Модель не очень гражданского общества

Первого сентября, выступая в Краснодаре перед студентами, Владимир Путин первым делом заговорил о детях, "погибших и пострадавших" год назад в Беслане, и в память о них предложил "помолчать несколько секунд". Вот так просто, без длинных и совершенно неуместных речей и инвектив в чей-либо адрес.

2 сентября президент три часа говорил с прилетевшей из Северной Осетии делегацией бесланских матерей. Он обещал направить на Кавказ представителей Генпрокуратуры для более глубокого расследования. Участвовавший во встрече глава республики Таймураз Мамсуров сказал: "Уровень откровенности поразил меня и всех моих земляков. Все вопросы были заданы, независимо от тональности и содержания они были восприняты. Самое приятное, что вопросы были приняты как аргументы. Не получится так, что мы приехали с пустыми, надуманными вопросами. Каждый из вопросов проверялся и сопоставлялся". Впрочем, для главы региона любая встреча с Путиным — удача.

Но об успехе переговоров говорила и Сусанна Дудиева, представительница бесланских матерей: "Я думаю, что на встрече мы сказали все, что хотели сказать. Мы говорили об ответственности, о судьбе детей, которым жить, мы говорили о погибших, кто не дожил свою жизнь, мы говорили о безответственности и халатности. Мы надеемся, что результат от этой беседы последует. Как сказал президент, результат мы будем знать и видеть все в ближайшее время. Нам показалось, он нас услышал". С нею соглашалась Аннета Гадиева: "Все смогли высказать то, что мы хотели. Все, что у меня наболело, я сказала. Какой будет результат — покажет время".

Показало. Был объявлен День молчания. "Без слов" — под таким лозунгом "Наши" провели 3 сентября митинг не только на Васильевском спуске в Москве. Мероприятие было растиражировано на три десятка городов, дабы "дать возможность жителям России в любом конце страны быть солидарными с "Нашими" гражданами".

А проведённый накануне под лозунгом "Не молчи!" митинг у Соловецкого камня собрал не больше трёх сотен человек — это если считать прессу и оцепление.

В самом Беслане траурную годовщину отметили с тихой скорбью. Тишина эта была обманчива.

Власть, которая оставила город в прошлом сентябре, и теперь не появилась. Напряжение выплеснулось на Лидию Цалиеву, бывшего директора первой бесланской школы...
Год назад Беслан стал для Кремля серьёзной проблемой. Не только потому, что погибли больше трёхсот человек. И не потому, что чеченская война пришла в республику, считавшуюся самой спокойной и лояльной на Кавказе. Главное в том, что власть показала своё бессилие и, по сути дела, отсутствие. Иллюзия стабильности, принесенная выборами декабря 2003-го и марта 2004-го, была рассеяна. Оказалось, что защитить, спасти, помочь — не только в Беслане, но в любой точке большой России — некому.

В первые недели после трагедии люди также были предоставлены сами себе. Они собирались на развалинах школы и в окрестных дворах и говорили, говорили, говорили... И в этих разговорах находили ответы на вопрос "кто виноват?". Ответы эти становились для людей более реальными, чем сама реальность. Услышанному в эти три недели верили больше, чем увиденному в первые три дня сентября.

Были найдены враги — внешний и внутренний.

Во-первых, ингуши. Действительно, среди террористов было много уроженцев соседней Ингушетии. Были также и чеченцы, и даже один осетин — но о них уже не вспоминали. Пошёл слух, что все те три дня ингуши-де радовались и праздновали, хотя на самом деле соседняя республика замерла в ужасе от происшедшего и возможных последствий. Вновь оказалась взведена мина замедленного действия, заложенная депортацией 1944 года и последующим переделом административных границ и раз уже сработавшая в 1992 году. Урегулирование конфликта из-за Пригородного района было не просто отложено на неопределённое время, но вообще поставлено под вопрос. А женщина, которую вместе с грудным ребёнком вывел из школы Руслан Аушев, спустя три недели была готова его проклясть...

Во-вторых, учителя — те из них, кто выжил. Ну просто потому, что выжили, а детей — не уберегли. Обвинителей не волновало, что из числа педагогов полегла половина. Вначале ненависть обратилась на Лидию Цалиеву, директора школы. Это объяснимо, поскольку для общения с заложниками и внешним миром террористы выбрали именно её — что, впрочем, также объяснимо. Школьные стены были испещрены проклятиями в её адрес. Но потом начали появляться имена других учителей, написанные нетвёрдым детским почерком. И это тоже объяснимо: дети жестоки.
Но что делали люди взрослые, тем более начальники, пока спираль ненависти только раскручивалась? А ничего не делали. Потому что народная мифология замещала людям поиск истины. Потому что эти мифы отлично накладывались на те, что возникли в начальственных головах и кабинетах.

