Целый ряд успешных мировых трансформаций был следствием распада старого правящего класса, выделения из него прагматиков, которые шли на союз с антисистемной оппозицией. Иногда представители старого режима становились инициаторами демократической трансформации (отсюда известный лозунг последней волны демократизации — «недемократы могут стать демократами»). Опыт демократических революций последних 50 лет (прежде всего, в Латинской Америке, Испании и Южной Африке) породил убеждение, что самым удачным сценарием демократического транзита является «пакт» между прагматиками и оппозицией. Не без влияния этого убеждения надежда на раскол российской элиты и возможность нашего собственного «пакта» («круглого стола») стала мантрой российской либеральной оппозиции.

Некоторые факты говорят, что единомыслие в нашей правящей корпорации действительно стало фикцией. Об этом свидетельствуют и споры о том, что делать с экономикой (в очередной раз обострившийся конфликт между государственниками и системными либералами), неожиданно критическое отношение некоторых министров к «закону Ирода» (правда, критиканы быстро стушевались). Добавим к этому и ожесточенную борьбу кланов за ресурсы. Наконец, очевидно, что репрессивный авторитаризм вызывает недовольство олигархии и сислибов, которым давно претит агрессивное возвышение силовой бюрократии. Дальнейшее скатывание России к репрессиям, а следовательно, и неизбежное закрытие страны означает, что «несиловая» часть режима потеряет не только возможность сидеть «на двух стульях» — служить Кремлю и претендовать на либеральный имидж, но и потеряет свою международную роль, т.е. не будет востребована в качестве посредника между Кремлем и Западом.

Но свидетельствует ли перечисленное о приближающемся расколе правящего класса? Брожение, бурчание, недовольство, даже участие в демонстрациях — еще не признак готовности части правящей элиты противопоставить себя путинскому Кремлю и другой части элиты. Написание докладов с призывами к переменам и алармистскими предупреждениями, даже публичная критика Путина, пока укладываются в рамки, разрешенные режимом. Раскол правящего класса в авторитарных странах находил отражение в открытом выходе недовольных группировок на сцену со своей программой и их обращением к обществу. Причем что важно: раскол правящих классов всегда происходил на фоне (либо был результатом) массового общественного недовольства, начинающегося паралича власти и появления радикальной оппозиции вне рамок режима. Все реформаторы, вышедшие из недр старого режима, поднялись на волне общественного подъема. А что мы имеем сегодня в России? Претендентов на роль российского Суареса либо Де Клерка в путинской команде не видно. Нет пока и давления извне, которое бы помогло выйти из тени потенциальным кандидатам на эту роль. Хотя, глядя на кремлевскую группировку, даже трудно предположить, что кто-то из ее представителей мог бы вынашивать фрондерские замыслы.

Но давайте представим, что наступает общественный кризис, люди выходят на улицы и наш правящий класс все-таки разламывается, происходит самоопределение его фрагментов и между ними начинается политическая борьба. Для того чтобы раскол российской элиты стал толчком к трансформации, нужны как минимум две предпосылки. Во-первых, готовность прагматиков пойти наперекор своим интересам и поддержать правовое государство, что означает их готовность потерять власть. (И кто бы внутри правящей команды мог на такое решиться?) Во-вторых, существование структурированной влиятельной оппозиции вне системы.

Если нет хотя бы одного из этих условий, раскол российской элиты неизбежно приведет к верхушечному перевороту. Наиболее вероятна попытка части правящей элиты сохранить власть через переход к милитаристско-изоляционистской диктатуре. Этот сценарий имеет больше шансов и в силу наличия отмобилизованной традиционалистской базы, и потому что Россия уже движется в репрессивном желобе, и потому что мягкий авторитаризм больше не в силах обеспечить власть правящей верхушки. Этот сценарий был бы естественным завершением постройки, которую начал воздвигать Путин — но уже без него.

Насколько вероятен переворот роялистов-сислибов? Их послужной список говорит, что нет оснований надеяться, что в случае политического и общественного кризиса они вдруг решат бороться за переход к правовому государству. Их действия и риторика свидетельствуют о том, что даже та часть сислибов, которая демонстрирует антирежимное (критическое по отношению к Путину) поведение, вряд ли готова к антисистемному поведению. Да и зачем, если они еще могут устроиться в рамках самодержавия (уже при новом лидере), при котором они всегда находили свою роль. А вот антисистемность грозит им непредсказуемыми последствиями.

Напомню, что буржуазия и либералы-технократы не только в России, но и в других переходных обществах всегда пытались найти защиту за спиной вождя. Так что в случае переворота сислибов можно ожидать возвращение к новой версии ельцинского режима. Однако рано или поздно у режима «Ельцин-2» возникнет потребность в самозащите (прежде всего от общества), и этот режим будет искать нового Путина. Все вернется на круги своя: очередная команда преторианцев вновь возьмет верх над сборной командой олигархов-технократов, никогда не отличавшихся особой смелостью. Яркая победа Чубайса над Коржаковым-Сосковцом в 1996 г. давно стала историей, которой вряд ли дано повториться: и Чубайс потерял прежний кураж, и преторианцы стали позубастей. Да и вообще, в политике трудно войти в одну и ту же реку дважды, особенно если река изменила течение. Нынешнее правление Путина тому доказательство. Казалось бы, и лидер тот же, и Кремль не изменился, и даже рейтинги президента сногсшибательные, но лидер возвратился не торжествовать, а присутствовать на своих политических похоронах.

Как это ни парадоксально, но сценарий с переворотом сислибов, если говорить о задачах трансформации для России, гораздо хуже сценария преторианской диктатуры: роялистский переворот гарантированно приведет к еще большей дискредитации и правого государства, и идеи свободы. Впрочем, этот сценарий мы упомянули лишь из академического интереса. И для того, чтобы показать, что любая имитация затрудняет общественный перелом гораздо больше, чем однозначность тенденции.

Короче, не стоит надеяться на скорый раскол российской элиты либо на то, что он облегчит выход России из самодержавия. Как и в случае с уходом Путина, раскол может привести к новой форме персоналистской власти. Неоправданные надежды на верхушечный разлом лишь отвлекают нас от необходимости работы над антисистемной альтернативой. Между тем, только формирование такой альтернативы и ее поддержка в обществе может создать ситуацию, когда отдельные представители правящего класса начнут искать возможность спрыгнуть с кремлевского «Титаника». Представители правящего класса (вряд ли его первого эшелона) могут стать участниками общедемократического пакта, но на условиях оппозиции, а не фрондеров от власти. Этим российская трансформация, скорее всего, будет отличаться от демократических революций в других странах.