Шкала Мооса для журналистов-3
Затравкой для этих заметок стал конфликт «МК» с думой. Конечно, лишь затравкой, а не причиной. Собственно, сам конфликт, пока я писал вторую и третью части заметок, сошел на нет, рассосался. Как я и предположил с самого начала, Гусев оказался не по зубам думским единороссам, которых их же шеф, Дмитрий Медведев, еще и отшлепал публично, призвав к умному, цивилизованному и позитивному диалогу с редакторами СМИ. То есть мы теперь будем знать, что, когда редакторов и журналистов называют мелкими тварями, мерзавцами и пугают жестким ответом, это, по мнению Медведева, неумно, нецивилизованно и непозитивно. Свобода, короче, лучше, чем несвобода.
Точку в этом конфликте поставил седьмой съезд Союза журналистов Москвы, единогласно избравший Павла Гусева своим председателем. Два слова по поводу этого события. Оставим пока в стороне вопрос о соотношении столичной журналистики и организации под названием СЖМ. Эти два множества, конечно, пересекаются, но не очень сильно. Но в этот раз, возможно, впервые за 24 года гусевского председательства в московской журналистской организации, его поддержка среди журналистов столицы была практически единодушной и за пределами СЖМ. Мотивы этой поддержки схожи с умонастроением Черчилля, оказавшего поддержку Сталину: «Если Гитлер вторгнется в ад, я заключу союз с Вельзевулом». Достаточно посмотреть на лицо Исаева или, не дай Бог, Митрофанова, чтобы поддержать кого угодно в борьбе с этими персонажами.
Но если отвлечься от фронтовой риторики и вернуться к сути вопроса, то кого же все-таки избрали столичные журналисты в качестве главы своего творческого профессионального союза? Кто такой Павел Гусев по своей социальной сути? У Павла Николаевича две социальные ипостаси. Во-первых, он единоличный владелец «МК». И редакции, и издательского дома. Хозяин. То есть представитель именно той социальной группы, против которой должен выступать Союз журналистов. Волк во главе овец. Во-вторых, он назначенный президентом член Общественной палаты, занимающий в этом органе руководящий пост председателя комиссии. Слово «общественный» в названии этой структуры так же мало относится к ее природе, как слово «дума» к характеру деятельности депутатов. Павел Гусев политик, государственный человек, назначенный на должность президентом. Поэтому в конфликте с Госдумой он постоянно публично опирается на администрацию президента, как на ту структуру, которая может дать укорот депутатам.
За 24 года председательства в столичной журналистской организации Гусев побывал и министром печати в правительстве Москвы, и доверенным лицом обоих президентов. И при этом ни на минуту не выпускал бразды правления ни в «МК», ни в СЖМ. Спросите английских журналистов, возможно ли избрание председателем союза журналистов Великобритании и Ирландии, например, Руперта Мёрдока. Или любого другого владельца СМИ с самой распрекрасной репутацией. Можно ли представить себе, что кто-то из семейства Сульцбергеров, владеющего «Нью-Йорк Таймс», сможет возглавить американский союз журналистов? В любой нормальной стране мира просто не поймут, о чем речь, решат, что столкнулись с языковым барьером.
Журналистика, медиабизнес и власть должны быть автономны. Эти три поля общественной деятельности должны быть отделены друг от друга надежным и высоким барьером.
Заместитель министра связи и массовых коммуникаций Алексей Волин заявляет профессорам журфака, что, во-первых, «миссии у журналистики нет, журналистика это бизнес», во-вторых, «задача журналиста — зарабатывать деньги для тех, кто их нанял» и, в-третьих, «дядя будет говорить, что писать и как писать». Заместитель министра Алексей Волин неадекватен и профнепригоден. Беда в том, что его взгляды разделяют не только представители власти и бизнеса, но и многие журналисты. Его взгляды чудовищны и нелепы по отношению к любой сфере, а к журналистике особенно. Может ли быть бизнесом медицина? Конечно, ведь есть частные клиники, приносящие прибыль. Является ли медицина, спасение людей от смерти и болезней, миссией? Несомненно. Может ли дядя-инвестор, на основании того, что он платит деньги, встать за спиной хирурга и командовать, что и как резать? Идиотизм? Не больший, чем слова Волина в отношении журналистов.
Медицина и журналистика отличаются по степени автономности. Хирург не может не иметь медицинского образования. Среди журналистов, как мы выясняли в середине нулевых, было 18% выпускников журфаков, сейчас вряд-ли больше. Однако среди лауреатов всевозможных журналистских премий высшее журналистское образование имеют уже 40%. То есть журфак не является пропуском в профессию, но существенно повышает шансы на успех в ней.
Общее у всех сфер деятельности, будь то журналистика, наука или медицина, в том, что, когда в них вторгаются, пытаются навести свой порядок представители чуждых сфер, политики ли, бизнеса ли, религии ли, — сферы, подвергшиеся такой агрессии, разрушаются и деградируют.
