Народ к разврату готов
Важно понять: кого ругать? Потому что ругаться очень хочется. И как при этом кого называть? То есть кто больше виноват — яйцо или курица? Народ или власть (это если по старинке)? Проклятое прошлое (история) или настоящее (кровавый, хотя пока не столько кровавый, сколько мерзкий, вонючий режим)? Общество наше несчастное или номенклатура, структурно почти неизменившаяся за без малого сто лет? Церковь наша православная или менталитет, наследие монголо-татарского ига или византийская прививка лицемерия, ханжества и украшательства? Природная жестокость или правила манипуляции социумом, которые власть имущие применяют на протяжении столетий? Продажная интеллигенция, которой под ручку с властью сподручнее, или категорически истощившийся генофонд? Имперская сущность или нежелание поправить забор, который облез и покосился еще при прежней власти? Короче — кому в морду-то давать, кого тащить за шиворот в Нюрнберг, то есть в Гаагу или Страсбург? И из кого первого по капле выдавливать раба, потому что сам раб ничего из себя, кроме гадостного одобрям-с, не выдавливает…
Последняя фишка — это объявление мерзкого путинского режима фашистским. С одной стороны, после сиротского и антигейского законов Путина с думской компанией можно называть уже как угодно, у них брань на вороту не виснет, чепчик с репутацией давно закинут за мельницу, ни на какие ругательства не откликаются, только знай себе гайки винтить, то есть завинчивать. С другой, даже если сто тысяч раз назвать путинский олигархат фашистским, он от этого ни на йоту не изменится. Как, впрочем, и если назвать его сталинским, кровавой диктатурой, восточной деспотией, африканской людоедской монархией. Тем более что он куда больше не фашистский, не африканский, а социал-националистический, а еще точнее — имперский.
Именно имперская сущность нашего народа, общества, менталитета позволяет власти в России, как до революции, так и после, как до перестройки, так и после прихватизации, нажимать на заветную кнопку великодержавия, которая у великоросса как третий глаз светится во лбу, аккурат между бровей. Понятно, что если быть честным и хоть чуть-чуть научно корректным, то и этот глаз, эта кнопка, эта великодержавная сущность не что иное, как результат социальных манипуляций, вошедших в кровь и плоть, то есть ставших чем-то вроде укорененных социальных привычек. Потому так любим Сталин, что он никакой не социализм строил, а российскую империю реанимировал. Потому и сегодня среднесписочное большинство голосует за Путина, что он имперскую пятку не забывает почесывать, а русскому человеку по большому счету что социализм, что капитализм — это до лампочки, главное — чтобы его, то есть нас, все остальные боялись и уважали, а то, что у него (нас) морда пьяная и кривая, на это сто раз наплевать и забыть.
Вот и Лилия Шевцова, мне, безусловно, симпатичная, заговорила а-ля Пионтковский (и он тоже вполне симпатичен, хотя криклив, категоричен и истеричен порой) об агонии, о переходе от преступной путинской власти к чему-то выборному и демократическому с судами наичестнейшими наперевес. И при этом ни слова, ни полслова о таком отвлеченном предмете, как собственность. То бишь разобрать три пути, три составные части перехода к счастью — это есть, а вот что делать с собственностью, которая клей и суть режима, — об этом молчок. Лилия Федоровна, глубокоуважаемая моя, нет никакой агонии и вряд ли без резкого падения цены на нефть (и без поднятия вопроса об этой самой собственности, будь она неладна) она (агония) вообще возможна. Ибо терпелив народ наш русский необычайно и столь же необычайно неповоротлив и завистлив. Да и нравится ему Путин, дает жара этим интеллигентикам зажравшимся и пидорасам, не позволяет почивать на лаврах своего сомнительного ума с западными и антипатриотическими завихрениями. И не надо поэтому про агонию, хотя причины и так понятны — хочется этот проклятый режим как-то ущучить, испугать, подтолкнуть в нужном направлении к свету. Но ему это все глубоко равнодушно, все эти наши упреки и кричалки: он будет стоять до конца, а конца этого, мне по крайней мере, не видно — нету у меня, наверное, эсхатологической зоркости Пионтковского и Шевцовой. И их апокалиптического предвидения.
