Очень интересный получился разговор, но исторический процесс в описании о. Петра получился каким-то прерывистым. Он критикует советские атавизмы в современной церковной жизни, а вот есть ли здесь преемство с церковной жизнью дореволюционной России? Мне бы очень хотелось получить ответ на этот вопрос. Русские мыслители, особенно из русской эмиграции, которые анализировали причины духовного краха и катастрорфы 1917 года, они были более последовательны. Они, с одной стороны, нащупывали реальные зародыши катастрофы, которые были: всеобщий отход от церкви, связанный с синодальным периодом, нигилизм и революционные идеи, которые проникли даже в семинарии, то есть явно общество было больно. Но, с другой стороны, признавали, что такие особенности национального характера, как общинность, взаимопомощь, самопожертвование во имя некой идеи, пусть даже идеи государства, — все это продолжало проявляться в характере советских людей вопреки официльной идеологии. Там много было традиционного русского. И церковь советского периода тоже, естественно, это в себя вбирала. Да, мы не преодолели советское наследие, но недостаток нашего обсуждения, на мой взгляд, состоял в том, что не было вскрыто до конца, в чем же это проявляется. Может быть, в самом менталитете православном заложен некоторый советизм? Например, аскетическая литература призывает нас к терпению скорбей. Но что такое терпение скорбей в социальном преломлении? Ведь это по сути антисоциальная позиция. И эта проблема требует более подробного разговора или хотя бы комментария. Надо или защитить церковь от нападок и сказать, нет, православная аскетика всегда верна, или сказать так: да, в православной аскетике, нравственности заключены какие-то такие бациллы, которые могут завладеть организмом и общественным, и церковным и привести к тем болезням, о которых говорилось.