Оттепель и проблемы аппендицита
В начале этой зимы в русские политические разговоры вернулось слово «оттепель». Зима в ту пору стояла довольно вяленькая, но политическая была – классический дубак. И вдруг, на тебе: амнистия, помилование… – и тут же, хором: оттепель, оттепель!
Самое время вспомнить, о чем это слово и откуда взялось…
А ввел его в русский политический язык вовсе не Эренбург, как принято думать, а ровнехонько за век до Эренбурга – Тютчев! Федор Иванович был монархист, но дружил с образным рядом, и невзначай нашел имя тому, что надолго (навсегда, наверное) стало символом умеренной русской свободы.
Не бунта, а ко всеобщему, вроде бы, удовольствию – дозволенного прогресса в рамках существующей системы!
Из этой точки и начинает загибаться, самой себе в задницу, русская народная лента Мебиуса, отечественная история... Ибо дозволенный российский прогресс все время со скрежетом тормозил и заканчивался возвращением такой азиатчины, откуда уже не было другого выхода, кроме взрыва.
Всякий раз – ну, почти всякий – власть упускала момент, когда можно было найти «золотое сечение» взаимоотношений с обществом, вместо взаимной секир-башки.
И тютчевская, и эренбургская «оттепели», при всем их различии, были полны упований именно на администрацию, на ее способность, опираясь на здравый смысл и передовые ориентиры…etc. – но все это оказывалось монологом щедринского карася-идеалиста перед лицом неизбежной щуки.
Что ж поделать: самодержавие – оно самодержавие и есть, и на одно сингапурское чудо просвещенного самовластья приходится три тысячи типовых рамзесов и членов их кооперативов. И, не найдя выхода в легитимном поле, общественная энергия снова и снова уходила в разрушение…
«Нетерпение» – назвал свой роман о народовольцах Юрий Трифонов. А что делать, если вместо земства снова капитан-исправник, а направление мыслей указывают гауптвахтой? Вот и начали взрывать. А власть начала вешать. А ее – снова взрывать.
Лента Мебиуса.
Бунт, бессмысленный и беспощадный – прямое следствие свернутых реформ!
Для того чтобы всякий раз не расшибать себе лоб в этом тупике, человечество придумало такую штучку, как смена администрации – ибо невозможно же всерьез реформировать себя самого! Это же больно! История, конечно, знает случай, когда доктор, находясь на льдине, сам вырезал себе аппендицит, но Путин (возвращаемся к нашему мутону) льдину эту, размером с треть Евразии, устроил себе и нам специально…
Так что по историческим стандартам то, что мы наблюдаем сейчас – никакая не оттепель вообще! Оттепель начинается с того, что сдыхает Николай-вешатель – или сухорукого тирана выносят вперед ногами из Мавзолея и закапывают наконец. А трюк с послаблением, который проделывает сейчас Путин, тот же Сталин проделывал раз восемь. Закрутит гайки, отпустит гайки, накажет забежавших вперед, потом накажет отставших, сам напустит пафоса, сам же и поборется с головокружением от успехов…
Может даже казнить какого-нибудь бастрыкина-ежова, хозяин-барин. Но при чем тут оттепель?
Путин, увы, при всем желании не может решить наших проблем, потому что наша проблема – он сам. Он сам – аппендицит, и вполне гнойный. И совершенно не собирается себя удалять из нашего организма! Ему там хорошо. Тактическая петля с амнистией, помилованием etc. решит (возможно) тактические проблемы режима, связанные с международной изоляцией накануне Олимпиады. Но что вдруг за либеральные надежды на какого-то очередного «нового» Путина?
Нет никакого нового Путина. Есть старый, твердо намеренный умереть в Кремле и вертящийся ужом в руках матушки-истории… Другое дело – отвертится ли… И главное, что будет потом.
Украинское зеркало бросает тревожные блики на наши исторические перспективы. В России-то все запущено гораздо сильнее, чем у киевских братьев, у нас даже Тягнибока-Яценюка нет, при всей малости этих фигур… А из боксеров – вообще только Валуев, прости господи.
В России давно нет никаких легитимных противовесов вообще – и когда здесь рванет, рванет, увы, еще драматичнее; в соответствии с традицией, так сказать.
Бессмысленно и беспощадно.
На фотографи: Украина. Киев. Памятник тренеру киевского "Динамо" В. Лобановскому на улице Грушевского.
Фото ИТАР-ТАСС/ Максим Никитин