В предыдущей заметке я попытался показать стадии деградации журналистов под воздействием власти. Чем больше власть проникает в журналиста, тем меньше в нем остается журналиста.
В Екатерине Андреевой 0% от журналистики и 100% от власти. Она ее диктор.
Евгений Ревенко был когда-то журналистом и какие-то крохи журналистики в нем остались, но в основном он, конечно, пронизан властью.
Аркадий Мамонтов и Дмитрий Киселев по некоторым признакам похожи на журналистов, но в целом, конечно, принадлежат другой профессии. Спросите, а как отличить?
Известно, например, чем отличаются выборы от «выборов». Выборы — это то, что проходит по определенным правилам и имеет неопределенный, то есть заранее неизвестный результат. А вот «выборы» — это когда, наоборот, результат заранее определен, а правила могут меняться.
Так вот, отличие «журналистов» Аркадия Мамонтова, Дмитрия Киселева, Леонида Радзиховского и всей этой компании от настоящих в том, что журналист, когда берет интервью или начинает расследование, не знает, какой результат он получит и как будет выглядеть окончательный текст. А «журналист» знает и подгоняет результат под это знание. В этом смысле Познер, например, хороший журналист, несмотря на то, что поставлен в очень жесткие рамки каналом, на котором работает. Ему интересен собеседник и предмет разговора. Мамонтову неинтересен. Познер спрашивает, Мамонтов — клеймит.
Я вот совсем не знаю, какой будет протестная акция 6 мая. Не знаю, сколько придет, какие будут лица, слова, настроения. А Аркадий Мамонтов знает, что это будет проплаченная акция. К сожалению, БАБ погиб, поэтому, возможно, плательщика еще не назначили. Но скоро назначат.
И Леонид Радзиховский тоже УЖЕ знает, что 6 мая состоится очередной позор оппозиции, которая, ну, совсем уже измельчала, просто в пыль себя стерла.
Что можно противопоставить объединенному полюсу власти и денег, который выдавливает журналистику из СМИ и из каждого журналиста в отдельности?
Обычно в этот момент вспоминают о тысячах читателей и миллионах телезрителей, доверие которых… и т.д. Действительно, зачем выдумывать какие-то шкалы Мооса для журналистов, когда есть рейтинги популярности и доверия, полученные в результате массовых опросов.
Вот один из последних рейтингов доверия журналистам, опубликованный Фондом «Общественное мнение» по итогам всероссийского опроса, проведенного 27 января 2013 года:
Малахов – 31%
Познер – 28%
Соловьев – 18%
Пиманов – 17%
Мамонтов – 15%
В пятерку лучших, кроме Владимира Познера, не вошел ни один из тех, кто хоть как-то соотносится с представлениями цеха о профессии. Если идти вслед общественному мнению, то надо признать, что Малахов в 3 раза лучший журналист, чем Парфенов, а Мамонтов в 2 раза лучше Сорокиной. Мы не спутали, о какой профессии идет речь? Оно, конечно, «глас народа — глас Божий», но что делать, когда народ кричит «Распни его!»?
Кого можно считать хорошим журналистом? Математикам легче: хороший математик тот, кого хорошие математики считают хорошим математиком. Точка. И общественное мнение ни при чем. Журналистика не такая автономная сфера, и без популярности журналисту не обойтись. Но все-таки в основе своей формула про хорошего математика верна и для журналистов.
Американский социолог Пол Лазарсфельд более полувека назад описал явление двухступенчатой коммуникации, которая объясняет, например, как Пушкин стал «нашим всем» в обществе, часть которого не поднималась выше лубка про Бову Королевича, а другая часть — выше французских авантюрных романов. Вот есть профессиональный круг, в случае с Пушкиным круг литераторов и критиков, в нашем случае — журналистов и медиакритиков. В этом сообществе понятно, кто есть кто, кто гуру, а кто вид делает. Вот это понятное и очевидное для профессионалов знание передается в общественное мнение массой посредников, которые, с одной стороны, являются частью сообщества, а с другой, выступают в качестве референтной группы для тех, кто в сообщество не входит и не знает, например, что такое фактчекинг и зачем он нужен. Но для того, чтобы эта чертова двухступенчатая коммуникация заработала, надо сорвать эту чертову печать омерты, которая затыкает журналистам рты, когда речь идет о публичном обсуждении реальных проблем профессии, в том числе обсуждении того, кто в этой профессии есть кто.
Только за последние полгода пространство независимости в СМИ скукожилось довольно значительно. Умерли несколько знаковых СМИ, не зависящих от государства, в том числе телеканал «Совершенно секретно» и радио «Свобода». Диффузирование журналистов из холдинга «КоммерсантЪ», похоже, скоро переведет этот источник информации в другое качество. Лишилась своего СМИ и, возможно, лишится свободы независимая и яркая журналистка Аксана Панова. Причем екатеринбургские журналисты в отличие от столичных не спешат поддержать своего коллегу. Примерно так же равнодушно, если не сказать, злорадно, откликнулись в свое время многие подмосковные журналисты на травлю и фактическое уничтожение Михаила Бекетова.
