Итак, все более или менее утряслось. Ставропольская краевая прокуратура решительно открестилась от идеи изъятия из школьных библиотек сочинений неудобных классиков ХХ века. Разговоры о защите несовершеннолетних от зрелища обнаженной натуры в художественных музеях (до такого градуса маразма не доходили, кажется, даже в советские времена) как-то сами собой рассосались. А ретивый прокурор, на полном серьезе объяснявший журналистам, что девятилетние детишки идут на грабеж, начитавшись Есенина и Набокова (чтение коих вдобавок вызывает у детей боязнь темноты), даже попал под увольнение. Что уж и вовсе непривычно: в России за излишнее усердие в проведении генеральной линии обычно наказывают только в случае, если оно имело совсем уж катастрофические последствия. Впрочем, обстоятельства увольнения г-на Шарипова наводят на мысль, что его уволили не за саму идиотскую инициативу, а за публичные заявления о ней, не согласованные с начальством.

А тем временем в одном очень крупном и солидном книжном издательстве персоналу рассылается памятка. Во исполнение федерального закона от 29 декабря 2010 года N 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» сотрудникам издательства вменяется следить, чтобы в книгах, предназначенных для детей и подростков, не было ничего, указанным законом не дозволенного. В частности, ни малейших намеков на секс и эротику (в скобках: «девочка в мокрой майке – это эротика»). Никаких грубых слов – не только матерщины или иных непечатных выражений, но и слов типа «мразь» или «сволочь» (в скобках: «максимум, что возможно – слова уровня «негодяйка»). Вообще никаких упоминаний об алкоголе (включая пиво), наркотиках и курении. Никаких намеков на суицид и какое бы то ни было сознательное причинение вреда себе (в скобках: «вплоть до выражения «назло маме отморожу уши»). Никаких упоминаний о бродяжничестве – даже если персонажи книги только планируют побег из дома. Никаких описаний несчастных случаев, болезней, увечий. Инструкцию по лишению детских книг всех признаков жизни венчает шедевральное «не допускаются проявления неуважения к родителям». На этом пункте не выдержали даже сами составители: в скобках вместо разъяснений стоит недоуменное: «непонятно, что под этим понимается». Впрочем, непонимание руководящих указаний – не повод для уклонения от их исполнения: инструкция рассылается не только редакторам, но и корректорам, в обязанность которым отныне вменяется отмечать те места в тексте, где встречается какой-либо из перечисленных видов крамолы.

 Один из сотрудников, ошарашенный абсурдностью этих требований и тем, что сами составители инструкции явно не питают к ним чрезмерного уважения, предположил даже, что это такая итальянская забастовка. Дескать, таким образом руководство издательства надеется продемонстрировать надзирающим органам, что при соблюдении всех этих ограничений печатать будет просто нечего, поскольку под них подпадает вся мировая литература, включая и детскую.

На самом деле, если обратиться к закону, на который ссылается памятка, то можно увидеть, что там требования сформулированы несколько иначе. Запрещаются, к примеру, не любые упоминания об алкоголе и наркотиках, а лишь информация, «способная вызвать у детей желание употребить наркотические средства, психотропные и (или) одурманивающие вещества, табачные изделия, алкогольную и спиртосодержащую продукцию...» и т. д. То же самое – с суицидом и самокалечением, с бродяжничеством, эротикой, неуважением к родителям и т. д. То есть формально инициатива издательства представляет собой явный «перегиб на местах». Однако ее составителей вполне можно понять: кто их, этих детей, знает, вызовет у них та или иная сцена «желание употребить» или нет? А главное – сочтет ли тот или иной чиновник Роскомнадзора, что она это желание вызывает? Имеющийся опыт не внушает оптимизма: органы Госнаркоконтроля, например, упорно считают «пропагандой наркомании» любое упоминание о наркотиках и их употреблении – даже выдержанное в откровенно ироническом ключе или обвешанное со всех сторон всеми мыслимыми предостережениями. И самое главное – всем этим тонким знатокам детских душ предоставлено право принятия досудебных мер. То есть единоличного решения чиновника достаточно, например, чтобы арестовать тираж книги, в который вложена немалая часть оборотных средств издательства. Это потом уже владелец тиража может добиваться отмены решения и снятия ареста – платя за экспертизу, теряя уже заверстанные в бюджет доходы, хватая срочные (и потому дорогие) кредиты. А чиновник, принявший решение, ничем не рискует: даже если оно будет отменено, на его авторе это никак не скажется. Ну ошибся человек – так он же добра хотел, детей защитить...

