Нужно сказать, что мои впечатления не такие обнадеживающие, как в прошлый раз. Все-таки результатом прошлой встречи было создание, вернее возрождение правительственной комиссии по миграции, комиссия работает, мы сотрудничаем, и это то, что мне сейчас приносит наибольшее удовлетворение. Что касается этой встречи, то тут и с нашей стороны были некоторые не очень хорошие вещи, потому что наши коллеги очень затянули свои выступления, и в результате не все запланированное было сделано, что, конечно, неправильно. Тем не менее было обещано — и я, со своей стороны, очень надеюсь, что это будет реализовано, — что будет встреча по кавказским делам, по проблемам гражданского общества на Северном Кавказе, вот это очень важно, для меня это наиболее важный результат.
К сожалению, у нас разные подходы к разным вещам во многом. Например, мы считаем, что политические убийства — это страшная вещь, которая страшнее, чем убийства просто, потому что если убийство политическое, это значит, что в нем какое-то участие принимает власть, и когда это делают властные структуры, этому, во-первых, гораздо труднее сопротивляться, а во-вторых, эта же власть оказывает давление на следствие, это уже не просто плохое следствие или некачественно проведенное следствие, а следствие, которое находится под давлением. Мне кажется, это существенная разница — не в ценности человеческой жизни, а в том, что происходит при этом в обществе в целом и какое при этом происходит слияние власти с криминалом. А реакция президента была такая, как будто бы он хотел сказать, что нам кажется, что гибель наших товарищей важней, чем гибель других людей. Это совершенно не так.
Президент считает, что закон о судах присяжных мы приняли как-то скоропалительно. Это тоже меня огорчает. Я считаю, что это единственный способ добиться независимости суда на сегодняшний день — при том отсутствии независимости судей, которое он же подтвердил! Он же сказал, что судьи испытывают корпоративные чувства по отношению к следователям, что им мешает принимать оправдательные приговоры корпоративное чувство. Если президент признает, что существует корпорация между судебной и следственной системой, этим он перечеркивает судебную систему полностью. А он говорит об этом как о естественном явлении. Потом, признав отсутствие независимости судей, он тут же говорит, что исследование о фальсификациях на выборах, которое ему было предложено, убедит его только в том случае, если суд примет решение, подтверждающее фальсификацию, и отменит выборы. На какой суд он рассчитывает? На тот, который он сам признает ненезависимым?
Серьезного разговора о политических убийствах и, в частности, об убийстве нашей коллеги Наташи Эстемировой не получилось.
Основные темы были такие: ситуация с внесением изменений в закон об НКО, коррупция и гражданский контроль. В общем, здесь, конечно, находится взаимопонимание.