Вопросов у следователей сегодня практически не было. Они предъявили мне обвинение, в значительной степени констатирующее, что я сказал такие-то слова, которые являются клеветническим заявлением. Тем не менее, мы с адвокатом Генри Марковичем Резником увидели, что в этом обвинении, даже таком маленьком, содержатся лакуны в изложении фактов. Например, внятно не было описано, что происходило 15 июля. Было сказано, что 16 июля я организовал пресс-конференцию и говорил указанные слова, а до этого был пресс-релиз. Мы посчитали важным изложить мое общение с журналистами 15 июля. Есть некоторые нюансы, которые я излагал, я описывал, как эти слова, которые мне вменяются в преступление, появились, кому я их впервые сказал, как я это излагал журналистам.
После этого следователь распечатала мне сообщение о том, что расследование уголовного дела завершено, я принял это к сведению. Они считают, что у них все уже исследовано. Дальше мы с Генри Марковичем должны знакомиться с материалом уголовного дела в июле, и следующий шаг за ними. Формально у них есть возможность удовлетворить ходатайство, которое, наверное, подаст Генри Маркович, о прекращении уголовного дела за отсутствием состава или события преступления. Воспользуются ли они этой возможностью, не знаю, сомневаюсь. Дальше они должны все излагать в обвинительном заключении и передавать в прокуратуру.
От разных людей и в интернете я получаю совершенно противоречивые, противоположные сообщения, касающиеся заявлений Красненкова. То он хочет со мной связаться и пытается, то он говорит, что это нецелесообразно, то говорит, что очень странно, что обвинение так поздно предъявлено, что надо было давным-давно его предъявлять и передавать в суд. Налицо несовпадение слов даже у одного человека, не говоря о несовпадении между представителями Рамзана Кадырова и Красненковым — все время тоже разногласия. Во всяком случае, могу сказать, что ко мне никто не обращался, к моим представителям никто не обращался, подобного разговора о каком-то примирении не было вообще. Поэтому все это очень странная игра с их стороны. В их головы мне влезть трудно, я не понимаю, что они имеют в виду. При этом в чем может быть примирение? Я свои слова сказал, я не считаю, что совершил уголовное преступление (сегодня, кстати, я это заявил в ходе допроса, что по-прежнему отрицаю то, что совершил уголовное преступление). Мои слова содержали оценку, мнение. От своего мнения я отказываться не собираюсь.
С их стороны неоднократно звучали заявления о том, что они снимают претензии. При этом 29 июня — почему-то именно 29 июня, не раньше — к нам пришли исполнительные листы о выплате взысканий в рамках еще предыдущего, гражданского дела. Я ведь все время хотел заплатить, я законопослушный человек. Но они все время не присылали листы, пришли они только сейчас. Я все выплатил, и «Мемориал» тоже.
Ранее я выяснял подробности, касающиеся моего дела, у дознавателей и следователей — и когда появилось сообщение о заявлении матери Кадырова, и потом. Я просто интересовался, не в связи с этими словами, а постоянно интересовался состоянием дела, как оно расследуется. Оно не прекращалось, не приостанавливалось, все время продлевалось.
