О репутации в России
Общественная реакция на громогласно-неожиданное обличение Михаилом Шишкиным путинского режима, в которой (реакции) я уже поучаствовал, ставит один главный вопрос: о репутации. Какой в современной России надо обладать репутацией, чтобы твои слова были услышаны адекватно их смыслу? Чтобы означающее и означаемое совпали. Чтобы тебя никто не заподозрил в расчетливости и тщеславии, в попытке сделать себе имя на широковещательном пафосе? Есть ли вообще такие люди?
Конечно, кому как (об этом «кому как» — мы еще поговорим), но для меня есть. Вот Вячеслав Всеволодович (Кома) Иванов, знаменитый наш филолог, назвал шелестящим шепотом Путина злодеем, от которого можно в этой жизни ждать чего угодно, и я ему совершенно, с какой-то радостью, поверил. Не в том, что Путин злодей, я это знал и без Комы, а в том, что он сказал то, что думал, и его мотивация носит, так сказать, общественный, а не личный (тщеславный) характер — вот, мол, какой я смелый, или какой я пророк.
Ольга Седакова вообще полагает, что мотивация здесь не имеет значения. Она ошибается, при любом высказывании мы задаем себе вопрос: кто говорит, а лишь затем что, как и зачем говорит. Ибо как Кома Иванов, так и Шишкин сказали то, что мы знали и без них, но в одном случае (в случае Иванова) его речь у многих вызвала благодарность узнавания и понимание, а в другом случае (когда Шишкин произнес слова, являющиеся либеральной прописью) — недоверие. Почему? Потому что у Комы Иванова и Михаила Шишкина разная репутация.
Кома Иванов далеко не первый раз резко и беспощадно говорит то, что думает, он это делал, и делал публично, десятки лет, всю жизнь; он публично защищал Синявского и Даниэля еще в середине 60-х прошлого века, избрав для этого изобретательный жанр — заявление в нотариальную контору. Хотя дело не в том, что он сказал то, что думал, он в очередной раз подтвердил свою репутацию человека, которому имеет смысл доверять. Он поставил на одну доску со своим высказыванием свою жизнь — как бы предложил, берите мою жизнь свидетеля, я готов ею расплатиться за то, чтобы вы мне поверили. И предложил не где-нибудь, а в совке, жестокость которого невозможно сравнивать с жестокостью путинского режима.
Такой же (в репутационном смысле) является фигура Владимира Буковского — хотя это фигура совершенно другого плана. Не мыслитель, а что еще более редко в наших палестинах — делатель, по-современному говоря — активист. Но человек такой пробы, если банально сравнить человека и его качество с металлом (что, конечно, не только банально, но и сомнительно), такого, скажем, терпеливого мужества и благородства, что для меня всегда было успокоением, что он жив, что он живет в одном времени со мной, что он своим существованием спасает репутацию не только свою, но и этноса. Вот, мол, недоброжелатели кричат, что русские рабы и трусы, терпят десятилетиями (столетиями) жестокую и бесчестную, бесчеловечную власть, а сама биография Буковского свидетельствует: неправда, не все трусы и подлецы, есть и смельчаки, каких на самом деле мало в любом этносе.
Означает ли это, что все, что говорит и делает Буковский, представляется всегда правильным и несомненным? Нет, но мотивация, качество всего, что он говорит, подкреплена его репутацией, которая неслучайно идет еще с советской поры. То есть человек не просто взял да и сказал правильные слова о том, что Путин создал преступный режим, а его пресса — проститутка, а сделал совершенно другую и куда более ценную вещь: создал уважение к своей судьбе, позиции, сделал любое высказывание или речение частью этой судьбы, за которой мы наблюдаем.
Кстати, упоминание советского опыта, то есть длительности периода, во время которого создается инструмент репутации, упомянут мною не случайно. Одной из главных проблем нашей российской культуры является разрыв между интеллигенцией (слоем интеллектуалов) и остальной частью общества. Грубо говоря — недоверие общества к интеллигенции. Тотальное недоверие, трагическое. Потому что такого недоверия к слою думающих людей, людей, порождающих смыслы и модели авторитетного поведения, нет ни в одной развитой стране. Ибо именно в этом недоверии кроется причина неумения России построить социальную конструкцию — устойчивую, непротиворечивую и приспособленную для воплощения в реальной жизни.
Кстати говоря, это в очередной раз подтвердил человек, которого я хотел привлечь в качестве третьего примера безусловной, в данном случае научной, интеллектуальной репутации — социолога Бориса Дубина. Именно он, в своем пояснении к результатам одного из последних исследований, касающихся отношения общества к Сталину, сказал о том, что с нашим российским интеллектуальным слоем произошли страшные, непоправимые вещи — к интеллектуалам нет доверия, они оказались не готовы взять на себя ответственность за общественное прошлое и настоящие, и общество перестало им верить.
