17 ноября у нас в галерее состоялся расширенный реставрационный совет, на котором присутствовали десятка три ученых с мировым именем – специалистов по древнерусскому искусству, реставраторы и наши коллеги музейщики. За две недели до этого состоялось предварительное реставрационное заседание, где выступали только сотрудники галереи, и тогда мы уже допытывались, существует ли какой-то приказ или распоряжение министра культуры об отправке «Троицы» в лавру. Нам сказали, что документа нет, пока это все обсуждается, но была встреча Патриарха с министром. На расширенном совете нам прочитали письмо Патриарха. Есть неподтвержденная, совершенно не официальная информация о том, что все делается не просто так, а с некоего высочайшего благословления, и именно поэтому галерейское начальство впало в такую панику, потому что проблемы с церковью они более или менее привыкли разруливать, и такого нажима на нас со стороны церкви никогда не было. Подобные вопросы возникали и раньше и более или менее мирно разрешались с какими-то взаимными уступками. А в этот раз, видимо, поступило высочайшее указание. На расширенном совете начальство всех выслушало – почти все, за исключением одного-двух человек из примерно полусотни, высказались против, некоторые в очень резкой форме. Но когда совет пожелал принять некую резолюцию, вышел директор и сказал: «Я вам этого не позволю, потому что если вы это сделаете, то икону отдадут навсегда и без всякого ящика!» То есть процедура какого-либо демократического, легитимного обсуждения была перечеркнута. Буду справедлив: я не думаю, что он просто так страшно боится потерять свою должность – может быть, он считает нужным в такой форме радеть о пользе дела. В любом случае поднявшаяся паника несоизмерима с письмом Патриарха.

Разговор об отправках икон на богослужения возобновляется с 1993 года. Был очень тяжелый момент с Владимирской иконой Божией Матери в 1995 году, когда ее все-таки выдали на богослужение в Успенский собор, причем тогда никаких технических приспособлений не существовало, и ее поставили в обычной витрине. На реставрационном совете, кстати, сотрудники Кремля нам напомнили, что эту витрину тогда паломники сокрушили – слава Богу, ни к каким катастрофическим последствиям это не привело, хотя после этой поездки были зафиксированы довольно серьезные изменения в состоянии сохранности. Тогда была фаза жесткой конфронтации, когда было решено, что ее нужно немедленно отдавать. Но, к чести нашего директора, ему удалось каким-то фантастическим образом уговорить Патриарха пойти на компромисс, чтобы Владимирская икона стояла там, где она стоит сейчас, то есть в церкви Николая Чудотворца в Толмачах, и принимала участие в богослужебном процессе. Этот пример всех успокоил, но дальше жертвой стояла Донская икона Божией Матери, которую раз в год возят в Донской монастырь. Она меньше размером, и состояние сохранности у нее несколько получше. Это выставляется как некий прекрасно достигнутый компромисс. Но, с моей и не только моей точки зрения, ровно ничего хорошего нет в том, что ее раз в год неизвестно зачем возят в то место, где она была только однажды, в 1691 году – лучше бы ее в Благовещенский собор Московского Кремля возили, по крайней мере, там она стояла до революции. При первом вывозе, когда еще не было капсулы, Донская икона несколько пострадала. На выездах в Донской монастырь я присутствовал сам – там сидит целая бригада, как в каком-нибудь реанимационном отделении, склонившись над компьютерами, которая следит, что происходит внутри капсулы. В последние разы все обходится, не говоря о том, что Донской монастырь находится от галереи в пяти минутах езды, дорогу перекрывают, дают эскорт мотоциклистов. Но на самом деле, это постоянная ситуация недопустимого стресса.

С Донской иконой была и совсем анекдотичная ситуация: в Гостином дворе проходила православная книжная ярмарка, и поступила просьба: а выдайте нам что-нибудь, например, Донскую икону. Выдали! Выдали беспрекословно, потому что очень боятся.

Все это, к сожалению, похоже на каприз. Очень странно выглядит то, что устраивают 1 сентября в Донском монастыре – с духовыми оркестрами, с ротами, которые маршируют и прикладываются к иконе, не снимая головных уборов. Это сюжет, без которого запросто можно обойтись, и иконе от этого будет только лучше. Самое главное, что в Донском монастыре есть вполне аутентичный список конца XVI века – ровно тех времен, когда икона и прославилась.

