Последний день каникул, или Люди не из железа

В Польше отмечают 25-летний юбилей "Солидарности". Съезжаются высокие гости. На гданьской сточне – верфи – Жан-Мишель Жарр учинил лазерное шоу, заставив танцевать подъёмные краны. Такими "художественными методами" он воссоздавал события августа 1980 года.

Тогда никто не говорил "забастовка". В самой Польше предпочитали короткое английское "страйк". В СССР же говорили о "перерывах в работе": "забастовка" – это когда прогрессивные силы под красным флагом...

В августе 1980-го Москва жила в двух измерениях. Одно – Олимпиада, проведённая, как утверждали острословы, вместо обещанного в том году коммунизма. Сначала столицу, как теперь бы сказали, "зачистили" от вредного элемента, потом постарались не заметить бойкот мероприятия половиной мира, а когда наконец "наш ласковый Миша" улетел, в Москве установилась оптимистичная кладбищенская тишина...В другом измерении – череда политических процессов по всей стране. В "Хронике текущих событий", основном диссидентском издании, мы найдём судебные процессы над активистами многих движений, национальных и религиозных. 29 августа был вынесен приговор редактору самой "Хроники" Татьяне Великановой: четыре года лагерей строгого режима и пять лет ссылки.

"Этот край недвижим. / Представляя объём валовой / Чугуна и свинца, обалделой тряхнёшь головой..." – писал Бродский. И вот на этом фоне – сообщения о "перерывах в работе" в Польше. 31 августа на гданьской судоверфи имени Ленина было подписано соглашение между правительственной комиссией и межзаводским забастовочным комитетом. Власть практически полностью приняла "21 требование" бастующих – а там, кроме вопросов экономических, были и такие, как право на забастовку, признание независимых профсоюзов, освобождение политзаключённых, отмена цензуры...

Как это стало возможно? И почему это оказалось невозможно у нас? Начать придётся издалека...

В 1968 году, когда бурлила вся Европа по обе стороны "железного занавеса", в Польше тоже были интеллигентские брожения и студенческие волнения. Как рассказывал покойный Марек Новицкий, один из лидеров польского Хельсинкского фонда, "студенты шли к райкому за свободой и звали с собой рабочих, а те отвечали: "Пошли нА фиг!". В смутьянов стреляли, их били, причём не только полицейские, но и рабочие: правящая Польская объединённая рабочая партия (ПОРП) развернула антиинтеллигентскую и антисемитскую кампанию, к которой привлекла и "пролетариат".

В 1970 году бунтовали уже рабочие. "Они шли к райкому за коУбасой, – рассказывал Новицкий, – и звали с собой студентов, а те отвечали: "Пошли нА фиг!". Рабочих расстреливали..." Тогда, в 70-м, в том же Гданьске погибли более ста забастовщиков. Здесь, между прочим, прервалась жизнь главного героя фильма Анджея Вайды "Человек из мрамора"... Уже потом на этом месте поставят памятник – распятые на крестах якоря, – и тогдашний генсек ПОРП скажет: "Чтобы никогда больше пОляк не стрелял в пОляка".

В СССР говорили: "Курица не птица, Польша не заграница". В Польше бытовал правдивый анекдот о том, что на вопрос высокого советского гостя, где бы справить нужду, ответ был: "Вам – везде!" Но на самом деле груз прошлого висел над советско-польской нерушимой дружбой. Три раздела страны, жестокие подавления восстаний, фактический запрет на родной язык и культуру – это при Российской Империи. Поход 1920 года. Сговор с Гитлером, аннексия восточных земель. Массовые репрессии, включая Катынь. Борьба с Армией Крайовой, антифашистским национальным движением. Отвращение к "коммунякам" было тем более естественным, что те были навязаны: "Вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках". Правители были чужими – этого народу не надо было долго объяснять.

Что же делать? Кто бы ни ходил к райкому, студенты или рабочие, стреляли и в тех, и в других. Но зачем туда ходить? Одним из итогов интеллектуальной работы семидесятых было: "Не штурмуйте их комитеты – создавайте свои!" И это тоже было для поляков естественно. Будучи лишены государственности, они имели опыт выживания и борьбы, как теперь бы сказали, "гражданского общества". Так было и при Российской Империи, и при нацистской оккупации. И эту традицию можно было использовать в новых условиях.

Но вот раскол между "правящим классом" и "прослойкой", антагонизм между интеллектуалами и массой, которым успешно пользовалась власть, – этот раскол надлежало преодолеть. После 1976 года, после очередных рабочих волнений и репрессий, польские диссиденты из образованных комитетов КОС-КОР наладили помощь преследуемым рабочим и их семьям. Действовал "летучий университет", в котором не только обучали рабочих, но и приглядывались к возможным лидерам – с теми занимались более углублённо. Это были годы работы на "нулевом цикле": никто не знал, когда будет заметный результат.

И в этом существенное отличие опыта польского диссента от советского. Отечественные правозащитники, в общем, не выходили за рамки гражданских и политических прав, не готовили свою "Солидарность". У нас не было ни массового рабочего движения, участников которого нужно было бы защищать и просвещать, ни выработанной позитивной программы.

Можно ссылаться на историю: в Польше войны и диктатуры длились с 1939-го до середины 50-х, и общество помнило, что есть нормальная жизнь. У нас "мирное время" прервалось в 1914-м на два поколения. В Польше не было сплошной коллективизации, зато была католическая Церковь и Папа пОляк. У нас, в СССР, почти изничтоженная, изнасилованная православная Церковь обслуживала власть, выросло поколение, воспитанное неверующими бабками. У нас готовность при случае бунтовать против власти парадоксальным образом сочеталась с признанием этой власти как единственно возможной.

