Для меня Виктор Степанович неразрывно связан с первым президентом России Борисом Ельциным. Это определяется, в частности, сходством образов и биографий. Оба сделали карьеру, дойдя до самой вершины с grassroot level, с низового уровня. Оба пробились благодаря своим безусловным талантам — и тот, и другой чрезвычайно талантливые люди. Оба сохранили в своем восхождении на вершину человеческие качества, что чрезвычайно важно. Мне приходилось это наблюдать непосредственно при общении и с тем, и с другим. И, конечно, оба сделали чрезвычайно много для страны. Оба совмещали в себе очень важные качества для переходного периода: с одной стороны, оба были людьми, укорененными в старой советской системе, хорошо ее знающими, а с другой — они были безусловными реформаторами. Можно упомянуть о еще одном сходстве —

это их отношение к прессе. Как руководители, они относились к маленькой, редко встречающейся категории людей, политиков, которые не боялись сильных и талантливых подчиненных, людей около себя. Наоборот, они гордились этим и с уважением относились к экспертным точкам зрения. Виктор Степанович чрезвычайно много помог Борису Николаевичу в 1990-е годы, в частности, там, где тот не мог преодолеть себя и до 1997 года идти в Думу и лоббировать реформаторские законопроекты. Это брал на себя Черномырдин, это брало на себя правительство, и очень успешно. Я напомню, что в условиях, когда у нас был оппозиционный парламент, были приняты базовые законы, начиная с революционного Гражданского кодекса, с революционных законов по судоустройству, благодаря которым впервые после семидесяти лет отсутствия судебной власти она у нас появилась — по крайней мере, формально. Долгое время она работала как независимая. Я говорю и о целом комплексе экономических законов, которые вводили регулирование новой рыночной экономики. Все это вводилось в то время, когда парламент не был ручным, как сейчас. Заслуга Виктора Степановича здесь несомненна.

Для меня очень важен эпизод с Буденновском. Тогда Ельцина не было в стране, и он полный карт-бланш Виктору Степановичу. Мы помним, как он решал эту проблему. Сейчас в это трудно поверить, но тогда главной ценностью было сохранение жизни людей. Виктор Степанович сделал именно это. Это было общим принципом. Мы об этом как-то забыли, мы отвыкли, что для власти люди могут быть ценностью.

В общении Виктор Степанович был абсолютно непосредственным, открытым, без задних планов, без бюрократического чванства и бюрократической лексики — наоборот, с лексикой у него все было хорошо. Общение с ним было удовольствием. Я с большой горечью утром узнал о его смерти и вспоминаю о нем с огромной теплотой.