Тема примата (первенства) во Вселенской церкви имеет три главных аспекта. Исторический аспект касается первенства в период до окончательного разделения (в 1054 году) Западной и Восточной Церквей – на католическую и православную. В то время кафедра епископа Рима всеми признавалась первенствующей, но не в смысле всемирной юрисдикции, а тем более «непогрешимости» в вопросах веро- и нравоучения, что стало характерным для папства впоследствии. Второе аспект – это отношение Православной церкви к этому позднейшему, собственно католическому, пониманию папского примата. Третий аспект – первенство в рамках Вселенской православной церкви, которую составляют разные, более древние и менее древние, автокефальные (самоуправляющиеся) церкви.
Нынешний диалог между Православной церковью (в целом) и Римско-католической церковью в рамках смешанной богословской комиссии осложняется разногласием православных участников относительно этого третьего аспекта. Константинопольский патриарх исторически, после разрыва общения с Римом, занимает среди предстоятелей Православных церквей положение «первого среди равных» (primus inter pares), возглавляя «диптих» – список предстоятелей в порядке чести. Сам этот порядок в православии не оспаривается – он воспроизводится за каждой патриаршей службой, символизируя полноту и единство всемирного православия. Оспариваются (Русской церковью и рядом других церквей) претензии Константинополя на церковную юрисдикцию в диаспоре, то есть за пределами исторических территорий поместных церквей, а также на право принимать апелляции, то есть быть арбитром в случае споров в других автокефальных церквах. Это затрудняет диалог православных с католиками, так как православные не имеют консолидированной позиции даже по вопросу о примате внутри Православной церкви.
Преодолеть эти затруднения можно только в ходе межправославных консультаций, которые активно велись, по разным темам, до начала 1990-х годов, когда зашли в тупик именно по этим спорным вопросам (статус церковной диаспоры, предоставление автокефалии и автономии). Поэтому можно сказать, что возобновление православно-католического богословского диалога дает импульс и для внутриправославного диалога. Недавно Русская церковь приняла решение сформулировать свою развернутую позицию по вопросу о первенстве, чтобы тем самым внести свой вклад в разработку общеправославной позиции.
Что касается практических вопросов, а именно механизма принятия решений, то здесь древняя традиция диптихов и принцип административной независимости поместных церквей (своего рода суверенитета, подобного государственному) входят в противоречие с реальным церковно-политическим весом этих церквей, который определяется, в частности, количеством верующих. Очевидно, что, например, Польская православная церковь по многим параметров трудно сопоставима с Русской церковью, а Константинопольский патриархат, почти вся паства которого находится в диаспоре, – с такими Церквами, как Румынская или Болгарская. Однако требование «пропорционального представительства» православия – как в диалоге с инославными, так и для обсуждения внутриправославных проблем, – которое напрашивается, если встать на чисто логическую точку зрения, вряд ли можно легко обосновать с точки зрения собственно религиозной. Единственным способом разрешения такого рода проблем представляется интенсивный межправославный диалог, успех которого зависит от «политической воли» участников к нахождению консенсуса. Разумеется, консенсуса, а никак не голосования, даже если в основе такого консенсуса будет лежать неизбежный компромисс.
В богословских же вопросах компромисс невозможен по определению (это показывает вся история христианского вероучения).
Александр Кырлежев - преподаватель кафедры государственно-конфессиональных отношений Российской академии государственной службы