Ну, например, все помнят об оружии, якобы спрятанном под полом бесланской школы. Действительно террористы взламывали полы и даже вроде бы привлекли к этой работе нескольких мужчин-заложников. Зачем? Ну, ясное дело, — там был тайник!
У ФСБ и прокуратуры, озвучивших год назад эту версию, были свои резоны. Сильный противник, у которого оружия и боеприпасов больше, чем можно было привезти на грузовике, оправдывает бессилие власти в те три сентябрьских дня. А ещё многочисленные пособники и сообщники — с такими разве справишься?

Как раз в причастности к пресловутому "схрону" и обвиняли Цалиеву: она-де для ремонта школы задешево наняла работяг-ингушей, те и попрятали оружие. Та отвечала, что ремонтировали своими руками её же подчинённые и их родственники — все, разумеется, местные. Никого это не интересовало: ведь в этом сюжете соединялись враги внутренние, учителя, с врагами внешними — ингушами.

На самом деле достаточно было опросить тех заложников, кто своими глазами видел, как взламывали полы. Тогда бы сразу выяснили, что оружия там не было, а ломали не за этим: террористы опасались, что спецназ может прийти оттуда, снизу, и взяли подполье под контроль.
Впрочем, это лишь один из многочисленных мифов, наедине с которыми оставили жителей Беслана. И расследование нужно было не только для наказания виновных и предотвращения новых терактов, но прежде всего — для внесения порядка в смятенные умы. Вопрос только — кому нужно?

В течение прошедшего года желание знать правду о Беслане, казалось, объединило всю Россию. Параллельно со следствием официальным, проводимым прокуратурой, параллельно с судом над Нурпаши Кулаевым — единственным выжившим и задержанным террористом, объявленным также и единственным виновным — шли другие расследования. Кроме комиссий — федеральной Торшина и республиканской Кесаева, работали журналисты. Нельзя было не услышать гневный голос матерей Беслана.

По сути дела, к скорбной сентябрьской годовщине они могли бы выступать не просителями, а диктовать Путину свои условия. Встречаться здесь, на Кавказе, — или согласиться на поездку в Москву. А если ехать, то кому и каким числом. Какие вопросы задавать и какие ответы считать приемлемыми.

Что же они — и все мы — услышали?

Во-первых, что не одни мы в России такие: "В Соединенных Штатах в 2001 году и правоохранительные, и специальные службы проворонили и пропустили ужасный террористический акт, в результате которого погибли тысячи людей. Развитые мощные государства с функционирующей экономикой и с отлаженными специальными службами не могут противостоять сегодня этим варварским актам".

Во-вторых, что нам еще труднее: "Что же говорить о нашей стране, которая после распада Советского Союза понесла огромный ущерб по всем направлениям, и в области социальной политики, и в экономике, а в первой половине 90-х годов в результате тяжелых событий в Чечне наши и Вооруженные Силы, и специальные службы вообще находились в состоянии нокаута, в полуразложенном состоянии".

В-третьих, что на Кавказе, в Чечне, всё делалось и делается правильно: "Никакого другого способа, кроме того, чтобы бороться с этой заразой, с терроризмом, у нас нет".
Обещанное Путиным расследование тоже, по-видимому, сведётся к повторению пройденного. Глава управления прокуратуры на Северном Кавказе уже дал всему объяснения. Террористы-де были наркоманы, все они были обколоты. А взрывы случились, потому что у террористов началась ломка, поскольку закончились наркотики. Шепель даже не заметил, что эти два утверждения противоречат друг другу, и добавил: требований террористы не выдвигали. Между тем, в субботнем вечернем эфире канала НТВ показали документальный фильм британского телевидения, где Руслан Аушев утверждал обратное. Во-первых, боевики не были пьяны, обкурены, обколоты и т. п. Во-вторых, террористы выдвигали требования к высшему руководству России: Аушев получил от "Полковника" листок с предварительно написанными Шамилем Басаевым условиями. Этот листок Руслан Султанович незамедлительно передал в Москву с сопроводительным письмом...
Встреча, прошедшая 2 сентября в Москве, стала поражением, поскольку прошла на "их" условиях. Без формулировки собственных условий. Даже без понимания, что это нужно сделать. Встреча эта была больше нужна Путину — и он ее получил.

Почему?

Потому, что нет солидарности — ни среди матерей, ни между разными группами бесланских активистов. Матери — против учителей. Все вместе — против ингушей.
И это — модель всего нашего российского не очень гражданского общества. Общества, запуганного образом врага, "внешнего и внутреннего". Лишённого солидарности и не умеющего вести диалог внутри себя. Не умеющего вырабатывать требования вовне. В таких условиях переговоры с властью "на равных" невозможны.