Я не раз замечал, какое исключительное место в русской повседневной речи занимает повелительное наклонение: словечко «должны» или характерная взвинченная интонация распорядительного окрика (на крайний случай – призыва) слышны на каждом шагу, и это отнюдь не какое-то новое явление — в детстве (а это еще когда было), посылая меня в булочную, мать привычно говорила «надо заставить Андрюшку сходить за хлебом», хотя и так никто не был против.
Эта хорошо заметная и куда как распространенная манера поведения («хабитус», сказали бы социологи) сама по себе является свидетельством некоего весьма специфического положения вещей, наблюдаемого повсюду, где приходится сталкиваться с «дорогими россиянами», в частности, именно она определяет текущую оперативную ситуацию на отечественных дорогах: существуют (или, по крайней мере, предполагаются) некие общеизвестные и безусловно справедливые «правила игры», исполнение которых реально является «вопросом жизни и смерти» для каждого, волею Божию оказавшегося за рулем автомобиля. Но одновременно имеет место и так называемая аномия, т.е. повсеместное систематическое пренебрежение этими «правилами», а кроме того – совершенно непонятно, как бы сделать так, чтобы они соблюдались хотя бы в границах обыкновенного здравого смысла; полагаю, читатель без труда припомнит множество очень похожих коллизий где-нибудь в других контекстах.
С этой точки зрения А.В. Ципко, даже несмотря на свою родословную, – истинное дитя времени и народа, от имени которых он обычно имеет привычку выступать в mass media: ведь трудно же не согласиться, что общепринятая, безусловно эффективная и (желательно) институционализированная «парадигма» согласования частных интересов, обеспеченная так называемым «общественным договором» или даже исконными национальными традициями, действительно является «вопросом жизни и смерти» для любого сообщества, претендующего на сколько-нибудь долговременное и благополучное существование, тогда как неустранимой исходной предпосылкой указанного положения вещей является религия с ее специфическими ценностями, моделями дискурса и образцами повседневного действия; коротко говоря, общества без культовых практик не бывает (это, извините, «азбука» социологии), поэтому «фобия» по отношению к одной религии означает на практике скрытое или явное пособничество какой-нибудь другой.
Тем не менее (и это тоже знает каждый, кому приходилось «конкретно» задумываться о будущем «родных пепелищ»), совершенно непонятно, как бы сделать так, чтобы в нашем отечестве наконец установились какие-нибудь общепринятые и «функциональные», как говорят социологи, «правила игры»; ради этого когда-то призвали на Русь варягов, учредили монархию, сначала установили, а затем свергли советскую власть, наконец, избрали президентами тех, кого избрали, однако проблема, судя по всему, осталась ровно такой, какой была: приходится либо рассчитывать на введение безупречного «социального порядка» декретом, неукоснительное исполнение которого обеспечивала бы всеохватывающая, безусловно эффективная и опять-таки институционализированная система надзора, рядом с которой «чека» или инквизиция отдыхают, либо согласиться, что времена, когда в повестке дня стояла разработка и внедрение какой-нибудь «истинно правильной» идеологии, остались далеко позади.
В заключение напомню, что соблюдение «прав человека» является тем самым признаком, который отличает арест человека (пусть даже виновного в тяжком преступлении) от поимки дикого зверя или беглого раба (таков, во всяком случае, «анамнез» самой этой концепции), пресловутый «либерализм» вот уже на протяжении многих веков пребывает исконной национальной традицией достаточно успешных и благополучных народов, тогда как вопросы «что делать?» или «кто виноват?» являются сугубо техническими, их корректная постановка возможна только в том случае, если мы знаем, где находимся и чего реально хотим.