А вот стремительный рост репрессивности вижу, ибо хотя он пока больше находится в области символического, перспективного, обозначаемого, но есть непреложный закон перехода символического в материальное. Как революции сперва начинаются на символическом уровне, на уровне войны слов, так и политическая реакция точно так же начинается с этой самой символической области, а потом неизбежно материализуется. Нету, действительно, у путинского паханата другого пути, как усиливать репрессии — и с чего он начнет, с введения выездных виз и закрытия Интернета, с постепенного перехода от православного мракобесия, ксенофобии и национализма к обыкновенному, не менее православному нацизму? Или с контроля за арендами квартир, что составляет существенную часть дохода столичной интеллигенции? Это как бог даст.
Тут сдерживающим моментом является малодушие путинского управляющего класса, его желание (вполне, кстати говоря, разумное) как можно дольше задержаться в символической сфере — то есть больше пугать, чем сажать, а если сажать, то не культовых персонажей, а проходных. Путин к большой крови пока не готов (да и паранойи сталинской в нем кот наплакал), хотя его самый главный партнер по репрессиям — народ, так сказать, готов в полный рост. Давно нашему богоносцу хочется, чтобы начали жарить на углях богатых и умных, и если начнут не с богатых, а только с умных, и то ничего, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Так что у Путина не так-то много ходов в запасе осталось — либо войну начинать (не символическую с пиндосами, такая война давно идет), а нормальную, с реальными жертвами и реальным же взлетом патриотизма и сплочения вокруг власти. Или надо всех, кто может, вовлекать в крупнокалиберное преступление, от которого, будем уж честны, общество недалеко ушло. Вот только вчера еще доносило, стучало друг на друга, допрашивало, пытало, сторожило, натравливало собак, для собственной души и радости (плюс служебная надобность) мучило и унижало. И никак у нас не стало меньше злобы и садизма, Путину стоит только попробовать, позвать, и закрутится опять беличье колесо. Как уже закрутилась Дума. Что останавливает? Да только мысли о том, что кровь — это бумеранг, уралвагонзавод этого не помнит и не знает, у него память совсем короткая, как шерсть у бульдога, а у начальства кожа на заднице понежней будет — она запах паленого дольше помнит.
Но и выхода нет. Можно еще двадцать три дела навесить на Навального, можно еще пуще грозить Сердюкову, можно очередного несчастного прохожего арестовать за Болотную, но, как говорил мне когда-то мой первый тренер по каратэ, пока я тренировал маваши гери в спарринге, хватит обозначать и показывать — пора бить. Иначе противник расслабится и поймет, что все эти замахи и угрозы — фальшак, ненастоящие, и перестанут бояться.
У нас же одна проблема — нас мало, нас, может быть, трое. Ну не трое, но три процента — это максимум. Да и эта разрозненная кучка состоит из настолько разных и всяких, что дунь, внеси умело разлад, и вот уже лимоновские подло бьют удальцовских, Илья Пономарев, как Петр, отрекся, КС трещит от раздоров, а от конформистов в театрах и на эстраде тесно, что на твоем стадионе с приехавшим Лионелем Месси. Водоканал освещает водопроводную воду, химики и физики боятся своего научного знания, врачи и училки мухлюют на выборах, а ведь это все интеллигенция. Да, бывает, что и малое число побивает не числом, а умением. Но ведь для этого нужна народная воля (и лучше с большой буквы), а без нее остается только ждать в море погоды, пока Путин поскользнется на гнилой корке на пути в Гаагу, пока нефть не станет дешевле воды, пока маятник не качнется в обратную сторону и не начнется новая перестройка, которая поменяет инициалы начальников у руля и скважин, а всем остальным позволит вдоволь сосать лапу и мечтать о светлом будущем. Оттепель. Эренбург. Качели.