А в самом деле – чего хотят все эти не по разуму усердные «защитники детей от информации»? Те, кто готовит подобные законопроекты, придает им силу закона и следит потом за их исполнением?

Оставим в стороне саму идею, будто подобные меры в самом деле могут снизить уровень детских и подростковых самоубийств, преступности или алкоголизма. Смешное предположение, что если убрать из жизни детей все, что напоминает об отношениях полов, то они и не будут ими интересоваться, обернулась педагогической катастрофой еще в викторианские времена. То же самое справедливо и в отношении смерти (в том числе суицида), насилия, употребления наркотиков, правонарушений: ценой множества сломанных и искривленных судеб детская психология убедилась, что ребенок – не зеркало, отражающее все, что окажется рядом, а активное, развивающееся существо, которое само ищет интересующую его информацию. И находит – не в библиотеке, так в подворотне. И тот, кто пытается оградить детей от «вредной» информации, на самом деле только лишает взрослых возможности следить за интересами детей.

Впрочем, в любом случае вопрос о пользе или вреде ограничения доступа детей к информации к нашему времени стал уже чисто академическим. На такое ограничение могли уповать викторианские педагоги, помещая детей элиты (об отпрысках низших классов никто не беспокоился) в закрытые интернаты и пансионаты и строго контролируя (как им казалось) информацию, поступающую из внешнего мира. Даже если современные борцы за чистоту детских книжек продолжают вопреки двухвековому опыту верить в такие меры – они же не могут не знать, что современные дети живут, мягко говоря, в несколько другой социальной и информационной обстановке. И пытаться не допустить их до какой-то информации, шмоная школьные библиотеки и вычеркивая из книжек слова «назло маме отморожу уши» – столь же полезно, как запирать калитку в давно развалившемся заборе.

Но это – если предполагать, будто эти действия выражают искреннюю (пусть тупую и безграмотную) заботу о духовном здоровье детей. Достаточно только отказаться от этого ни на чем не основанного предположения, и все сразу встанет на свои места.

Депутатам и прочим политикам подобные меры дают возможность продемонстрировать, что они думают о будущем страны и неустанно стараются сделать его лучше – что очень кстати в отсутствие каких-либо содержательных идей, в том числе и об этом самом будущем. Бюрократическим надзорным конторам – возможность показать свою полезность и загруженность, расширять штаты, проводить всевозможные проверки и исправно отчитываться о проделанной работе. Экспертам типа «чего изволите?» – возможность подкормиться на бесчисленных экспертизах: практически все нормативные документы составлены в таких выражениях, что вывод о наличии или отсутствии нарушения может быть основан только на чьем-то мнении. И, наконец, всем перечисленным – еще один рычаг для вымогания взяток и иных выгод. Ведь действительно любому проверяющему удобнее всего закрывать глаза на нарушение, существующее только в его собственном воображении. А дети... да при чем тут вообще дети? Пусть вымоют руки, сделают уроки и лягут спать!

Можно ожидать, что на этом творческая мысль государственных рэкетиров не остановится. Не удивлюсь, например, если в ближайшее время в Думу будет внесен закон, требующий сертифицировать вообще всю производимую в стране продукцию на предмет отсутствия порчи, сглаза и прочих отрицательных магических воздействий. От такой новации никакие перестраховочные памятки не спасут.

Фотография ЕЖ