Этот необычный по своей тщательности судебный процесс длился семь дней. Семь дней суд разбирал обоснованность вынесенных Марии Алехиной четырех взысканий. Трудно припомнить, чтобы дело такого рода разбиралось так долго. Гарантирует ли длительность и тщательность судебных процедур справедливость окончательного решения? Конечно, нет. Но пренебрежение процессуальными правилами почти наверняка приводит к несправедливому решению.

Все стало окончательно ясно в четверг, когда начались прения. Маша говорила первой и произнесла не очень длинную, но точную и трогательную речь. Она говорила взволнованно, искренне и кто бы усомнился в том, что она говорит правду? Судья смотрела на нее немного грустно, стерев с лица дежурную улыбку, призванную снижать накал страстей и примирять стороны. Сотрудники колонии слушали внимательно, иногда кривились и усмехались, как люди, которым нечего ответить, но хочется возразить. Маша говорила о человеческом достоинстве, о правах осужденных, о жестокости и бессмысленности тюремной системы. К концу речи Маша начала волноваться, и когда она закончила выступление, судья спросила ее, все ли с ней в порядке и не нужен ли перерыв.

Оксана Дарова в своем выступлении не оставила без внимания, кажется, ни одно допущенное администрацией колонии нарушение. Она упомянула и многочисленные огрехи в документах, и противоречия в показаниях ответчиков, и несоответствие лагерных порядков российским законам и подзаконным актам. Она цитировала приказы ФСИН с грифом «ДСП» и было видно, что офицеры колонии возмущены утечкой служебной информации, попавшей в руки адвоката. Она говорила почти два часа, а судья время от времени что-то записывала для себя, что я счел хорошим признаком.

Выступил и я, сказав только малую часть того, что всегда хотел сказать им в лицо, когда был зэком. Но в наше время не было таких судов.

Представитель ответчика говорил в последний день суда. Майор Игнатов читал написанный текст — торопливо, невыразительно, по служебной обязанности. Он повторял казенные формулировки из рапортов и постановлений, не добавив ничего нового к тому, о чем уже было сказано им в процессе.

Потом стороны обменялись короткими репликами, и судья ушла на перерыв для вынесения решения. Учитывая, что суд шел больше недели, все думали, что перерыв затянется на несколько часов, а как бы и не до понедельника. Однако судья Лимпинская объявила перерыв всего на 20 минут. Мы, друзья и защитники Алехиной, можно сказать, замерли, ожидая решения суда.

Первая реакция была восторженная: два из четырех взысканий отменено, да еще вынесено частное определение в адрес краевого ФСИН. Маша, слушая вердикт суда, улыбалась, и мы, кажется, тоже. Виданное ли дело, чтобы суд шел навстречу политзаключенному, не давшему ни одного повода сомневаться в его твердости и бескомпромиссности?

Коллеги-журналисты набросились на нас с вопросами, и тут пришло время отвлечься от эмоций и обратиться к анализу. Можно ли назвать результат суда нашей победой? Разумеется, нет. Победой была бы полная отмена всех взысканий, а не двух из четырех. Однако, учитывая российские реалии и хроническую неспособность отечественного правосудия выносить в политических процессах непредвзятые решения, можно сказать, что мы все же добились некоторого успеха.

Многие сейчас увязывают отмену или наличие взысканий у Маши с возможностью освобождения по УДО. Алехина не столь наивна, как те, кто думает, что досрочное освобождение связано с наличием у нее взысканий. Оно зависит совсем от другого. Если вкратце, то от «отношения осужденной к содеянному» и от воли тех, кто инициировал процесс против Pussy Riot. Взыскания — дело десятое. Их что снять, что наложить — минутное дело.

Смысл этого судебного процесса не в том, чтобы, сняв взыскания, заслужить УДО. Маша Алехина пришла в суд не воевать за свою свободу, а отстаивать справедливость. И даже не столько для себя, сколько для других заключенных — бессловесных, запуганных, затравленных лагерной администрацией, боящихся сказать лишнее слово и убежденных, что ничего изменить нельзя. Маша, отыграв два взыскания, этим самым сказала им: можно! Мы можем отстаивать свои права. Мы должны защищать свое достоинство. Поэтому она и улыбалась, выслушивая решение судьи.

О победе зэка над администрацией уже знают и в Машиной колонии, и в других пермских лагерях — мужских и женских. Маша рассказывала мне, что когда она ежедневно идет по колонии в клуб, где стоит видеомонитор для связи с судом, все осужденные женщины, стоя около своих бараков, машут ей руками, улыбаются, приветствуют. Все страшилки кремлевских пропагандистов о том, что в зоне Алехину и Толоконникову встретят разъяренные православные фанатички, полная чушь. Так могут думать только ушибленные на голову православные догматики, не имеющие никакого представления о лагерном мире. Когда Маша приехала на зону, ей устроили провокацию исключительно для того, чтобы изолировать ее от остальных заключенных. Маша подробно рассказывала об этом на суде. Полтора десятка кумовских подстилок — это весь красноповязочный актив, который удалось наскрести в колонии, чтобы перевести Машу в одиночку. Все остальные в колонии и тогда относились к ней нормально, а теперь и подавно будут ей сочувствовать. Зэки ценят тех, кто выступает в их защиту.

Администрация колонии все это прекрасно понимает. Теперь они мечтают избавиться от Алехиной. Начальник колонии полковник Мартынова с некоторой наигранной грустью поведала мне, что Алехину, вероятно, вновь переведут на 90 дней в «безопасное место». А на днях стало известно, что Маше предлагают писать заявление о переводе в другую колонию. Она не намерена сама просить об этом. Но это могут сделать и без ее согласия. Тюремщики не любят бунтарей. Особенно таких, которые устраивают начальству судебные неприятности. За судьбой Маши Алехиной надо очень внимательно следить.