Суфийские выборы
Чеченские парламентские выборы нельзя рассматривать с позиций классической демократии. Ее в республике не было, нет и не будет. Зато выборы дают возможность порассуждать о незыблемости местных обычаев вне зависимости от века или общественного строя.
Любой уважающий себя эксперт, пишущий о Чечне, знает слово «тейп». Однако тейповая (родовая) идентичность в последние годы существенно размыта, представители одного и того же тейпа оказались непримиримыми конкурентами. Вспомним, например, как снимали с предвыборной дистанции в 2003 году Малика Сайдулаева, который пытался составить конкуренцию Ахмату Кадырову. При этом оба они принадлежат к крупнейшему в республике тейпу беной. Добавим, что бенойцем является и пресловутый «террорист номер один» Шамиль Басаев.
Однако на фоне эрозии тейповой идентичности все большее значение приобретает религиозная самоидентификация чеченцев, актуальная в том числе и для состоявшихся выборов, – принадлежность к одному из направлений в традиционном для Северного Кавказа суфийском исламе или к так называемому ваххабизму, который появился в Чечне лишь в 90-е годы вместе с арабами, приехавшими на первую чеченскую войну. Положение «традиционалистов» ослабляется тем, что они расколоты на два мощных лагеря, соответствующих знаменитым суфийским орденам (тарикатам) – Накшбандия и Кадирия, которые действуют во всем исламском мире. Например, а Афганистане лидеры этих орденов сыграли значительную роль в борьбе против просоветского режима Бабрака Кармаля и Наджибуллы. Вероучительных разногласий между ними нет, но обрядность разнится. Так, кадирийцы в Чечне практикуют «громкий зикр» (то есть ритуальные радения, которые россияне имели возможность лицезреть на телеэкранах во время репортажей с грозненских митингов начала 90-х годов). Накшбандийцы – приверженцы «тихого зикра», который совершается без демонстративных действий, напоминающих танец, и сводится к мысленному упоминанию Аллаха.
В свое время накшбандийцы входили в ближайшее окружение Шамиля, потом присягнули на верность царскому режиму (некоторые наибы – ближайшие соратники Шамиля – получили русские офицерские погоны), затем занимали ключевые посты в советских органах. В общем, всегда были у власти. Кадирийцы же при Шамиле призывали к компромиссу с Россией, но после падения шамилевского имамата ничего не выиграли: в глазах царских администраторов они были опасными бунтовщиками. Многие адепты ордена, в том числе и его главный духовный авторитет в Чечне середины XIX века Кунта-хаджи, были подвергнуты гонениям. В советское время они тоже были на вторых ролях.
Ситуация изменилась в 1991 году, когда кадирийцы (в их числе тогда был и мало кому известный Кадыров-старший) фактически пришли к власти, отстранив своих соперников (разумеется, внешней аудитории этот процесс преподносился вначале как борьба с партократами, а затем – как строительство независимой Ичкерии). Соответственно Кадирия была на стороне Дудаева и Масхадова, но только до того времени, пока последний не оказался в зависимости от арабского влияния и его сторонников, в первую очередь Басаева. После этого ряд влиятельных представителей ордена поддержал федералов, а политические позиции орденов несколько сблизились.
Кадыровский режим, естественно, опирается на кадирийскую традицию. Поэтому гарантированная победа «Единой России», демонстрирующая ставку федерального центра на Рамзана, выгодна кадирийцам. Кроме того, для кадыровского клана был принципиально важен успех СПС, который придавал выборам необходимую «цивильность». Плюс ко всему парламентские выборы стали оптимальным способом включения бывшего ичкерийского министра обороны Магомеда Ханбиева в состав истеблишмента Чеченской республики. Действительно, ему трудно было найти соответствующее амбициям место в силовых структурах республики, а поступление на гражданскую службу осложнялось отсутствием у него высшего образования. Вспомним, что Ханбиев был одной из ключевых фигур в борьбе кадирийцев с «ваххабитами» в 90-е годы (разумеется, на стороне первых). Участие Ханбиева в выборах устраивает и Запад, который давно настаивает на включении сепаратистских лидеров в политический процесс. А тут не просто рядовой ичкериец, а дивизионный генерал, кавалер всех возможных масхадовских наград.
Свою квоту получила и Накшбандия, хотя и не без проблем. Вначале главной «накшбандийской» партией считалась «Родина», которая привлекла в свои ряды Бислана Гантамирова. В 1991 году он, правда, был на стороне Дудаева, но быстро «одумался». Однако кандидатуру Гантамирова фактически заветировал Рамзан, после чего говорить о сколько-нибудь серьезных шансах «Родины» было бессмысленно. К тому же снялся с выборов в одномандатном округе еще один критик кадыровского клана, бывший глава шалинской районной администрации Шерип Алихаджиев, также баллотировавшийся от «Родины».
Но совсем без представительства в парламенте Накшбандия не осталась. Помог старый проверенный ресурс КПРФ, не только привычно ностальгировавшей по советским временам (когда, напомним, позиции накшбандийцев были куда сильнее), но и поставившей во главе списка молодого представителя хорошо известного в республике накшбандийского клана Арсановых. Одно это имя способно привлечь на сторону любого избирательного списка, как бы он ни назывался, значительное число сторонников. Поэтому достаточно высокий результат коммунистов, которым Рамзан не мешал (они не были для него опасными конкурентами, в отличие от имеющего неплохие связи в Москве Гантамирова), выглядит вполне закономерным.
Так что выборы в Чечне в очередной раз показали, что соотношение сил между суфийскими тарикатами остается неизменным в течение последних десяти, а то и пятнадцати лет (в последний раз накшбандийцы недолго были у власти в 1995-1996 гг., когда республикой по воле Москвы управлял Доку Завгаев). Впрочем, чеченская история свидетельствует о том, что тарикаты еще могут неоднократно поменяться местами.
Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий
