Четверть века спустя
Недавно, по случаю очередной подложной «Прямой линии» с не менее подложным президентом РФ, я вспомнил свой текст восьмилетней давности.
Мне кажется, тут намечается сериал…
Потому что после лондонской речи г-на Суркова и его сообщения о том, что «система победила оппозицию», мне позвонил памятливый Дмитрий Быков — и напомнил о другом моем старом тексте.
И впрямь!
А я-то забыл про этот рассказик и почти двадцать лет не перепечатывал его в своих сборниках — даже не перечитывал, признаться… Мне казалось, что текст безнадежно устарел, застряв во временах первых, еще советских, съездов Верховного Совета и первых же разгонов первых демонстраций…
А рассказик-то — как живехонький!
Прошу!
Стало быть, 1989 год…
Как Антошкин и Колобов играли в шахматы
Антошкин всегда играл черными и без ферзя. Когда он просился поиграть белыми и с ферзем, Колобов молча клал ему на лицо волосатую пятерню и сильно толкал.
Когда Антошкин вставал на ноги, Колобов забирал у него обе ладьи - одну правой рукой, а другую левой.
Антошкин мучительно думал и делал ход. Если ход Антошкина Колобову не нравился, он бил его кулаком в лицо и велел делать другой. Если Антошкин не хотел делать другой, Колобов заставлял его приседать и отжиматься.
Сам Колобов над ходами не думал, а ходил сразу, два раза подряд. Если Антошкин начинал протестовать, из-за кулис выходили два колобовских приятеля, брали Антошкина за руки, за ноги и били головой о стену.
На десятом ходу Колобов предлагал Антошкину сдаваться. Если Антошкин не сдавался, его уничтожали, а Колобов делал ход конем. Конь у Колобова ходил буквой «Г» и другими буквами, и снимать его с доски запрещалось: за это били ногами и унижали морально.
Иногда у Антошкина сдавали нервы, он начинал плакать и звать судью. Приходил судья, признавал Антошкина душевнобольным и сажал в психушку. В этом случае Антошкину засчитывалось поражение, потому что по переписке Колобов не играл.
Но проходили годы, Антошкин возвращался и говорил Колобову:
— Ну что, сыграем еще партейку?
—Не надоело? — спрашивал Колобов, разминаясь.
— Нет, — отвечал Антошкин, приготовивший несколько блестящих дебютов.
И они играли еще, семьдесят лет подряд. И потом еще много раз...
И никак Антошкин не хотел смириться с тем, что Колобов играет сильнее.
Вот такой привет из позапрошлой эпохи.
М-да…
Колобов, конечно, играет сильнее, спору нет. И система побеждает оппозицию — о многомудрый стратег Сурков, знающий вышеописанные секреты этой победы!
Побеждает она, побеждает… Потом еще несколько раз побеждает… А потом гиря доходит до полу, шестеренки разлетаются, и победители начинают наперегонки рвать свои партбилеты, жечь документы и прыгать из окон.
Некоторым — как носителям наиболее важной информации о «золоте партии» — прыгать из окон помогают однопартийцы.
Потом выясняется, что все не так страшно, потому что Антошкин человек незлопамятный.
Колобов становится членом другой правящей партии, потом депутатом от третьей и четвертой, а пятую возглавляет и приходит к власти единолично…
И, затаив дыхание от сладостной минуты, просит челядь позвать к себе Антошкина — померяться интеллектом. И делает Антошкину «вселенскую смазь» всеми фигурами — с ожесточением, прямо пропорциональным собственному страху, память о котором уже никогда не изживет…
Фото ИТАР-ТАСС/ Александра Краснова
