Антоний Блум стал епископом Русской православной церкви в Великобритании в тот самый год, когда русские запустили первый спутник, а западноевропейцы заключили Римский договор и создали ЕЭС, когда Бен Ладен только еще родился, а Альбер Камю уже получил Нобелевскую премию, когда Джек Керуак опубликовал культовый роман «В дороге» и впервые встретились Джон Леннон и Пол Маккартни, а в Москве чуть не впервые увидели такое количество иностранцев – во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов… Иначе говоря, по меркам нашего времени, это было очень давно. И вместе с тем это было уже наше, то есть новейшее, время; можно даже сказать – пик «современности». И сравнительно молодому, 43-летнему, епископу предстояло проповедовать Евангелие, строить церковь Христову и пасти свое растущее словесное стадо именно в таких «предлагаемых обстоятельствах».
Последующее служение владыки Антония показало, что и «на пике современности» православный епископ может следовать завету апостола Павла: «не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим 12:2), – не переставая при этом быть человеком своего времени, то есть не впадая в архаику, тем более не увлекаясь стилизацией церковной жизни под старину. Но при всей своей современности, владыка Антоний деятельно являл собой то, чего так недостает «современности» как исторической эпохе. На фоне современных эксцессов индивидуализма и эксцессов коллективизма, которые суть проявления одного кризиса – кризиса Личности, утраты Лица, владыка Антоний демонстрировал возможность подлинно человеческого измерения жизни – и в личном общении, и в церковном общении. И церковь, которую он как епископ строил в Британии, была именно таким местом, где приходящий человек принимался весь, целиком – как личность.
Конечно, такое возможно только в малом масштабе. И ситуация диаспоры, «чужбины» для православных этому способствует. Эту особенность церковной атмосферы отмечал сам владыка Антоний в одной из своих последних бесед: «…между нами и обычным, привычным Православием, которое люди переживают в России, есть разница, и это очень важно. Как ранняя Церковь строилась на каждом из ее членов, не на строгой иерархии, а на единстве верующих, готовых жить и умирать за Христа, так и здесь. Я с самого начала призывал людей к тому, чтобы Церковь была единой. Когда я услышал недавно высказывание о том, что в Церкви епископ имеет власть, что он властвует над священниками, а священники должны управлять мирянами, меня охватил ужас. Нет, мы все едины, мы все – дети одного и того же Бога, братья и сестры Христовы по Его собственному слову и свидетельству».
И другой важный момент, связанный с диаспоральным положением епископа Антония, о котором он говорил в той же беседе (осенью 2002 года): «Наш приход, который начал с того, что был чисто русским и так держался отчаянно, слезно своей русскости, потому что это – все, что у нас было, жертвенно открылся. И вдруг оказалось, что люди, приходящие извне, могут приобщиться к нам, не отнимая у нас ничего, но принося новое чувство, новое сознание живости Православия и единства».
Этот епископский опыт владыки Антония вряд ли можно распространить на всю Церковь, особенно там, где есть устойчивые традиции да и к тому же «жатвы много, а делателей мало». Но опыт этот чрезвычайно важен и не должен быть забыт. Потому что Церковь в ее земном, человеческом аспекте сталкивается с теми же опасностями, что и любое человеческое сообщество: институциональное, административное, с одной стороны, и массовое, коллективное, с другой, начинают подминать и подавлять человеческую личность, то есть ту душу, которая, согласно Евангелию, больше и ценнее всего мира (Мк 8:36). А главное дело христианского пастыря в том, чтобы – порой забыв все остальное – заниматься именно отдельной живой человеческой душой. Этим делом и занимался на протяжении всего своего служения епископ-архиепископ-митрополит Антоний Блум.
Александр Кырлежев — научный консультант Синодальной богословской комиссии РПЦ