 «Троицу» в день Пятидесятницы перемещают в наш домовый храм на руках по внутренним галерейским переходам, то есть не вынося на улицу, и помещают в футляр, аналогичный тому, в каком стоит Владимирская икона. Три дня «Троица» пребывает там на богослужении и потом ее возвращают обратно. Это тоже, наверное, не полезно, но по сравнению с семидесятикилометровым путешествием и трехдневным стоянием в Троицком соборе это разумный компромисс. Лично я никакой необходимости в этом переносе в храм не вижу, но это мое частное мнение – компромисс, так компромисс. Он всех удовлетворял. А сейчас возникает ощущение, что разворошили некое осиное гнездо. Я понимаю, что и сам виноват в том, что принял в этом разворашивании некое участие, но, так или иначе, все внезапно активизировались. До этого все решалось спокойно и мирно. Нам регулярно поступали просьбы от конкретных религиозных организаций, потому что у нас есть ряд чудотворных икон. Писали из Свенского монастыря с просьбой вернуть Свенскую (Печерскую) икону, из других мест. Мы вежливо отвечали, что состояние сохранности этого не позволяет, и на этом диалог замирал, никто не стучал кулаком по столу и от нас ничего не требовал. И разговор о состоянии сохранности – это не формальность. Состояние «Троицы» действительно довольно критично, ее лучше даже не носить в храм на руках. В конце 1920-х – начале 1930-х годов выяснилось, что у нее довольно сильно расходятся две крайние доски, в документах сохранился вопрос, как эти доски связать обратно, было решено механическим способом этого не делать, потому что было очень страшно: то есть никаких дополнительных клиньев вбивать не стали, никаких крепежей не сделали, а просто положили и немножко увлажняли, после чего доски чуть-чуть разбухли и дошли до теперешнего состояния.

Естественно, сумасшедших в руководстве галереи нет. Они затеяли всю эту историю за полгода до предполагаемого отправления – праздник Пятидесятницы состоится 7 июня 2009 года, – заказали специальную аппаратуру, аналогичную той, в которой стоят на богослужениях Владимирская и Донская иконы. Конечно, они со своей стороны попытаются принять все меры предосторожности. Работает целый завод, есть проектный отдел, который придумывает условия для поддержания иконы в состоянии максимальной сохранности. Я не могу утверждать, что «Троица» рассыплется в прах, если только ее перевезти (конечно, исключая возможность, что на машину, которая будет ее везти, кто-нибудь наедет), и, конечно, есть шанс, что ничего фатального с ней не произойдет. Но существует довольно большой риск, который признают даже люди, которые делают уникальную аппаратуру для поддержания состояния икон, сохранения температуры и влажности. Представитель завода, послушав на расширенном совете все, что говорили реставраторы, сказал: «Гарантировать я вам ничего не могу – кроме того, что мы выполним ваше техническое задание». Самый страшный дополнительный фактор – семидесятикилометровый путь. Никакие контейнеры от тряски не спасают, и даже значительно менее ценные иконы у нас никогда не переправляют наземным транспортом: максимум – по хорошей дороге до аэропорта и в самолет, где угроза меньше. Плюс в Троицком соборе уникально плохие условия, и даже самые надежные капсулы могут не выдержать свечей, дыхания, сотрясения и всего остального.

Поэтому вопрос заключается в следующем: имеет ли смысл подвергать это произведение – больное, с проблемами сохранности – такому риску ради совершенно непонятных целей? Дальше начинается блок вопросов, связанных с этими непонятными целями. Разговоры от людей, называющих себя христианами, о возвращении церкви ее собственности, очень странны. Разговоры об уникальной святыне, когда имеют в виду богословие образа и постановление Седьмого Вселенского собора, тоже очень странны. Потому что понятно, что мы поклоняемся Троице Единосущной и Нераздельной, а не конкретному куску дерева. И даже если эта икона прославилась, можно сделать с нее список и благополучно возносить молитве не иконе, а Святой Троице через нее. Эта фиксация на конкретном предмете даже с богословской точки зрения очень сомнительна, любой защитник иконопочитания в VIII веке на счет «раз» обличил бы это как ересь идолослужения. Если бы ситуация была нормальной и возможно было бы вести какой-то диалог, то, наверное, мы бы договорились, как уже худо-бедно договаривались несколько раз. Мне кажется, что человек, который выполняет свой профессиональный долг, должен в этой ситуации спокойно сказать: «Риск слишком велик. Я даже пробовать не буду». Главный хранитель Екатерина Леонидовна Селезнева говорила в интервью, что, мол, мы будем экспериментировать с доской такого же размера, посмотрим, что получится. Это все попытка заморочить общественности голову. Даже если у них все сработает, сохраняется риск, что в следующий раз, когда у них будет настоящая икона, что-то не сработает. Поэтому эта видимость бурной деятельности, когда внутренне все уже поняли, что икону отдадут, потому что боятся, выглядит несколько странно. Понятно, что наш директор Валентин Алексеевич Родионов – дипломат и пытается учитывать разные соображения, но бывают случаи, когда аргумент хранителя должен быть последним и никакие дипломатические игры невозможны. Это – именно такой случай.

Есть легенда про то, что в годы Второй мировой войны с иконой – правда, всякий раз называют разную икону – облетали вокруг Москвы. В галерее сведений об этом нет. Но в любом случае, будь такая экстраординарная ситуация, что нужно в трагическую минуту консолидировать народ, показать некий духовный символ – так нет: штатная ситуация, обычный год, обычный праздник, обычная жизнь вокруг. Да, в письме Патриарха говорилось о  «непростых моментах для нашей родины», но не думаю, что имелось в виду что-то серьезное.

Вообще музейный сотрудник всегда должен думать о том, как сохранить произведение. Существует, например, список того, что можно давать на выставки, есть список того, что можно давать в самом крайнем случае, и в советские годы существовал список произведений, которые никогда ни при каких обстоятельствах выдавать нельзя – и «Троица» его вообще-то возглавляла.