В России никогда не было настоящего журналистского сообщества. Есть отдельные тусовки и отдельные тоталитарные секты. Ни в тусовках, ни в сектах не допускается свободная критика внутри себя. Главная проблема российской журналистики — это чудовищное присутствие государства, которое нарастает год от года. Это фактическая государственная монополия на информацию. Не надо обольщаться, что есть Интернет, «Новая», «Эхо» и «ЕЖ». Это даже не слон и моська. В прошлом году государственные СМИ получили 75 млрд рублей. Еще больше они получили от рекламы, благодаря своему монопольному положению на рынке. Совокупный доход государственных СМИ составляет две трети всех денег на рынке медиа.
Еще одна проблема, во многом производная от госмонополии, это категорическое нежелание журналистов объединяться для защиты своих реальных трудовых и творческих прав. Когда убивали НТВ, у коллектива не было тех защитных доспехов, которые им предоставил закон о СМИ: грамотного, в интересах журналистов составленного устава редакции, договора с учредителем, профсоюза. Возможно, учитывая те ставки и тогдашнюю остроту этого вопроса для Путина, все равно убили бы. Но это было бы уже вопиющее беззаконие, и ни одна сволочь не могла бы блеять о споре хозяйствующих субъектов. Не могу себе представить, как американские идиоты, угробившие «Свободу», смогли бы это сделать при наличии хорошего устава редакции, выборного главного редактора, профсоюза, без согласия которого невозможно увольнение, нормальных, то есть бессрочных, а не срочных договоров с журналистами. Вашингтонский обком в отличие от Кремля закон уважает.
Ситуация с избранием Гусева председателем журналистского союза не исключение. Во главе большинства региональных союзов стоят не журналисты, а представители медиабизнеса и/или власти. И реальные интересы у них зачастую прямо противоположны интересам журналистов. Ни один, даже самый демократичный, владелец не потерпит у себя нормального, не ручного профсоюза. Владельцы СМИ, стоящие у руля журналистских союзов, никогда не будут бороться против серых зарплат и срочных договоров, которые делают журналистов абсолютно беззащитными перед владельцами медиа.
Сценарий России, в отличие от сценариев пропагандистских фильмов, непредсказуем. Возможно, хотя сейчас это кажется невероятным, что мы постепенно сможем выстроить на своей территории нормальную страну. Ее атрибутом будет нормально организованное медиапространство. Нормально — значит как во всех нормальных странах: дуалистичная модель. То есть никаких государственных СМИ, которые преобразуются в общественные. Ну а частные остаются частными. Сразу возникает вопрос: как сделать так, чтобы эти новые общественные СМИ не превратились в «общественные», как это было с соответствующей палатой или с ОРТ (простите, Борис Абрамович, честно, не хотел Вас тревожить по пустякам, случайно вышло). Вот здесь и понадобится институт репутации, в котором явно или неявно будет использоваться та или иная шкала, какие-то критерии журнализма. Многочисленные екатерины андреевы в дуальной модели не найдут себе места. Мамонтовы, доренки и прочие соловьевы и минкины обязательно будут востребованы в частных СМИ: такие таланты вполне способны обеспечить рейтинг и деньги. Но вот общественные СМИ, чтобы не наступать на старые грабли, не обойдутся без журналистской люстрации вне зависимости от того, как будет называться этот процесс. Тем же из наших коллег, кто сегодня слепо следует советам Алексея Волина про «указующего и руководящего дядю», стоит на досуге перечитать материалы Нюрнбергского процесса, фигурантами которого были два журналиста: Юлиус Штрайхер, редактор газеты «Штурмовик», и Ганс Фриче, радиоведущий и главный редактор геббельсовского радио. Судьбы этих журналистов были различны: Штрайхера повесили за призывы к геноциду, Фриче трибунал оправдал, но потом он все-таки получил свою девяточку. Авторитарные режимы, как известно, смертны. Беда в том, что они смертны внезапно, и совершенно непонятно, как будет оценена деятельность верных слуг режима после его кончины. И тут очень важно сверять свои действия не только с тем, чего требует и что одобряет «дядя», а с какой-то более устойчивой системой координат типа норм журнализма, морали. А если кто забыл, не грех позвонить стареньким профессорам журфака или кому-то из коллег. Если что, телефоны в редакции есть.
P.S. После публикации второй части заметок, Сергей Мулин посмотрев на зияющий прочерк на месте 10-го уровня журналистской твердости, соответствующей алмазу, и задумчиво протянул: может, Светлана Сорокина? Наверное, он прав…
