Вопрос «Дождя» кажется мне сформулированным отлично — и очень вовремя.

Провокативный, заставивший нас вздрогнуть, начать думать, сверять представления о приоритетах, копаться в документах, мнениях и свидетельствах! Открывший  настоящую общественную дискуссию — там, где у нас еще сохранилось общество, в «Фейсбуке»…

Торопливые жалковатые извинения телекомпании только указывают на униженное положение, в котором находится сегодня российское общество по отношению к охамевшей бюрократии. 

Извиняться было не за что.

Задавать тяжелые вопросы — нужно. Готовые ответы на них есть только у дураков и демагогов. Для Виктора Астафьева, Ольги Берггольц, Александра Володина и миллионов других нормальных, то есть мыслящих людей — страшный вопрос про целесообразность защиты Ленинграда был вопросом естественным и насущным.

Его невозможно не задать себе — если в тебе есть хоть капля сочувствия и ты в состоянии представить цену вопроса.

Стоили ли великие камни и стратегия войны 650 тысяч жизней, библейского ужаса и детей, вскормленных мясом собственных братьев и сестер? Простого ответа, повторяю, нет и быть не может.

Речь идет о самом праве задавать вопрос.

Полвека назад задавать его было нельзя. Четверть века назад — можно. Сегодня спрашивающие снова подвергаются травле и высочайше объявляются врагами страны. Приплыли: Виктор Астафьев не соответствует представлениям пресс-секретаря Пескова о нравственных нормах!

Астафьев, доживи он до этого мозгового карантина, должен был бы извиниться перед Песковым со Скойбедой. Поздравляю нас всех с этим раскладом.

Только что Даниил Гранин читал в бундестаге «Блокадную книгу», и немецкие депутаты, закрыв лица руками, слушали эту правду — ужасную для нас и еще более ужасную для них… 

Неужели вы не видите связь между готовностью народа знать трагическую правду о своем прошлом — и тем, как живет этот народ? Немцы десятилетия напролет преодолевали и продолжают преодолевать свое нацистское прошлое, они задают себе трагические вопросы и получают жестокие ответы — но именно поэтому у них есть будущее. 

А мы все расчесываем свою темную гордость; уже до крови расчесали...  

Знать ничего не хотим о своем собственном дерьме, и в этом дерьме, соответственно, живем. Не рассказали вовремя девочке правду, обкормили идеологической дрянью — выросла Скойбеда, получайте.   

Надо задавать вопросы. Ничью память они не оскорбляют. Правда может тревожить и даже ранить, но оскорбить не может. Оскорбляет ложь.

Мой дед погиб под Ленинградом, и его кости лежат где-то у Черной речки; у него нет даже могилы. А тот, кто на пару с Гитлером развязал эту войну, проспал нападение и трупами солдат проложил себе дорогу к власти над полумиром — похоронен у Кремлевской стены, и спустя три четверти века нам рассказывают из телевизора, какой он был мудрый и эффективный.

Мой дед-лейтенант и его солдаты, посланные с трехлинейками против «юнкерсов», рассказали бы вам про эту эффективность. Они спросили бы с гладких потомственных патриотов, не вылезающих из распределителей, — если бы могли…

Но они погибли.

Эти вопросы (и страшные ответы на них) я слышал в текстах Виктора Астафьева и, своими ушами, — от Александра Володина. Теперь задавать вопросы будем мы.

Уж потерпите, господин Песков. Тем более что вам-то как раз по барабану.

Фотография ИТАР-ТАСС