Я очень огорчен, потому что, на самом деле, Элла Александровна была человеком на своем месте. Ей это давалось нелегко. На нее было колоссальное давление извне и главным образом со стороны шпаны. Шпаной я называю и наших, и господина Якеменко, и госпожу Костину (Ольга Костина — член Общественной палаты, обвинившая Памфилову в подлоге, когда под заявлением в поддержку Александра Подрабинека подписались не все члены Совета — ЕЖ) — тех, кого мы за серьезных людей не считали. А ей это, видимо, стало поперек горла. У меня такое ощущение, что она просто по-женски не выдержала этого, что вполне понятно, хотя чрезвычайно огорчительно. Наш определенный человеческий и правозащитный экстремизм она в известной степени смягчала, но при этом всегда была на стороне людей, и, с этой точки зрения, у нас с ней периодически возникали проблемы, потому что мы хотели, чтобы она была радикальнее самой себя. Она не была радикальнее самой себя, и это, в общем, делает ей честь.

Подозреваю, что администрация в лице господина Суркова уже выпивает и закусывает по этому поводу.

Не думаю, что рекомендация Памфиловой будет принята президентом и что Аузан согласится стать ее преемником. Участие в этом Совете — дело сугубо личное, зависящее от твоего ощущения, насколько ты прикрыт председателем этого Совета. Если у тебя этого ощущения нет, то работать в этом Совете довольно трудно. Прикрыт, потому что ты знаешь, что во всяком случае за твоей спиной не будет сделано ничего, что положило бы какую-то тень на твою собственную репутацию. Каждый из нас возглавляет определенные организации, у каждой из них есть своя история, своя репутация, свои взгляды, и мы ими дорожим. Поэтому то, что на Эллу Александровну можно было в этом смысле положиться, это чрезвычайно важное плюсовое обстоятельство нашего присутствия во всей этой истории.