Важно отметить, что Патрушев в первую очередь говорил о Кавказе и об исламских некоммерческих организациях. С одной стороны, что касается факта угрозы со стороны исламских радикалов – эта угроза, безусловно, существует. Можно говорить о том, насколько Россия сама виновата в росте этой угрозы для себя, имея в виду войну в Чечне. Но факт остается фактом. И то, что такого рода системы действуют, в том числе и через международные некоммерческие организации – это тоже общеизвестный в мировой практике факт.
Но важный момент заключается в том, что, как всегда, наши власти намеренно нечетки в выражении своих мыслей. Точно так же, как совсем недавно господин Нургалиев назвал договаривающихся в интернете скинхедов, которые потом идут и убивают антифашистов, «флэш-мобами» — точно так же, указывая на реальную опасность со стороны террористов, исламских радикалов, Патрушев, не конкретизируя, говорит вообще обо всем НКО-сообществе. Это лукавство, безусловно, связано с неприятием независимости некоммерческих организаций как таковых, в особенности, тех, кто, так или иначе, связан с коллегами в других странах или c международными институтами и фондами. Проявление такой двусмысленности можно встретить в самых разных областях: совсем недавно я видел приказ по ОВД в Нижнем Новгороде, который был принят в конце прошлого года, где была применена очень интересная формулировка. Там было сказано, что люди подали заявку на проведение публичной акции, она была запрещена, но власти боятся, что вопреки запрету ее все равно попытаются провести. И при этом еще существует опасность экстремистских действий, поэтому нужно применить систему борьбы с терроризмом. То есть таким способом к любому конфликту (в нормальном смысле этого слова) общества с властями примешивается экстремизм и терроризм.
Вот точно так же, используя реальную угрозу со стороны исламских радикалов, власти примешивают к этой теме все неправительственные организации, которые хоть с чем-то за рубежом связаны.
Что касается отчета Росрегистрации, тот тут есть некоторое изначальное расхождение в цифрах. Сначала называлась цифра в 600 тысяч некоммерческих организаций, при этом Росрегистрации говорит, что ей известно о существовании примерно 270 тысяч НКО, из них действительно 8 с лишнем тысяч ликвидированы только за первый год работы. Конечно, работа по выявлению и ликвидации НКО ведется чрезвычайно активно, но сказать, что две трети уничтожены – это некоторое преувеличение. Процесс идет – власти ввели новое законодательство об НКО и активно им пользуются. В реальности же страдают, в основном, небольшие, региональные организации, независимо от их лояльности к властям, просто потому что им очень сложно пройти регистрацию. И, может, властям и наплевать, что какие-то объединения из-за этого закрываются, но для гражданского общества очень важно, чтобы организацию было легко зарегистрировать. С другой стороны, есть много известных случаев, когда преследуют неугодные организации: Чеченский комитет национального спасения (который обвиняют в экстремизме), попытки закрыть самарский «Голос» (как раз обратный пример потому, что Верховный суд не дал по формальным признакам закрыть организацию), такие же попытки были в Петербурге (организация «Гражданский контроль»).
Но чаще всего, когда действительно хотят уничтожить какую-то общественную организацию, то применяют не законодательство об НКО, а более жесткие меры: как дело о контрабанде применительно к Манане Асламазян, обвинение в экстремизме применительно к Станиславу Дмитриевскому, а уже обвинения по линии Росрегистрации в таких случаях идут фоном. А, собственно, закон об НКО используется чаще на местном, региональном уровне, как это было с организацией «Этника» в Красноярском крае, которую просто замучили проверками, и они были вынуждены закрыться.
Закон об НКО и его применение — это системная политика властей: никто у нас не смеет ходить просто так, «без пригляда». А когда надо кого-то конкретно уничтожить, то, по крайней мере на федеральном уровне, идут в ход другие методы.
