Переговоры прошли так, что я в них не участвовал. Меня не пустил Александр Николаевич Горбенко (вице-мэр — «ЕЖ»). Он меня гостеприимно встретил, проводил к себе в кабинет, стал поить меня чаем, очаровательные девушки обносили печеньем. Горбенко стал излагать мне свою позицию, пока я не спросил, когда же мы, собственно, пойдем участвовать в разговоре. Он ответил: «Да зачем, Николай Карлович? Закончат, тогда выяснится». Я говорю: «Как закончат? Я же сюда приехал для того, чтобы поучаствовать». Он: «Да зачем?» Сначала он убеждал меня, что заявители еще не приехали. Говорил он это час. А потом сказал, что меня туда не пустит, — мол, не может, не имеет права. На этом он уже встал насмерть.
Он говорил, что только заявители имеют право участвовать в переговорах, так, мол, положено. Я настаивал, что прибыл от имени Совета по правам человека и если только господин Гудков или господин Тор не захотят в моем присутствии вести переговоры, тогда я уйду и закрою за собой дверь. Но он говорил только «нет, через мой труп». Поскольку в мои задачи не входило перешагивать через труп Александра Николаевича Горбенко, я просто заявил ему, что расскажу, как он, будучи ответственным представителем мэрии, меня не пустил на переговоры. Что я сейчас и делаю. Потом вдруг выяснилось, что переговоры уже закончились и на первом этаже можно пообщаться с заявителями. Я поблагодарил за действительно теплый прием, оделся и спустился на первый этаж, где пообщался уже с другой стороной, господами Гудковым и Тором.
Они рассказали мне, что переговоры длились два часа, с ними беседовали вежливо, но ощущение было абсолютно безнадежным. Каждая сторона жаловалась на неконструктивность противоположной стороны. Вероятно, переговоры были неконструктивны с обеих сторон. В какой-то момент Алексей Майоров (руководитель департамента региональной безопасности — «ЕЖ») прервал переговоры, которые, по-видимому, находились в совершенно безнадежной точке и шли уже по десятому кругу, и предложил Гудкову и Тору спуститься на первый этаж, потому что «там Николай Карлович Сванидзе ждет, надо с ним пообщаться».
Я не понимаю, почему я не был допущен к переговорам. Это тайна, покрытая мраком. Что-то за этим, видимо, стоит, хотя вряд ли личное отношение ко мне. Гораздо легче и конструктивнее в любом плане было бы меня пустить. Но я понял, что даже если бы я был допущен, шансов на успех переговоров было мало, потому что каждая из сторон больше заинтересована в том, чтобы проявить твердость и не получить упреков в том, что дала слабину, нежели в том, чтобы достичь компромисса. Позднее Горбенко уже по телефону сказал мне, что готов в любое время, до самого мероприятия, к продолжению переговоров, если у заявителей будут новые предложения. Но я не исключаю, что это была фигура речи, хотя и вежливая и правильная, потому что, по-моему, все предложения обеими сторонами сделаны, и ни одно из них интереса у противной стороны не вызвало.