На этом утверждении стоит помедлить. Ведь на самом деле Дубин и подтвердил то, что я пытаюсь сказать сегодня: у российских интеллектуалов нет соответствующей репутации, которая бы придавала весомость их, казалось бы, справедливым словам о прогнившем путинском режиме, о творящемся беззаконии, о тотальной лжи чиновнического слоя. То есть говорят правду, а им не верят. Анализируют, проводят исследования, что не менее ценно — выходят на улицы, стоят в одиночных пикетах или шествуют в маршах — а общество в ответ: вы — зажравшаяся Москва, вы слой богатеев, которые разворовали страну. Как богатеев (возмущенно), мы — интеллектуалы, мы живем за счет наших интеллектуальных способностей. Нет, говорит общество, повторяя при этом Пьера Бурдье, вы часть господствующего класса, в любом случае вы его обслуга, вы в лихих 90-х помогали советской номенклатуре разворовывать страну, делая вид, что идет борьба между демократами и коммунистами, а на самом деле создавали ширму для этого воровства.
А еще раньше при совке — создавали ширму для советского режима, делая вид, что СССР — нормальная страна, с газетами, журналами, литературными премиями, вы это делали как класс, как хваленая советская интеллигенция, а на самом деле класс конформистов. И вы это делали вместе и поодиночке, создавая себе определенную репутацию, о которой сегодня хотели бы забыть. Пытаетесь сделать вид, что этого прошлого не было, что вы в нем не участвовали, а на самом деле — участвовали, и поэтому общество вам не верит даже тогда, когда вы говорите абсолютную на вид правду. Но уважения к вам нет. Его (это уважение) можно заслужить только долгими десятилетиями непротиворечивой и бесстрашной деятельности, как Кома Иванов, как Буковский, как Борис Дубин. Но так как таких людей бесконечно мало, бесконечно ничтожно влияние слоя интеллектуалов в современной нашей несчастной Рашке. И исправить ситуацию одномоментно нельзя, если вообще можно. И если можно, то только создавая репутацию, которой будут верить в нашем недоверчивом, недоброжелательном, завистливом обществе. Но как ему быть иным, коли его бесконечно обманывали и обкрадывали на протяжении веков. И Путина оно поддерживает во многом в пику нам, в пику интеллигенции, не верит оно нам, и имеет на это право.
Не хочется называть имена (просто из-за нежелания говорить о ком-то походя, небрежно), но посмотрите на тех, кто сегодня на свету, кто составляет сегодняшнюю интеллектуальную элиту или даже тех, кто борется за справедливость (действительно борется), но при этом имеет очень даже невнятную часть биографии, касающейся советского и постсоветского времени. Нельзя выскочить как черт из табакерки, выскочить можно, как это сделал тот же Михаил Шишкин, но получается, чем громче он сказал сегодня, тем больше вопросов возникает по поводу периода его бесконечного молчания. Право на громкое слово, право на то, чтобы проснуться героем, надо заслужить эпохой трудных слов и дел, а их не было. Поэтому вроде бы сказал правду, а получается, что соврал, соврал репутационно, биографически.
Мы живем в обществе, в котором, как масло и вода, две его части не смешиваются. Вода (общество) пытается выдавить из себя масло, надеясь, что сможет прожить без него. Масло (интеллигенция) понимает, что так жить невозможно, но ничего поделать не может, так как общество ему не верит. Приплюсуйте к этому демографическую катастрофу — то, что при всех исторических поворотах русская власть уничтожала, прежде всего, людей думающих и провоцировала (и провоцирует до сих пор) недоверие к интеллигенции, и вы получите замкнутый круг, о котором кто только не говорил. Тот же Мераб Мамардашвили, цитируя Герцена с его сомнением, выдержит ли русский национальный характер еще сто лет такого деспотизма. Не выдержал, утверждал Мамардашвили двадцать лет назад, сломался. Потому что «культура не есть совокупность высоких понятий или высоких ценностей. Она не есть это хотя бы потому, что никакие ценности, никакие достижения и никакие механизмы не являются в данном случае гарантией. С любых высот культуры можно всегда сорваться в бездну». Помочь, если не поздно, может только одно — репутация, если она есть. А для этого необходимо личное участие, непрерывное, долговременное и ежемоментное. В осмыслении ли истории, в артикуляции сложного, неизвестного и непонятного, короче — в участии, от которого невозможно отвлечься ни на секунду.
Фото ИТАР-ТАСС/ Сергей Фадеичев
