На минувшей неделе реальная жизнь страны и ее отражение в медиа в очередной раз разминулись. Событием, угрожающим в наибольшей степени затронуть жизнь наибольшего числа россиян, была объявленная экспроприация накопительных пенсионных взносов граждан. Главными телесобытиями недели стали появление в России олимпийского огня и бой Кличко-Поветкин. Оба эти события стали символами сегодняшней России. Но со знаком, противоположным задуманному.
Задуман был запредельный пафос. Он маслянистыми каплями стекал с каждого слова Путина во время его напыщенного открытия церемонии прибытия олимпийского огня в Россию. Этим же пафосом был пропитан до краев выход Поветкина, который должен был, видимо, ассоциироваться с выходом Пересвета на бой с Челибеем. И дело не только в золотой надписи «Витязь России» на трусах, и не только в надутом Кобзоне, вышедшем исполнять гимн с таким видом, будто он сам идет на смертную битву с врагом рода человеческого. Все присутствующие возле ринга представители властной группировки надели на себя державные лица и не снимали их даже после окончания боя. Державник Михалков. Державник Сечин. Державник Дворкович. Державник Валуев. То есть это не спортсмен Поветкин вышел против спортсмена Кличко, а Держава русская, пращуры, честь русского оружия, память предков и доблесть партии «Единая Россия» вышли на бой против сил зла, которые почему-то должен был воплощать симпатичный и доброжелательный Владимир Кличко. Поэтому то, что происходило во время последующих 12 раундов и что при других обстоятельствах было бы воспринято как нудная демонстрация многократного преимущества в классе одного из спортсменов, на фоне пафосного антуража выглядело крайне смешно. Потому что, когда боксер, уступающий противнику в классе, пытается бодать его головой в диафрагму и прячется от кулаков соперника у него подмышкой, это нормально. Но когда это делает человек, у которого на трусах красуется золотая надпись «Русский витязь», это смешно.
Точно так же нет ничего страшного в том, что олимпийский факел погас при попытке его внести в Кремль и был зажжен от зажигалки сотрудника ФСО. Это если относиться к Олимпиаде как к игре, что и следует из ее названия. А вот если перегружать все пафосными рифмами, как это сделал Путин в своей речи, то олимпийский факел, прикуренный от зажигалки охранника ФСО, становится уже вполне комедийным атрибутом.

Ни этоса, ни логоса. Один пафос
Аристотель выделял три элемента риторики: логос, который обращается к разуму, этос, обращенный к совести и нравственным нормам, и пафос, имеющий целью эмоции и аффекты. В риторике федеральных СМИ логос и этос гостят редко, доминирует пафос.
Главной темой недели, наряду с прибытием олимпийского огня, стал юбилей событий 3-4 октября 1993 года. Я попытался поставить себя на место человека, который в силу возраста или иных причин плохо знает, что происходило в России 20 лет назад. Мне стало очевидно, что, посмотрев на прошлой неделе федеральные телеканалы и прочитав статьи на эту тему в наиболее тиражных российских газетах, человек не смог бы разобраться ни в сути событий, ни даже в элементарной фактологии.
Рекордсменом по объему пафосного вранья на минуту эфирного времени стал, как уже неоднократно было отмечено, фильм Владимира Чернышева «Белый дом, черный дым», вышедший, естественно, на НТВ. Благородный и благостный монах Баркашев, снайперы на крыше американского посольства, заговор ельцинистов, которые специально убрали милицию с улиц, чтобы заманить сторонников Верховного совета к «Останкино» и там расстрелять.
Фильм Чернышева надо показывать студентам в качестве эталона того, как нельзя делать документальное кино. Когда в качестве главного свидетеля, представляющего взгляд с президентской стороны, выступает Коржаков, люто ненавидящий Ельцина, это абсурд. Поэтому уже не вызывают изумления рассказы о том, как он, Коржаков, не только «сидел за пультом управления страной, но и вынужден был присматривать за Ельциным», который, как выяснилось, был «склонен к суициду», а также об устных приказах расстрелять Руцкого и Хасбулатова, которые Ельцин давал Коржакову, и которые он, Коржаков, видимо, из врожденной ненависти к насилию отказался исполнять.
Кроме изобилующих в фильме нарушений правил журналистского ремесла картина Чернышева еще и очень плохо сделана. Одни и те же кадры и фразы используются по нескольку раз, причем непонятно, то ли для того, чтобы зритель лучше запомнил, то ли таким образом происходит презентация отдельных частей фильма, то ли авторам просто не хватило материала под заданный хронометраж.
Хотя фильм Чернышева уверенно держит лидерство по лживости на минувшей неделе, другие программы федеральных СМИ лишь немногим уступают ему в этой номинации. Выражение «Врет как очевидец» постоянно крутилось у меня в голове, когда я смотрел свидетельства участников тех событий с обеих сторон и журналистов. Сторонники Верховного совета врали грубее и заполошнее, сторонники Ельцина тоньше и неочевиднее, но врали и передергивали практически все.
Очевидно, например, что СМИ не были сторонними наблюдателями этого противостояния, а были в подавляющем большинстве (если учитывать охват аудитории) на стороне президента. Поэтому результаты референдума, который вошел в историю под пропагандистским слоганом «Да-да-нет-да», лишь частично являются результатом свободного волеизъявления граждан, а в немалой степени стали результатом односторонней пропаганды, которая весной 1993 года лилась из каждого телевизора ничуть не меньше, чем сегодня пропутинская пропаганда.
Верность фактам изменяла на прошлой неделе и тем, кто обычно гордится профессиональной памятью. Сергей Пархоменко, который был одним из самых активных участников обсуждения этой темы, утверждал, что пресса приветствовала амнистию сторонников Верховного совета. Вынужден засвидетельствовать обратное, во всяком случае, в отношении наиболее тиражных газет. Для доказательства мне придется совершить «каминг аут» и признаться, что я голосовал за амнистию. Правда, с одной оговоркой: за амнистию в пакете с комиссией по расследованию событий 3-4 октября, включая все, что им предшествовало. Я, как и некоторые мои коллеги, не был уверен, что следствие и суд под контролем победителей будет справедливым. Особенно если это следствие проводят сотрудники Генпрокурора Степанкова, у которого в одном кармане лежало удостоверение, подписанное Ельциным, в другом — удостоверение, подписанное Хасбулатовым, и предъявлял он то, которое в данном случае считал более действенным.  У меня были основания полагать, что в случае победы сидельцев Белого дома этот «двойственный Генпрокурор» с равным энтузиазмом стал бы допрашивать Ельцина, Черномырдина и Гайдара, как это планировалось делать с Хасбулатовым, Руцким и Макашевым.
Поэтому комиссия по расследованию была для меня главной ценностью, а амнистия ценностью вторичной, так сказать, сопутствующей. Однако прессу, одним из флагманов которой в то время были «Аргументы и факты», эти нюансы не интересовали. Голосуешь за амнистию — значит, враг! Именно в таком контексте были напечатаны в «АиФ» списки депутатов, проголосовавших за амнистию, среди которых был и автор этой колонки.
Амнистия состоялась, а комиссия по расследованию тихо умерла, поскольку парламентское расследование не такое веселое и живое дело, как завершение ваучерной приватизации и подготовка залоговых аукционов, чем в то время были заняты многие депутаты — сторонники Ельцина, и не такое бодрое занятие, как крики «Банду Ельцина под суд!», чем были увлечены тогда депутаты от КПРФ и ЛДПР. На мой взгляд, именно отсутствие нормального парламентского расследования, которое скрупулезно, факт за фактом, документ за документом, восстановило бы всю цепочку событий и при этом все это происходило бы публично, на глазах у всей страны — вот отсутствие такого расследования и привело к тому сумбуру и провалам исторической памяти, которые мы наблюдали на прошлой неделе. Этоса было крайне мало, логос практически отсутствовал, все заполонил затхлый, невыносимо удушливый пафос.

