Страсти по о. Павлу Адельгейму. Часть II: вопросы к обществу
В день трагической гибели о. Павла Адельгейма интернет-издание «Русская планета» поместило отзыв об убитом настоятеля домового храма МГУ протоиерея Владимира Вигилянского (материал специально помечен поздним часом: 23:16). Примечательно, однако, что главной эмоцией бывшего пресс-секретаря патриархии стало не сочувствие близким ушедшего. Прежде всего, он указал на «базовые ценности», на то, почему свидетельства о. Павла нельзя принимать как безусловно достоверные. «Сам отец Павел не всегда ясно аргументировал свою позицию, и я не всегда мог ему верить», — сказал Вигилянский корреспонденту издания. Оказывается, доверять покойному невозможно из-за того, что убиенный ни разу не отмежевался от тех «антицерковных сил», которые якобы использовали его конфликт с псковским владыкой. «Когда кто-то критикует церковное начальство, появляются определенные силы, которые любят поднимать критиков на щит. Никогда отец Павел публично от этих сил не открещивался. Со стороны это воспринималось с недоумением». Впрочем, Вигилянский привел и доводы в пользу сочувствия убитому: «Жалко этого человека, инвалида, прошедшего ссылки. Тут можно поскорбеть и помолиться».
В этих заявлениях московского протоиерея — по свежим следам трагедии — поражает не только их бездушность, но и стремление продемонстрировать идеологическую чистоту собственных помыслов. Хотя и в стиле фарса, это напоминает события нашей недавней истории. В ноябре 1969-го, когда рязанское отделение Союза писателей исключало из своих членов Солженицына, ему ставили на вид, что «он не дал отпора шумихе на Западе вокруг его имени», а его творчество «поставила на вооружение заграница». «Слепые поводыри слепых! — писал тогда же в связи с подобными обвинениями Александр Исаевич секретариату СП РСФСР. — …Нашему тяжело больному обществу вы неспособны предложить ничего конструктивного, ничего доброго, а только свою ненависть-бдительность, а только “держать и не пущать!”». Но если тогда, почти 45 лет назад, спецслужбы сверхдержавы (включая творческие союзы) преследовали живого писателя, то нынче московский батюшка по горячим следам воюет с убиенным пастырем! Тогда писатель объяснял ненависть рядовых исполнителей травли тем, что своим рвением они выслуживаются перед «инстанциями», высшими органами власти в стране, от которых всецело зависело благополучие этих союзписательских порученцев. Что же нынче толкнуло преуспевающего столичного священника на подобные высказывания и аргументацию? Да еще в адрес погибшего на своем посту замечательного труженика христианского просвещения. Почему высокие соображения из области церковно-государственной политики заслонили очевидный факт гибели выдающегося пастыря от руки убийцы?
Создается впечатление, что настоятель университетского храма ведет речь об очередном участнике протестных митингов на Болотной площади, волей которого играют «темные силы». В свое время Солженицын отказался осудить своих мнимых зарубежных «покровителей». Отказались это сделать и те из советских инакомыслящих, кто вынес, не сломившись, столкновение с карательными органами советского тоталитаризма. Зачем же сейчас о. Владимиру Вигилянскому, обычному настоятелю обычного храма, выдавать себя за охранителя высоких «инстанций»? Действительно ли в патриархии ему поручили раздавать подобные «партийные» оценки при любых событиях и даже столь бестактно, как в день гибели о. Павла? Или это собственная инициатива? В конце концов, ныне действующий пресс-секретарь Московской патриархии, дьякон Александр Волков, позже дал хотя и скромный, но более человечный комментарий. (Парадоксально, что отец дьякон одновременно является и подчиненным о. Вигилянского, будучи клириком той же церкви МГУ.) Похоже, что московский протоиерей хочет какой угодно ценой не пропустить ни одного медийного события, демонстрируя кому-то свою необходимость и пользу. И не замечая удручающего впечатления, производимого своими пассажами.
Пять лет назад, сразу после кончины Солженицына, тогдашний руководитель пресс-службы РПЦ МП о. Владимир Вигилянский распространил через СМИ информацию под броским заголовком: «Александр Солженицын оплачивал исследования о пострадавших за веру в годы гонений на Церковь», в которую вставил и имя автора этих строк. Чтобы не углубляться в постороннюю тему, отмечу, что фактическая сторона того сообщения состояла из небылиц. Солженицын не оплачивал исследований о пострадавших за веру и ничего на эту тему не скрывал (как утверждал пресс-секретарь МП), потому что и нечего было скрывать.
