуация несопоставимо хуже, чем в конце 80-х. Нам не на кого рассчитывать, кроме как на самих себя. К этому надо готовиться. Об этом надо думать. С этим надо соизмерять свои планы и свои сегодняшние действия, мечты и амбиции.