 Журналисты, пиарщики и проповедники
На прошлой неделе Юрий Федутинов в своем блоге сообщил, что Сергей Доренко — лучший журналист страны. Федутинов писал не про Доренко, а про «Эхо», а про Доренко обронил так, походя, вот, мол, и лучший журналист страны Доренко… и т.д. Почему мне кажется эта фраза важной настолько, что я не могу ее пропустить, оставить без ответа в своей колонке? Во-первых, потому, что ее произнес генеральный директор «Эха Москвы», самой популярной и влиятельной радиостанции страны. А во-вторых, потому, что если Доренко — журналист (а его явно таковым считает и страна, и журналистское сообщество), то это, на мой взгляд, означает полное смещение границ профессии. И касается это смещение далеко не одного Доренко.
Журналистика — это композитная сфера деятельности, состоящая из четырех фракций. Первое слагаемое — профессия, то есть знание того предмета, о котором пишешь или снимаешь, будь то спорт или религия, арабский мир или российский парламент. Второе — ремесло, то есть владение навыками, приемами, техникой сбора информации, ее упаковки в статью или видеоматериал. Третье — искусство, требующее таланта литератора, если речь о статье, актера, если речь о телеведущем, режиссера, если снимаешь видеосюжет. И, наконец, четвертое, это ценностно-нормативная база, то есть то, что лежит в фундаменте журналистики как особой сферы деятельности и что отделяет ее, например, от сферы рекламы или сферы пиара.
Доренко можно высоко оценить по первым трем слагаемым журналистики, особенно по третьему, искусству, поскольку его несомненный актерский талант может быть востребован не только на радио. Он, с его фирменными голосовыми модуляциями, мог бы сделать карьеру в профессиональном спорте, потеснив звездного конферансье бокса Майкла Баффера, чей протяжный вопль марала в период брачного гона уже как-то приелся. Доренко, с его раскатистым р-р-рычанием, может орать не хуже. Но к журналистике и Баффер и Доренко не имеют никакого отношения, хотя они оба медийные персоны первого ряда. Доренко не является журналистом, поскольку вместо того чтобы давать объективную информацию, разделять факт и мнения и делать другие вещи, составляющие нормативную базу журналистики, постоянно манипулирует фактами, иногда жульничает в эфире, подменяя факт мнением, а иногда просто врет. То есть Доренко — это талантливый, высоко профессиональный ремесленник, сфера деятельности которого никакая не журналистика, а так называемый черный пиар.
С Доренко все было ясно всегда, еще с середины 90-х, но есть люди, которые дрейфуют за пределы журналистики постепенно, на наших глазах совершая такие медленные трансформации, что многие читатели и коллеги еще воспринимают такого человека как журналиста, хотя он уже таковым не является. Эту эволюцию на протяжении всех нулевых совершал талантливый публицист Леонид Радзиховский, все тексты которого несколько последних лет сводились к набору унылых штампов про исчерпанность российского протеста, а также про то, что власть плоха, но оппозиция много хуже. Проблема не в том, что у Радзиховского одни взгляды, у меня другие, а у редактора «ЕЖа» Саши Рыклина, например, третьи. Проблема в том, что Радзиховский перестал быть журналистом и стал проповедником. Как, например, еще один талантливый литератор, Лимонов. Разница между публицистом и проповедником в том, что публицист, опираясь на факты, пытается их осмыслить и выдает мнение о том, что эти факты связывает. Проповедник же имеет мнение независимо от фактов, есть они — хорошо, нет — обойдемся и без фактов. Проповедников в российских медиа множество, у них разный уровень пафоса и бездоказательности текстов. Эту тенденцию нарастания проповедничества можно увидеть, проследив линию от Раздиховского – через Лимонова – к Проханову. У этого последнего концентрация проповеднического пафоса вытесняет все остальные компоненты: и публицистику, и литературу.