Этот случай показывает, что ради демонстрации своей осведомленности и причастности к громким событиям бывший журналист о. Владимир готов перешагнуть через элементарные принципы журналистской этики. Умер Солженицын — нужно любым путем попасть в объектив. Убили о. Павла — нужно, уже через несколько часов после случившегося, поставить покойника на место. Это страсть: чтобы ни случилось, всегда стремиться в центр происходящего. И страсть эта развилась у священника не без помощи общества. То в одном, то в другом фильме, посвященным разным историям и судьбам, о. Владимир появляется в качестве «говорящей головы» — то ли эксперта, то ли свидетеля. Если в фильмах, посвященных биографии Евфросинии Керсновской, сие еще можно понять (в перестройку он написал о ней статью в «Огоньке»), то в полнометражном документальном фильме «Россия в цвете» (2010) это вызывает удивление. Фильм посвящен жизни и творчеству фотохудожника Сергея Прокудина-Горского (1863-1944). Какое отношение имеет московский священник к мастеру цветной фотографии? Для нынешних кинорежиссеров, ищущих финансирования для своих проектов, поддержки государственных каналов ТВ, «говорящая голова» в виде священника, рассуждающего по поводу любых сюжетов, — это «тренд». Вот и получается, что интеллигентный батюшка, с апломбом говорящий с экрана, естественным образом перешагивает в реальность, в которой он судит направо и налево, руководствуясь интересами «высшей политики».
Отец Павел Адельгейм критиковал порядки, царящие ныне в РПЦ? Значит, он шел против Церкви, и чтобы о нем какой-нибудь апробированный настоятель храма св. Татьяны сказал добрые слова, псковский просветитель должен бы от кого-то там «отмежеваться». Университетский отец Владимир в нынешней гротескной реальности хранит мерило церковности и респектабельности, а не псковский критикан с одной ногой, да еще с антисоветским прошлым. Если это так, значит, российская реальность действительно сделала поворот на 180 градусов и вернулась в эпоху, которую множество замечательных исследований и учебников называют временем консисторской бюрократии. Яркий ее выразитель, обер-прокурор Синода Константин Победоносцев, был выдающимся человеком. В своих действиях, впрочем, он часто руководствовался странными принципами. Например, таким: если православный священник не пьет водку с крестьянами, то он плохой пастырь. Чем закончилась эпоха Победоносцева, всем известно: глобальным, бесконечным кризисом в Церкви.
О. Павел Адельгейм был творческим традиционалистом, стремившимся к исцелению российского православия от консисторского духа, от чиновничьего засилья в епархиальной жизни. Подвергнувший его память (через несколько часов после убийства) бдительному идеологическому досмотру о. Владимир Вигилянский, несомненно, яркий образчик нового консисторского деятеля, торжествующе и пародийно возрождающегося на обломках советского наследия. Российское общество нулевых и уже десятых лет XX века чрезвычайно благосклонно к этому новому явлению духовной бюрократии, подыгрывая ему и пытаясь использовать для своих частных целей. А отец Павел как был изгоем при торжестве государственного безбожия, так и остался таковым. Светя в провинциальной глуши и фактически находясь в забвении, несмотря на попытки прорваться к всероссийской аудитории. Все мы, российское общество, включая деятелей культуры, создаем такую несправедливую действительность.
Предреволюционная эпоха, приближаясь к концу истории, напоминала о глубинном кризисе страны даже в игре географических названий, ставших символическими. Село Бездна через десятилетия вспомнилось в роковых событиях на станции Дно. Фотохудожник Прокудин-Горский успел заснять красоту предпотопной России. Отец Владимир Вигилянский о чем-то рассуждал по поводу личности этого мастера цветописи в фильме, снятом режиссером и продюсером Владимиром Мелетиным. Одним из операторов фильма был Сергей Пчелинцев. Через несколько лет этот молодой человек в древнем Пскове беспощадно убьет удивительного священника, всю свою жизнь положившего на то, чтобы смягчить русскую действительность. А в столице его коллега по фильму тут же поспешит надменно осудить погибшего.
О какой России свидетельствует это символическое совпадение? Не о торжестве ли России лицемерия и равнодушия над Россией, чающей справедливости и добра? Над ее надеждами на возрождение?