Впрочем, всё это – объяснения post factum. Полякам ведь никто не давал никаких гарантий, когда они, как говорил герой фильма "Отец солдата", начали "пАхать-сеять, сеять-пАхать". И в этом, как признаёт другой, ныне здравствующий редактор "Хроники" Сергей Ковалёв, интеллектуальное мужество и подвиг польских диссидентов.

К 1980-му экономический кризис уже давно отзывался чередой забастовок с экономическими же требованиями. Удовлетворение претензий одного бастовавшего завода давало пример другим коллективам, забастовки шли волной, провоцируя инфляцию и новые забастовки. Но в Гданьске 14 августа 1980-го рабочие применили новую тактику – "оккупационный страйк". Они не пошли "от завода к обкому", но явились на работу и заняли территорию предприятия. Расстрелять демонстрацию – это ведь значительно проще, чем штурмовать верфь. Был сформирован забастовочный комитет, и "21 требование" рабочие писали вместе с сидевшими там же, на верфи, интеллектуалами. Подавить одну верфь было бы легко, но в знак солидарности (вот оно, слово!) бастовали заводы по всей стране. Электрик Лех Валенса был не единственным лидером, "летучий университет" не зря "ковал кадры".

В августе 1980-го всё начиналось слишком хорошо, чтобы длиться долго. "Праздник непослушания" длился пятнадцать с половиной месяцев. Это, впрочем, казалось неизбежным нам – тогдашним. Был опыт прошлого – Венгрия и Чехословакия. Впрочем, "мы" – и двадцать пять лет назад, и пятнадцать, и теперь – предпочитаем мыслить поражениями, а не победами...

Советские генералы готовились повторить Чехословакию. На месте шла рекогносцировка, причём весьма детальная. Так, в Варшаве планировали повторить удавшуюся в 1968-м в Праге высадку десанта, только вот карты использовали старые, и на месте выяснилось, что взлётная полоса давно застроена панельными многоэтажками. Хорошо, что офицеры это проверили. Но ещё лучше, что товарищи из Политбюро не дали команду маршалам и генералам.

Кто знает, почему Советский Союз воздержался от ввода войск? Тогда уже шёл Афганистан и испугались возможной партизанской войны на два фронта? Не захотели ещё большего обострения в Европе, куда уже вернулась "холодная война"? Опасались международного осуждения и новых экономических санкций? Кто знает...

Но есть и другое объяснение. В Чехословакии была попытка построить "социализм с человеческим лицом", "революция сверху". Там нелояльно было высшее руководство, отказавшееся своими же руками задушить "пражскую весну". На него пытались надавить – безуспешно. Так что СССР вместе с "братскими социалистическими странами" только и мог, что насадить новых марионеток на штыках. А в Польше массовое народное движение было направлено против "коммуняков", и те казались естественными и надёжными исполнителями задуманного в Москве.

13 декабря 1981 года в Польше был объявлен "стан военный" (введено военное положение): распущены оппозиционные организации, прошли массовые аресты, тысячи людей были интернированы, действовал комендантский час, была отключена телефонная связь (!) и так далее.

Казалось, что "польские товарищи" решили проблему своими силами. Оккупационные забастовки на заводах и в шахтах продолжались ещё много недель, но потом всё успокоилось. Против "своих" действительно не было вооружённого сопротивления...

Но и сегодня не до конца ясна роль генерала Войцеха Ярузельского и неоднозначно понимание этой роли в Польше. Нет решительного осуждения. Люди, кажется, понимают, что "свои" военные и полицейские предпочтительнее импортных: "Лучше Каня (Станислав Каня – один из руководителей ПОРП. – Л.Р.), чем Ваня". Возможно, и народ, и "товарищи" приняли как обязательное правило: "Чтобы пОляк никогда больше не стрелял в пОляка".

А десять лет спустя, в октябре 1990-го, тот же Ярузельский власть отдал. В 1989-м на первых свободных выборах "Солидарность" получила все места в Сейме и 99 из 100 мест в Сенате. Эти выборы стали итогом "круглого стола", сесть за который в 1988-м "коммуняков" вынудила опять-таки "Солидарность". А для этого вновь пришлось вывести людей, уже испуганных неприкрытой военной диктатурой и массовыми репрессиями, на "страйки" и демонстрации. То был не менее захватывающий и не менее достойный период в жизни "Солидарности".

Впрочем, к нам почти вся эта история пока что не относится. Россия ещё не дошла до своей "Солидарности". Хотя наше августовское чудо – три дня 1991 года, после которых режим рухнул, – имело в основе том же самое: "самостоянье человека", осознание им своего достоинства и, как следствие, отказ от насилия. И это – результат четверти века работы диссидентов советских.

Впрочем, то наследство мы уже промотали. Общественная жизнь всё больше сводится к политической, в смысле даже не борьбы за власть, а участия в этой власти. Россия не вылезает из войн. Выросло новое поколение, внимательно смотревшее телевизор, где насилие утверждалось как норма, причём отнюдь не "западным влиянием".

Если сегодня в России возможно массовое оппозиционное движение, то оно вряд ли будет "оранжевым", скорее – багровым. "Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь. / Даже стулья плетёные держатся здесь / На болтах и на гайках". Тем более важны для нас дата, отмечаемая в Гданьске, и весь опыт "Солидарности": это школа, в которую стоит пойти прямо с первого сентября...