В последнее время дрейф в сторону от публицистики к проповедничеству наблюдается у одной из самых талантливых журналисток современной России, у Юлии Латыниной. У нее всегда были проблемы с профессионализмом: то у осциллографа стрелку обнаружит, то из снежных барсов, прирожденных индивидуалистов, попытается прайд создать и одного из них назначить альфа-самцом. Все эти ошибки с лихвой искупались объемом производимых текстов и публицистическим талантом. Прощали ведь читатели Жюлю Верну массу географических и исторических неточностей, благодарные за прекрасную литературу и полет фантазии. Но последнее время в текстах Юлии Леонидовны появилась некоторая заданность, постепенно приобретающая черты проповедничества. Темы проповедей от Латыниной таковы: абсолютный вред всеобщего избирательного права и необходимость его отмены, ложность концепции глобального потепления, вредоносность правозащитного движения в России и в мире и некоторые другие. В минувшую неделю темами проповедей Латыниной в основном была борьба на уничтожение с «Гринпис».
Я имею в виду целую серию ее передач на «Эхе», текстов в «Новой газете» и «ЕЖе», в которых Латынина с нескрываемой радостью говорила о том, что гринписовцы наконец получили по зубам на платформе «Приразломная» от наших пограничников. Позиция Латыниной базируется на нескольких основаниях. Во-первых, неприкосновенность частной собственности, которую нарушают гринписовцы. «Если к вам в квартиру лезут …» и так далее. Во-вторых, убеждение в том, что «Гринпис» и вообще большинство «зеленых» — это жулики, спекулирующие на доверии «полезных идиотов».
По первой позиции Латынина опасным образом сближается с позицией официальной пропаганды во главе с Путиным, который своим феерическим «придурком» в адрес профессора Вышки, прогремевшим благодаря театральному шепоту на всю страну, фактически сравнялся с Лениным в его оценке интеллигенции. В своем проповедническом запале Латынина фактически уравнивает два «зла»: СК с его фантастическим обвинением мирных безоружных людей в пиратстве и самих этих активистов, которые, действуя на грани, а иногда и за гранью закона, но всегда мирно и без оружия, подвергают опасности свои жизни, чтобы привлечь общественное внимание к реальным проблемам экологии.
Мне и правда интересно, неужели кто-то всерьез может думать, что экологических проблем не существует или что их можно разрешить без серьезного давления на бизнес и власть, давления, которое не может ограничиваться тихими докладами в кабинетах с кондиционерами? Практически все программы «Гринпис» выросли из реальных экологических катастроф: из Чернобыля и Фукусимы, из гибели Арала и нефтяной катастрофы в Мексиканском заливе. Упрекать «Гринпис» в том, что его члены действуют провокативно, на грани закона, то же самое, что упрекать оппозицию в том, что она не ограничивается «конструктивной критикой» власти в президентских советах и общественных палатах, а выходит на улицы.
Мне более понятно, когда на стилистику проповедничества с высокой концентрацией пафоса переходит власть. Яркий пример такого перехода всю минувшую неделю демонстрировал Путин, в том числе на съезде «Единой России». Мне особенно понравилось, как он ответил на вопрос о грядущей конфискации накопительных пенсионных взносов граждан. Он объяснил, что речь идет о сохранности, надежности и эффективности использования средств. Разве кто-либо, кроме государства, может лучше распорядиться средствами граждан? Ведь не может же прийти кому-то в голову, что заботу о деньгах граждан можно доверить самим гражданам? Тем более, как объяснил министр труда Топилин, пенсионные деньги — это вообще не деньги граждан, а деньги работодателей. Когда я слушал весь этот пафосный бред, у меня возникли две ассоциации: первая, историческая, с бесконечными советскими займами, когда у граждан просто изымались две-три месячные зарплаты в году. Тоже для их же блага, для большей сохранности и эффективности использования. Вторая, литературная, в которой фигурировали Буратино, лиса Алиса, кот Базилио и пять золотых.
Почему-то, когда я слышу пафос в речах политика, проповедника или журналиста, мне хочется срочно проверить карманы и проветрить помещение.

Фотография ИТАР -ТАСС